В результате диверсии и во время пожара на заводе погибло три пожарника, пять рабочих и пострадало, в той или иной мере, пятьдесят шесть человек, в том числе и Анна Сергеевна. Рабочих, которых доставили в больницу вместе с ней, выписали уже на третий день: их привели в чувство, прочистили им желудки, понаблюдали за их состоянием два дня, потчуя их какими-то лекарствами, и выписали. У Анны Сергеевны кроме отравления токсичными выделениями обнаружены многочисленные гематомы с прорывами желудочно-кишечного тракта. Она испытывала сильнейшие боли, жутко кашляла, изо рта шла кровь. Врачебный консилиум отверг операбельный метод, как более рискованный с возможными осложнениями, а выбрал консервативный метод лечения: длительный, неприятный для пациента, но надёжный, без тяжёлых осложнений.
– Что с моими детьми? – Спросила врача Анна Сергеевна, придя в чувство. – Я буду жить? – задала второй вопрос она, глядя на него осмысленным взглядом, и закашлялась с кровью изо рта.
– С вашими детьми всё в порядке, вы обязательно будете живы и здоровы, если будете молчаливы, терпеливы и послушны нам – врачам, договорились? – ответил врач и приложил вертикально указательный палец ко рту. Анна Сергеевна ответила прикрытыми веками. – Вот и замечательно!
Через неделю Анну Сергеевну перевели в общую палату. Первым пришёл навестить её Вадим. Он увидел совершенно жалкое зрелище: опутанную проводами и трубками, худую и бледную женщину, в которой так ему милые черты можно было лишь с трудом угадать. В первое мгновение он даже не смог улыбнуться ей приветливо, и она это заметила. Вадим увидел на лице снохи улыбку, возродившую прежнюю Аню и улыбнулся сам. Он присел рядом на стул. Аня лежала с блокнотом и карандашом, смотрела на деверя с тревогой. Вадим понимал, конечно, что в первую очередь тревожит Аню.
– Здравствуй, Аня! Я в курсе ужасных событий на вашем заводе, мне подробно рассказали про твой подвиг и ранение.Ты молодец! Ну, а теперь о насущном: мы получили от Пети за это время два письма. Он воюет под Ленинградом. Жив, здоров. Передаёт привет тебе и двум своим сыновьям, очень огорчён, что вы не живёте в его доме. Рассердился на маму, но она не восприняла его сердитость всерьёз. Мне это не понравилось... Тебе он на твой адрес пишет? – Вадим посмотрел на Аню. Аня дважды отрицательно покачала головой. – А ведь обещал... Я перестаю понимать его...
– Не огорчайся, Вадим. Расскажи о себе и, вообще, о семье, – прошептала Аня. Вадим жестами попросил Аню писать.
– Папа как будто забыл про все свои болячки, целыми днями на работе. Депо полностью работает на оборону под девизом - "всё для фронта". Мама похудела, стала раздражительной, говорить способна только о Пете. Я пишу о войне. Два стихотворения опубликовали в газете. Закончу школу, отправлюсь на фронт. Сейчас думаю, в каком роде деятельности себя подготовить, чтобы я был максимально полезен по моим способностям... Аня записала в блокноте: "Вадим, ты мой единственной связной с семьёй моего мужа. У тебя прекрасно развито воображение, чтобы представить то, что будет..."
– Представляю, Аня. Очень хорошо представляю переживания моей мамы, представляю изолированность твою с племянниками от нашей семьи, понимаю твоё моральное угнетение, как следствие неадекватного отношения к тебе мамы и странной зависимости от неё моего брата.., но война не вечна, – мы вернёмся и организуем наши жизни, а сейчас я в письмах постараюсь повлиять на брата. "Не надо влиять на Петю, не надо, прошу тебя, Вадим", – написала в ответ Аня. Вадим прочитал запись, посмотрел на Аню и понял, почему она так считает, одобрительно кивнул головой и сделал рукой успокоительный жест.
