СКАЗАНИЕ О ДЕДУШКЕ.
Гордимся от веку! Но не господ породою,
хоть носим же мы княжескую фамилию.
Все предки - староверы длиннобородые,
скрываясь, осели в лесах красивейших.
Не предполагала никогда, что мне доведётся тоже когда-то написать о нашем дедушке – великом труженике, отце десяти детей с пол сотней внуков, главе большого семейства Гагариных. Я его хорошо помню, хотя мне было всего года три, когда его не стало… А ведь он и вынянчил меня, рождённую дома, глубоко недоношенную до срока, будучи уже больным, и безо всяких кювезов. Он просто принимал меня от мамы после каждого ежечасного кормления грудью, к себе на печь, на подушки, заботливо завёрнутую в пуховый платок. Выходили! Да так, что к году я уже догнала по весу и степени развития своих ровесников! Но дед Иван Алексеевич, всё равно продолжал со мной возиться до своей кончины. Он учил меня говорить и петь, и даже показывал буквы на своём молитвеннике. И читать бегло я начала уже в четыре года, но там уже приложила свои труды бабушка, мать моей мамы.
Два моих старших брата из девятнадцати двоюродных приложили много усилий, чтобы отыскать корни нашего клана по разным архивам, но так и не нашли сведения о тех местах, откуда пришли наши предки в Уральские леса, спасаясь от инквизиций. Я же узнала что-то о нём только из его, лично написанной биографии, будучи очень взрослой. Вот как он написал о себе: «Рабочий, родившийся в 1883 году в Заводе Кусе. Личности, с которыми я находился в родстве - мой отец был вечный лесоруб, проживал он в Кусинском заводе. Мать моя была многосемейная беднячка, которая нас воспитывала в нужде десять человек. Остальное родство было всё в среде Советского мира. И я вырос в етой бедной семье. С 8 лет поступил в школу без-проса родителей; и прошол три группы; После чего с 11 лет работал с отцом лесорубом, Где и проработал до 1899 года т. е. 5 лет. А с 1899 года до 1914 года работал на Ахтенском руднике Кусинского завода забойщиком, т. е. 15 лет. Работу проводил всё время по- стахановски: Товарищи, которые работали со мной в руднике зарабатывали 2р.40 к. или 2р.60 к. и до трёх рублей в неделю. А я зарабатывал от шести рублей до десяти, т.е. вырабатывал по две и три нормы. А поэтому потерял свою трудоспособность, пришлось выехать на лёгкий труд и на вольный воздух. С 1914 года по 1929 год работал в Таганай-Златоустовском лесничестве тоже 15 лет. С 1929 по 1936 год работал лесником в Кусинском лесничестве. С 1936 по 1941 год работал в Магнитском лесничестве Кусинского лесхоза сначала лесообъездчиком, потом за лесотехника по отводу лесосек, а в конце мастером по рубкам ухода за лесом, и по лесонасаждению, где оказалось согласно документов, что отработал я 42 года, за что и получил пенсии 150 рублей пожизненно.»
Эти подробности прочла в его записках, найденных уже здесь, в Казахстане. Тогда я помогала маме, тоже переехавшей с Урала в Казахстан к нам, детям, разбирать привезённые с собой вещи. Мне бросился в глаза небольшой коричневый квадратный сундучок, который я запомнила с детства. Мой отец, младший из пяти сыновей деда, продолжая жить в его доме ещё много лет, пока не построил себе новый, на другом месте, частенько открывал этот сундучок с дедовскими вещами при мне, но ничего трогать не давал, хотя там и не было ничего ценного, как я потом убедилась сама.
