Литературный критик посмотрел на меня, погладил себя по пузу и произнёс:
— Возьмите это и перепишите. И сделайте одолжение человечеству — не публикуйтесь. Никогда.
Вот так приятство. Подарок на праздники. Ах ты, хмырь фляжечный! Топором бы тебя, промеж глаз, о, брат мой Раскольников! Или канделябром с твоего же стола. Так, чтоб... Явь застила кровавая картинка, и я сам перепугался.
Шкафы с книгами бесстрастно взирали на меня. Откуда-то извне едва слышно и грозно зазвучал «Реквием» Моцарта. Тусклый свет ненастного дня равнодушно лился в высокое окно, мешаясь с электрическим. Лысина критика отблёскивала в этом свете. Я ощутил острое желание сесть прямо на ковёр на полу и с трудом переборол его, восстанавливая дыхание. Ватность в коленках постепенно проходила.
Ну ладно, не топором, пусть. Но я так этого не оставлю! Я отомщу! Сегодня же вечером вставлю тебя в свой новый рассказ, узнаешь, почём фунт лиха!
Приняв решение и слегка успокоившись, я взял рукопись и на ещё нетвёрдых ногах вышел на улицу. На улице мёл снег. Разумеется, конец апреля ведь, как же иначе. Зябко поёжившись и подняв воротник, я зашагал к остановке.