- Я про вас, кажется, основное знаю – продолжил разговор Вадим, - отец твой ушёл на фронт... Он настоящий воин. Во время ужасного пожара на заводе ваш дом чуть не сгорел, но, к счастью, спасли. Племянники мои в порядке, умненькие мальчики, я с ними виделся, когда они были на прогулке с Верой. Гера меня, конечно, помнит, а Глеб, к сожалению меня не знает, – такие вот выкрутасы жизни... Нашу семью, Аня, не миновало горе: погиб на фронте мой двоюродный брат Алёша – лётчик. Его самолёт фашисты сбили под Волоколамском, под Москвой. Аня быстро написала на блокноте текст и показала Вадиму. "Прими моё соболезнование. Я хорошо помню этого замечательного человека. Мне очень, очень жаль его. Я глубоко сочувствую вашему горю. Оно и моё горе." – прочитал Вадим и своей рукой погладил руку Ани.
В палату вошёл лечащий врач и попросил всех посетителей освободить палату. Вадим поднялся со стула.
– Выздоравливай, Аня, адрес Пети не изменился. Я ему напишу обо всём без прикрас, но твоё пожелание учту, не волнуйся. Береги себя. Я к тебе приду. Всё будет хорошо.
Врач подошёл к Анне Сергеевне без слов. Осмотрел её, записал показания приборов, подключённых к пациентке, дал указания сестре по дальнейшим процедурам и перешёл к другим пациентам. Медсестра приступила к подготовке процедур. В какой-то момент она заметила вопросительный взгляд Анны Сергеевны и сказала успокоительным тоном; "Не беспокойтесь, процесс лечения протекает нормально".
В вечерний час посещения пришли Вера с Колей.
– Здравствуй, сестрёнка! – хором весело поприветствовали они Аню, но увиденное их неприятно поразило: такое они увидели впервые... Им стало нестерпимо жалко Аню. Аня даже заметила, как слёзы заволокли глаза Веры, а Коля посуровел лицом. "Родные мои, не беспокойтесь за меня: процесс лечения идёт нормально. В следующий раз придёте и увидите меня прежней и с вами буду разговаривать",- написала Аня в блокноте и дала его сестре. Вера читала запись вслух плачущим голосом и, как маленькая девочка, вытирала ладонями глаза и толи смеялась, толи рыдала, но успокоилась и стала рассказывать про жизнь у них без сестрёнки.
-У нас всё в порядке. Мама сверх головы в делах: мы просыпаемся, она уже давно на ногах, ложимся спать, а мама всё суетится и в доме и во дворе. Мы с Колей помогаем изо всех сил, поверь нам, но у меня времени для помощи меньше, конечно, потому что я целый день на работе, могу только поздно вечером, а вот Коля, придя из школы, помогает маме во всём, да ещё и сапожничает. У него уже в угловой комнатке организована мастерская: во всю чинит обувь. Он даже двоюродному брату Олегу починил ботинки. Аня посмотрела одобрительно на Колю, которому трудно было ещё сдержаться от детской, непосредственной радости, услышав про себя такую похвалу, но он сдержался: лишь слегка по-мужски улыбнулся. – Что это я заболталась совсем и не говорю самого главного: сыночки твои в порядке, не болеют, ходят в садик – там им нравится. Гера жутко скучает по тебе. С нами сейчас порывался пойти к тебе, даже покапризничал немного, но мы ему пообещали, что в следующий раз обязательно его возьмём с собой.., успокоился. Глеб с другим характером, менее общительный, без особых привязанностей, чаще пребывает где-то в себе, в собственном мире, но пошалить и поиграть с братом любит. Ладят они между собой удивительно хорошо... На заводе вовсю идут восстановительные работы: наш цех уже заработал, на территории строится новое производственное здание, здание заводоуправления уже полностью восстановлено. Постоянно приезжают грузовые машины со стройматериалами, производственным оборудованием. Абсолютно все наши заводские задействованы в работах. Скоро, скоро наш завод заработает ещё на большую мощность, и фашист сдохнет.
