На последнем ряду кинотеатра, пока Оппенгеймер изобретал ядерное оружие, я смотрел на нее. Она интереснее любой книги, любого фильма и любой войны. Ее руки пахнут апельсином, а волосы - осенью. Кажется, я романтизирую мир вокруг и смотрю на него точно через объектив камеры, превращая жизнь в киноленту.
Незавершенная мелодрама.
Ей нравятся фильмы Нолана и Финчера, французские комедии с Жаном Рено. Когда она говорит о кино, ее глаза горят, а время теряет значение и смысл. Мы говорим о диегетической музыке, о фикусе «Леона» и о том, как залечь на дно в Брюгге. Мы рассказываем, что покажем друг другу, как только появится возможность. Она выбирает «Пришельцев», я выбираю «Клерков». Она засыпает после полуночи, а я - ближе к утру, чтобы проснуться через несколько часов, включить музыку, сделать завтрак, смотреть на одинокий сонный двор и считать часы до следующей встречи.
Оборванная трагикомедия.
Каждая встреча – бесконечный дождливый день. Я ищу ее в стеклянном лабиринте торгового центра, слушаю ее голосовые сообщения и все так же волнуюсь, все так же краснею. Где-то в рюкзаке, среди апельсинов, тает шоколадка, но об этом я узнаю позже. Где-то в рюкзаке лежит стихотворение. Наивное и, может, нелепое, но его я так и не осмелюсь отдать.
Притча.
Любовь неизбежней войны, но сильнее ли? Я держу ее за руку, мечтая, чтобы фильм не заканчивался. Чтобы ядерное оружие так и осталось на бумаге, в схемах и чертежах. Чтобы Оппенгеймер зашел в тупик, стал жертвой собственного эго, системы, бюрократии. Но время необратимо.
Взрыв уничтожает красоту науки, изящность математических формул и последнюю возможность гуманизма. Взрыв отражается в ее чистом взгляде. Она смотрит на меня и улыбается.
Осенняя моя любовь.