Леонид Иванович прожил в мире и согласии со своей супругой Вероникой Дионисьевной тридцать девять лет.
Как и у всех, у них было разное - и первый этап острой влюблённости, или, иначе говоря, чувственной любви, когда уже не нужно стоять в подъезде и заниматься петтингом, а можно было заниматься сексом, не только по ночам, но даже днём, когда ни тёщи, ни тестя, ни шурина Алика не было дома.
Это счастье полного взаимного обладания продолжалось месяца два, пока Вероника Дионисьевна не залетела.
Потом второй этап, тянувшийся лет шесть или семь, когда они ещё более-менее переваривали друг-друга, а дочурка Кристинка пошла в школу в первый класс.
Потом, подобно многим, наступило время супружеских измен Вероники Дионисьевны, подгоняемой мыслью, что молодость проходит мимо.
И, наконец, последний, заключительный этап длиною в четверть века, когда развеялись последние иллюзии, а оба супруга вышли в тираж. Тут-то тучи и сгустились.
В-общем, чтобы не ходить вокруг да около, Леонид Иванович так истерзал Веронику Дионисьевну, а она, в свою очередь, столько раз наплевала в его душу, что они уже не могли смотреть друг на друга без боли, которую унимала лишь мертвящая привычка.
Неизвестно, что думала по этому поводу супруга Леонида Ивановича, всё же находящая светлые стороны жизни то в телесериалах, то в попытках вернуть свежесть масками из тёртой картошки и нарядами из сэконд-хэнда, то в сюсюканьи с внучкой по Вотсапу.
Скорее всего, ничего не думала, относясь к Леониду Ивановичу после сорока совместных лет как к хроническому недугу вроде застарелого геморроя.
Но Леонид Иванович, доведенный до крайности своим мечтательным, книжным характером, мыслил глубже и давно подумывал об убийстве, но только о таком, за которое ничего не будет.
Бесполезно рассказывать, как он дошёл до идеи размешать в стакане кефира истолчённую пачку Но-шпы и дать попить Веронике Дионисьевне, всё равно ходы мысли человека, а тем более Леонида Ивановича, проследить трудно.
Не до конца уверенный в результате, Леонид Иванович, как и любой супруг в такой ситуации, трусил, тем более что рецепт кефирного коктейля был взят в интернете, а интернет, как всем известно, это обычная сточная канава, где ещё неизвестно что плавает, правда или фейк. Он боялся не так ада, как попасть в тюрьму и быть изнасилованным в камере, но ада тоже, хотя и не в такой степени, а как угрозу отдалённую и, чего греха таить, гипотетическую.
Это чисто английское убийство, намеченное на 23 февраля, так и не произошло, потому что Леонид Иванович наотмечался.
В этот День Советской Армии он выпил ноль-триста семьдесят пять зубровки, потом сгонял за чекуней и увенчал праздник пьяными слезами над дембельским альбомом.
- Ничего… - бормотал он, засыпая на своем диване «Малютка». - Я её завтра… корасон акино...
Откуда взялось это выражение, «корасон акино», долго рассказывать, да и не в этом дело. Хотя Леонид Иванович придавал ему глубокий мистический смысл.
… - Вставай! - затрясла Леонида Ивановича на другое утро рука жены. - Началась война!
- Ка-к-кая… война? - пробормотал Леонид Иванович, хотевший после вчерашнего поспать.
- Простая! - плаксиво воскликнула жена. - Уже аэродром разбомбили! В Озёрном!
Вот как странно вышло и чему пришлось вмешаться в планы Леонида Ивановича, чтобы они не обрели плоть и кровь.
Всё сложилось таким чудесным образом, что Леониду Иванычу ничего не пришлось брать на душу, чтобы избавиться от жены. Дело в том, что не прошло и недели, как Вероника Дионисьевна собрала чемоданы, то есть не чемоданы, а один чемодан-сундук на колёсиках и большую сумку, забрала триста долларов из книги «Юмор серьёзных писателей», высказала Леониду Ивановичу всё что думала о нём последние двадцать лет и где самыми мягкими выражениями были матерные, и уехала беженкой в Европу.
Оказывается, у неё давно уже зрели мысли, но они были неопределёнными, так как не имели под собой материальной базы. Теперь же, когда началась война, она могла получить в какой-нибудь Германии бесплатную квартиру, пособие, пропитание, через год подать на пожизненный «статус» и - привет-буфет! чмоки-чмоки!
Немало поражённый такими мудростью и умом Вероники Дионисьевны, которую он, оказывается, слабо знал, Леонид Иванович долго махал рукой вслед автобусу «Житомир-Варшава», пока он не завернул за угол и пошёл домой.
Гоголем пройдясь по опустевшей, ставшей огромной, двухкомнатной квартире, Леонид Иванович вдруг раскрыл редкозубую пасть и чудовищно зевнул, закончив компенсаторный вдох полурыком:
- Ы-ы-ы-ы-ы!..
За это «ы-ы-ы-ы-ы!..» он не раз получал тюлей от Веточки в виде пиханий кулачком, фуканий и брезгливых гримасок.
Прорычав: «ы-ы-ы-ы-ы!..», Леонид Иванович не остановился на этом, а продолжил ходить кругами, бормоча: «корасон акино.. корасонакино...».
Потом остановился и оглядел разорённое гнездо, где жёнины вещи свисали с дверок шкафов, лежали грудами в креслах и валялись на полу.
Леонид Иванович пошёл на балкон, распахнул створки рамы, поглядел на восемь этажей внизу, влез на перила, крикнул: «корасон акино!» и спрыгнул.