Вера и дальше без умолку рассказывала про свою работу, про войну, про то, что от папы пока нет весточки. Ему написать письмо хочется, а не известно куда. Рассказывала про подруг, про их парней с оттенком сожаления, что у неё ещё нет настоящего парня. За всё время посещения Коле ни разу не представился случай вставить словечко, и Аня ни слова больше не написала в блокноте. Распрощались только после того, как медсестра объявила о конце времени посещения.
В последующие дни Анну Сергеевну посетили вездесущая Тамара и многоопытная Варвара Никаноровна. Сотрудницы рассказали ей об активном восстановлении завода и о самом важном для них - о том, что уже заложили кирпичами обвалившуюся часть стены машинописного бюро, и там во всю идёт ремонт.
– Да можно сказать, что уже закончен. Через три дня приступаем к работе... Не нашего ума разбираться в таких делах, но говорили, что следователи из прокуратуры тщательно обследовали обгоревшие и повреждённые помещения заводоуправления, из которых вы с главным бухгалтером вынесли документацию в безопасные для хранения помещения. Главного бухгалтера вызывали на допросы дважды... К тебе не приходили?.. – Варвара Никаноровна с тревогой посмотрела на Анну Сергеевну.
– Нет, не приходили, – ещё хриплым шёпотом, без намёка на волнение, ответила Анна Сергеевна.
– Я так и знала, что не придут, потому что вскоре стали о вас начальники высказываться с похвалой, даже говорили, что вы совершили настоящий подвиг, – сказала Варвара Никаноровна.
– Может быть и к награде представят вас, – высказала предположение Тамара и хохотнула как-то странно..
– Будет тебе, Тамара, говорить, что не знаешь точно, – укорила её многоопытная женщина.
– Что уж, и помечтать нельзя, – ведь заслужили люди... Жизнью собственной рисковали ради общественного дела, можно сказать, ради дела государственной важности, – оправдывалась Тамара, хохотнув опять как-то странно.
– Я бы от души порадовалась... Это было бы справедливое решение, – Варвара Никаноровна, широко улыбаясь, посмотрела на начальницу.
– Меня, честно говоря, это совсем не волнует... А вот, когда завод возобновит работу?.. Каждый день простоя на заводе на руку фашистам, а на фронте наши мужья, отцы и братья. Без нашей работы им намного тяжелее. Меня злит, что я тут залежалась, думаю, как сократить моё бездействие, – перейдя от хрипоты на еле слышимый шёпот, высказала сожаление Анна Сергеевна.
– Ну, ну, Анна Сергеевна, так нельзя... Вы должны полностью выздороветь, – ведь, насколько я поняла из объяснений вашего врача, у вас серьёзное ранение, и лечение его очень непростое, требует от вас полного соблюдения всех его предписаний. Нарушения чреваты осложнениями и другими, непредвиденными последствиями... Так, что забудьте про ускорении, лечитесь как положено и выздоравливайте полностью... Так будет лучше и для главного дела нашей жизни, – наставительно высказалась Варвара Никаноровна.
– Я полностью поддерживаю мою коллегу. Нельзя вам торопиться, Анна Сергеевна, – в несвойственной ей манере поддержала сотрудницу Тамара, уже без странного смешка. Анна Сергеевна хотела поблагодарить подруг, но голос отказал совсем. Она взяла блокнот в руки и написала: "Спасибо вам огромное, дорогие мои. Я вас поняла и обещаю, что выполню ваши пожелания: полностью излечусь и встану в строй". Женщины прочитали и расчувствовались: им стало жалко подругу, да так, что Варвара Никаноровна украдкой смахнула слезы с ресниц. Заметно огорчённые финалом встречи, сотрудницы поцеловали свою любимицу, пожелали ей выздоровления и вышли из палаты.
Через пять дней Анну Сергеевну освободили от процедурных пут: капельниц, проводов и трубок. Наконец она могла передвигаться, но еду давали тщательно протёртую и в жидком виде. Её посетили все ближайшие родственники, кроме детей. На днях пришли мама и обе бабушки, по отцу и по матери. Разговор был с оханьем и аханьем, с мудрыми наставлениями опытных матерей. Анна Сергеевна любила их всех, она с удовольствием слушала их настоящий уральский говор с оканьем, и, неважно о чём и что они говорили, но их речи обдавали её умиротворяющим теплом и наполняли её уверенностью вечного бытия, независимо от срока смерти, а все превратности жизни необходимы для полноценного ощущения жизни и для испытаний в нас человеческого... Они временны.
Как только Анна Сергеева обрела более или менее человеческий вид и голос, навестить маму пришли её дети в сопровождении Веры.
– Мама, мамочка! – закричал с порога Гера и побежал к кровати, обнял сидящую на ней, маму и разрыдался.
– Мальчик мой, родной мой сыночек, успокойся, у мамы твоей всё, слава Богу, хорошо. Самое опасное позади. Я здесь с тобой, совсем скоро приеду домой, – Аня притянула Геру к себе и поцеловала в лобик, заплаканные щёчки, – ну, успокойся, хороший мой, ласковый ребёнок, посмотри на меня... Видишь, мне хорошо с тобой, у меня всё хорошо, давай с тобой вместе порадуемся... Я улыбаюсь, и ты улыбнись. Гера посмотрел на маму и улыбнулся. – Глеб, иди к нам. Я хочу вас обоих обнимать и целовать. Я очень соскучилась по своим сыночкам. Менее эмоциональный Глеб спокойно подошёл к маме, и она прижала к себе обоих мальчиков; все трое притихли, погружённые во взаимные чувства. Первым освободился от маминых объятий двухлетний Глеб и, пока ещё четырёхлетний Гера нежился с мамой, он обежал всю палату и осмотрел каждую пациентку. На него женщины реагировали, как правило, ласково, игриво, но он не обращал на их реагирование внимание – он в упор смотрел им в лицо, словно хотел запомнить их на всю жизнь. Женщины смущались, не понимая смысла такого пристального взгляда на них ребёнка, оглядывались на его маму, но стеснялись спросить её о причинах такого поведения. Потом он обратил внимание на входящую в помещение женщину в белом халате. Глеб посмотрел на неё и улыбнулся ей. Она ему ответила улыбкой, видно было, что они друг другу понравились. Заметив, что женщина не закрыла за собой дверь, Глеб закрыл её и покрутил ручку замка, чтобы закрыть её как следует. Женщина в белом халате положила на тумбочки пациенткам маленькие коробочки с таблетками. Глеб проконтролировал все принесённые коробочки и обнаружил, что таблетки у всех тётенек разные. "Почему разные лекарства?" – Подумал малыш. Ему хотелось спросить у женщины в белом халате о разных таблетках, но женщина объявила, что время посещения истекло, скоро больные отправятся на лечебные процедуры.
Аня с сестрой, прощаясь, быстро говорили друг дружке пожелания, обещания, родственные наставления и, вдруг, Вера сказала: - Последнее время, особенно, начиная с диверсии и пожара на заводе, Гера стал нервным, плаксивым, всё время просится к тебе и плохо кушает, нас с мамой это волнует, Аня".
– Я тоже обратила внимание, что Гера какой-то инертный, просидел всё время посещения со мной и порывался несколько раз плакать. Я подумала, что он сильно соскучился по мне. К тому же он и покашливает как-то... Ты меня, Вера очень озадачила... Очень. Надо срочно показать его врачу.
– Не беспокойся, Аня, мы с мамой сводим Геру к врачу. Если я не смогу отпроситься – сама понимаешь: сейчас стало трудно, мама с ним сходит, не волнуйся.., прямо завтра.
В этот же вечер у Геры поднялась температура.
– Голова болит, – пожаловался плаксиво мальчик.
– Вера, сбегай в поликлинику, вызови врача, пожалуйста – попросила Рахиль Григорьевна.
– Мама, я боюсь, что она уже закрылась.
– Да нет ещё... Если поспешишь, то успеешь. Беги и будь осторожна – уже сумерки.
– Я пойду с тобой, Вера, – сказал Коля и вопросительно посмотрел на маму.
– Идите вместе да смотрите под ноги... Шибко то не бегите – успеете.
Вера и Коля пришли с врачом – пожилым человеком через полтора часа. Врач осмотрел Геру, послушал сердце, лёгкие. Заглянул в уши, в нос, постучал пальцем по голове, особенно вокруг ушей и спросил: где ему больно. Везде, где постукивал врач, Гера говорил, что ему больно. Врач покачал головой.
– Серьёзный случай, любезные родственники.., – грипп, а в дополнение к нему началось осложнение среднего уха. Завтра утром я приду не один. Мы обследуем мальчика и решим, как нам действовать дальше. Обязательно соблюдать постельный режим. Мальчика надо прикрыть ширмочкой, если есть, или стульями с накинутой на их спинки простынёй. Я вижу у вас второго малыша... – его ни в коем случае не подпускать к больному – заразится, и молодой человек пусть поостережётся... Я выпишу лекарства – принимать их обязательно, а сейчас я выдам вам по таблетке на остаток сегодняшнего дня и на утро. Можно уже прямо сейчас принять эту таблетку.., обязательно запить её кипячёной водой. Вот эту таблетку дадите через час, а с этой таблетки начнёте завтрашний день. – Врач посмотрел на родственников и спросил. – А с мамой мальчика я могу поговорить сейчас?
– Его мама с ранением, полученным во время пожара на заводе, лежит в больнице – сказала Рахиль Григорьевна.
– Сочувствую вам, искренне сочувствую... У мальчика ночью может быть рвота, головокружение, так что будьте готовы и к этому... Ночь может быть для вас беспокойной... Определитесь, кто из вас может быть на чеку с мальчиком, но, чтобы не было в ущерб трудовой дисциплине, по возможности. Утром – с девяти до десяти будем. Вера вошла в комнату со стаканом кипячёной воды, подошла к племяннику с красными щеками и испариной на лбу, приподняла его горячую голову над подушкой, положила ему в рот таблетку и поднесла к губам стакан. Гера проглотил лекарство, и Вера аккуратно и нежно опустила голову на подушку.
– Вот и славно, – сказал врач, – всего доброго!
– И вам всего доброго! Спасибо вам, доктор! – Рахиль Григорьевна проводила врача до калитки ворот. Пожилой врач кивнул уставшей от непрерывных бытовых забот женщине и, сутулясь от бесконечного восприятия людских страданий, широким шагом пошёл по переулку, спускаясь вниз и растворяясь в сумерках. Рахиль Григорьевна почувствовала беду. Она собралась с духом и направилась в дом с решимостью спасти внука.
Ночь прошла беспокойно. Рахиль Григорьевна практически совсем не спала: у Геры сильно болела голова, мучил кашель. Бабушка дала ему таблетку от головной боли и наложила на лоб мокрое полотенце. Только ребёнку стало легче, и он стал засыпать, но случился приступ кашля с последующей рвотой. В это время проснулась Вера и стала помогать маме: она держала Геру над тазиком, который был в руках мамы. Рвота на время прекратилась, Вера уложила мальчика и накрыла его одеялом. Геру трясло, и он жаловался, что сильно кружится голова. ему к ногам положили горячую грелку. Рвота повторялась у ребёнка ещё два раза. Просыпался и Коля. Ему тоже находилось дело. Приходилось Вере успокаивать и Глеба, проснувшегося от кашля брата. Глеб вскочил с постели и побежал к Гере. То, что он увидел, сильно взволновало его. Вера сидела с ним, убаюкивала его, как умела, держала его ручку в своих руках, пока он не успокоился и не уснул.
Утром Рахиль Григорьевна накормила семью завтраком. Вера ушла на работу, Коля следом ушёл в школу. Гера, уснувший только под утро, ещё спал, а Глеб тоже проснулся рано, позавтракал вместе со всеми, долго, как это он часто делает, смотрел на брата. Сейчас чем-то занимается во дворе.
Около десяти пришёл пожилой врач, и с ним, как он и обещал пришёл ещё один врач – женщина, молодая и симпатичная брюнетка. Задача у этих врачей непростая, скорее предполагающая очень сложную ситуацию с ребёнком. В течение двух часов они проводили обследование мальчика всеми средствами, которые у них были. Напрягали все накопленные знания, старались шёпотом обсуждать сложные моменты. Рахиль Григорьевна кое что слышала, но ничего не понимала, но упоминание среднего уха было многократное, и особенно врезалась в память фраза, случайно сказанная громче, как итоговая: "множественный абсцесс мозга". Эта фраза, далеко не очень понятная женщине, сильно её встревожила. Рахиль Григорьевна сидела на кухне, пригорюнившись, когда к ней вошёл пожилой врач. Рахиль Григорьевна встала и шагнула навстречу. Врач взял руку женщины в свои тёплые руки и тихим голосом с убедительной интонацией сказал: – Рахиль Григорьевна, надо как можно быстрее собрать ребёнка. Мы повезём его в больницу – так необходимо. Поймите, случай серьёзный, отлагательств не терпит. Мы вам поможем собраться. Машина нас ждёт на улице.
– Я поеду с вами... Нет, мы с малышом поедем с вами.
– К сожалению нельзя, потому что вдвоём не поместитесь – машина с медицинским оборудованием, и не допустим контакт здорового ребёнка с инфекционным больным. Вы, вижу, разумная женщины и должны понимать, что эмоции излишни в таких ситуациях. Вы способны воспринимать реальную жизнь, наберитесь терпения и верьте в лучшее... Врачи сделают всё возможное. Я написал название и адрес детской больницы, - врач вложил в обессиленную руку женщины листочек.
Женщина – врач подсказывала, как надо собрать ребёнка, что необходимо в первую очередь взять с собой, что подвести потом. Рахиль Григорьевна дрожащими руками собрала Геру и хотела взять его на руки. Пожилой врач взял ребёнка сам на руки, и все трое молча вышли во двор. Рахиль Григорьевна позвала Глеба. Младший внук подбежал, посмотрел на брата и без вопросов вышел со всеми за ворота. Когда стали помещать Геру в машину, Глеб заплакал. Оба врача подошли к бабушке, что-то сказали ей успокаивающее, Глеба подбодрили и уехали. Рахиль Григорьевна ещё долго смотрела вслед машине, вытирала слёзы и молилась.
Едва дождавшись время посещения, Рахиль Григорьевна с Глебом отправились в больницу к Ане. Но, прежде чем идти в палату, Рахиль Григорьевна отыскала лечащего врача и посоветовалась с ним, как ей лучше поступить, чтобы не навредить здоровью дочери таким известием. Врач попросил подождать его минут пятнадцать, двадцать в коридоре и пообещал пойти с ними вместе к больной. Как обычно принято говорить в таких случаях, двадцать минут показались вечностью для бабушки с внуком. Когда в палату вошли мама с одним младшим сыном в сопровождении врача, Аня сразу почувствовала недоброе, села на кровать, пристально глядя на пришедших. Рахиль Григорьевна и лечащий врач присели рядом.
– Мама, я чувствую, что что-то случилось, говори скорее.
– Дочка, родная моя, Гера заболел... Его сегодня увезли в больницу.
– Господи, боже мой, что с ним?..
– Грипп с осложнением на среднее ухо... Это всё, что я поняла...
– Анна Сергеевна, – вошёл в разговор лечащий врач Анатолий Давидович, – я ознакомился с предварительным диагнозом вашего ребёнка. Случай действительно сложный и потребовал немедленной госпитализации.
– Анатолий Давидович, я должна быть с моим ребёнком, поэтому прошу вас выписать меня прямо сейчас. Я хочу быть с ним... Я уже практически здорова: передвигаюсь без посторонней помощи, голос восстановился, обещаю вам, что пищу буду тщательно протирать и соблюдать режим питания и приёма лекарств. Только прошу вас, настоятельно, выписать меня сейчас. Умоляю вас. Мама, помоги мне быстрее собраться.
– Стоп! Анна Сергеевна, я понимаю прекрасно вашу весьма грустную ситуацию и ваше отчаянье, но, к сожалению, не могу выписать вас сегодня. – вы не долечились. Могут быть неприятные последствия.
– Я должна быть со своим ребёнком, Анатолий Давидович, и вы меня не удержите... Я ухожу. Мама, собираемся.
– Дочка, послушай доктора. Мы справимся, мы все будем навещать Геру. Я тебя прошу быть благоразумной, – ведь преждевременным уходом из больницы, ты можешь спровоцировать непоправимое.
– Анна Сергеевна, ваша мама сказала очень правильную фразу: "спровоцировать непоправимое". Очень точно и разумно сказано. Послушайте её.
– Я должна быть и я буду рядом с сыном. – Анна Сергеевна встала, подошла к шкафчику, сняла с вешалок домашнюю одежды и попросила Анатолия Давидовича позволить ей переодеться.
– Я скоро вернусь, а пока собирайтесь, – сказал доктор сухо и вышел из палаты.
Когда Анатолий Давидович вернулся с бумагами, две женщины с ребёнком были готовы покинуть больницу. Анатолий Давидович без слов подал Анне Сергеевне отказной лист от госпитализации и предложил подписать. Анна Сергеевна подписала и взяла протянутую ей выписку из больницы.
– Всего доброго, – сказал доктор и вышел из палаты.
Выйдя из больницы, Аня сразу же направилась к троллейбусной остановке, на котором ехать ей две остановки до детской больницы, а Рахиль Григорьевна в подавленном настроении с внуком пошла домой. Подъём в горку впервые дался ей тяжело.
В больнице Анна Сергеевна получила подробную информацию о состоянии её сына Потом она, прождав изрядное время, поговорила с педиатром, как раз с тем пожилым врачом, который и отвёз её сына в больницу. Николай Егорович, так звали врача, согласился с просьбой Анны Сергеевны быть рядом с сыном в эти тяжёлые для него дни и выполнять функции няни в палате, так как подобный, исключительно тяжёлый случай разрешал такую практику. Николай Егорович вызвал сестру и поручил ей проводить Анну Сергеевну в реанимационную палату только взглянуть на сына, а затем показать комнату, в которой можно расположиться на несколько дней. "Она добровольно, внештатно согласилась поработать няней".
Увидев Геру на больничной койке через стеклянную дверь, Анна Сергеевна зарыдала. Сестра Таня гладила её по спине, не находя слов утешения, и сама прослезилась. Опомнившись, что медицинской сестре это непозволительно, тут же тщательно вытерла слёзы.
– Анна Сергеевна, вам разрешат примерно в семнадцать часов повидаться с сыном, а пока я проведу вас в комнату, в которой вы можете расположиться – успокоительным тоном сообщила Таня, и они пошли в другую часть здания. В комнате стояли два узеньких шкафчика с вешалками и две кушетки с тумбочками. На стене, над каждой тумбочкой располагались по электрической розетке и по розетке для наушников, чтобы слушать радиопередачи.
Анна Сергеевна поспешила на работу со всеми бумагами из больницы. Обстановка на заводе была сложной, на своих местах она никого из начальства не застала и поэтому она зашла в отдел кадров. Она представила выписку из стационара, результаты обследования, бюллетень на три дня, документ об отказе от дальнейшей госпитализации, с переходом на амбулаторное лечение. В устной форме Анна Сергеевна объяснила ситуацию с сыном. Начальник отдела кадров внимательно выслушал сотрудницу. Осведомлённый о её ранении, он, услышав о тяжёлой болезни её сына, понял, конечно, ужасное положение и душевное состояние женщины, посочувствовал ей.
– Не волнуйтесь, Анна Сергеевна. Занимайтесь своими проблемами. У вас есть три дня. Если возникнет объективная необходимость в дополнительных днях для освобождения от работы, не беспокойтесь – всё согласуем.
– Спасибо вам большое. Я поспешу к сыну – в пять часов можно посетить его.
– Всего доброго вам. Берегите своё здоровье.
– До свидания, Игорь Александрович.
Анна Сергеевна успела забежать домой. Пока перекусывала, рассказала маме о посещении завода, о том, что поживёт в больнице три дня и поработает няней, чтобы постоянно быть рядом с Герой. Она попрощалась с Глебом, объяснила ему, что побудет с Герой в больнице, потому что он очень сильно заболел. Глеб спокойно выслушал маму, и спокойно сказал: "Ехай мама к Гере".
– Не "ехай", а "езжай", сынок.
– Езжай, мама, – спокойно поправился Глеб, – езжай, езжай, – повторил мальчик.
Анна Сергеевна побыла в реанимационной палате, посмотрела на мучения сына и впала в отчаяние, – ведь ей было свойственно активно действовать, спасать, тем более, родное дитя, но предпринять что-либо не могла, потому что её ребёнок был во власти профессиональных спасителей – докторов. Два последующих дня ей лично пришлось убеждаться в самоотверженной работе врачей и сестёр, в их профессионализме. Несколько раз они проводили консилиумы у кровати Геры. Анна Сергеевна видела, что врачи и сёстры напрягали все свои знания и технические возможности для спасения. В ночь на третий день Гера скончался. Эту ночь Анна Сергеевна стояла у стеклянной двери в реанимацию, как будто предчувствовала самое страшное. Она беспрерывно молилась, умоляла Бога спасти её ребёнка. Около четырёх часов утра вдруг выбежала из реанимационной дежурная сестра за доктором, но он уже бежал к ней. Анна Сергеевна ослабела настолько, что села на пол и бессильно привалилась спиной к стене. Надежда на спасение цеплялось за её сознание, и она ждала, склонив голову к полу, чтобы ничего не видеть. Из реанимационной вышел доктор и дотронулся до Анны Сергеевны. Она подняла голову, посмотрела на него страдальческими, но жутко красивыми глазами и прочитала в его глазах ответ. Доктору даже не пришлось говорить скорбных слов. Он помог несчастной матери встать и зайти в реанимационную. Тяжело описывать прощание мамы с ребёнком, ушедшим в вечность. Очень тяжело, потому что нет слов, адекватных силе страданий матери.
Схоронили Геру на Елизаветинском кладбище. На похоронах было много народу: родственники всех четырёх сестёр: Рахили, Анны, Елизаветы и Евдокии, обе прабабушки, Иван Игнатьевич, Дарья Карповна, Вадим, некоторые сотрудницы Анны Сергеевны, даже пришли знакомые заводские люди, несколько сотрудниц Даниила Васильевича из почты; был замечен главный бухгалтер завода и не мало, казалось бы. совсем незнакомых людей. А народу было много, потому что Анна Сергеевна обладала природным свойством привлекать к себе особое внимание. Всем пришедшим людям далеко не безразлична была её судьба.
21 апреля 2024 г.