Достали сундучок, но открыть-то было нечем – ключ утерян давно. Повертев его, мы решили с мамой всё-таки открыть, поддев крышку лезвием топора, что нам и легко удалось. Наконец, я получила доступ к запретным вещам деда! А вещей-то его там было всего только: очки на верёвочке (вместо ушных оглоблей), и лупа в самодельном футляре из сыромятной кожи. Да лежало несколько, уже не новых простых карандашей и два цветных комбинированных, когда одна половина карандаша красная, а другая – синяя. Но зато там было много разных бумажек и несколько тетрадей. В двух общих тетрадках были его записи по работе лесника, и я поняла – откуда и у моего отца была очень развита педантичность, скрупулёзность и чёткость в работе, - ведь дед так тщательно описывал всё, что он сделал в этот день. Это был и дневник, и отчёт о работе лесником одновременно. В другой тетради я прочла подробные записи о методах охоты на каждого зверя в наших лесах. А в третьей же тетрадочке было записано небольшое количество его стихов, которые, судя по всему, были написаны во время ВОВ и немного после, до 1950, года его кончины. То есть я поняла, что дедушка начал их писать довольно поздно по возрасту… Кстати, там было ещё письмо из Златоустовской газеты, чтобы он прислал данные паспорта для получения гонорара за стихи! Их, оказывается, печатали! Ещё я обнаружила среди бумаг его « Охотничий билет», «Удостоверение» члена поссовета и «Почётную грамоту» за выполнение плана по заготовке пушнины за 1943-44 годы на триста процентов!
И там же были письма с фронта четверых его старших сыновей! Они все остались живы, хоть и получили ранения. Старший Иван – политработник, после войны был председателем поссовета, второй – Григорий воевал на защите Ленинграда, где был ранен, комиссован, но с хромотой работал до пенсии на шахте. Третий сын – Пётр служил военкором, а после войны работал зав. политотделом в газете «Магнитогорский рабочий», писал материалы в газету и рассказы о заслуженных людях, выпустил несколько художественных книг. Четвёртый - Сергей ещё в конце войны начал летать на первых реактивных самолётах, а потом работал с молодёжью.
А вот четыре зятя, мужья старших дочерей, уцелели не все - двое из них погибли, и дедушка помогал семьям Лизы и Полины всю войну продуктами и деньгами. Среди писем я нашла на обороте небольшого кусочка географической карты, напечатанную на машинке и заверенную печатями официальную справку из лётной части сына, офицера Сергея, на льготы его родителям. А ещё в отдельном пакетике лежала пачка квитанций о сдаче молока, сливочного масла и яиц - в послевоенные годы была такая продразвёрстка…. И даже я помнила, как мама после вечернего удоя носила свежее молоко сдавать человеку, специально уполномоченному на сбор продуктов у населения, и часто летом брала меня с собой на соседнюю улицу, где это всё принимали.
Конечно, всё, что я нашла - это наши семейные реликвии! И о них до той поры не знали другие наши родственники. Удостоверения и другие квитанции я отвезла на нашу родину двоюродной сестре Лидии, заведующей нашим поселковым клубом, а она поместила всё в музей при клубе. Два наших двоюродных брата – Борис, сын Григория, художник, профессор университета, многолетний декан худграфа, и Валерий – сын Петра, подполковник, военком Магнитогорска, вплотную занимались родословной нашего клана, составили родовое дерево и выпустили несколько книг по записям деда. Первой была книга «Шумга», полностью вместившая авторские записки нашего деда методом ксерокопирования, хоть и не совсем грамотные. Ведь он поступил восьми лет в школу без спроса у своих бедных родителей, имевших тоже десять детей и «прошёл три группы» только… Но почерк у него был красивый и манера письма его очень интересная и понятная! Книгу они украсили теми семейными фотографиями, на которых был запечатлён Иван Алексеевич в течение своей жизни. Другую книгу «Из памяти всей моей жизни» составил Борис Григорьевич уже из личных художественных рассказов нашего общего деда, где тот подробно рассказывал про охоту на разных пушных зверей, и про то, как он выращивал лес. Но дополнил ещё своими воспоминаниями десятилетнего мальчика и своим восхищением от внешнего вида дедушки, которого не забыл до своих восьмидесяти лет!
«Дед бывал в нашем доме довольно часто и появлялся на пороге всегда подтянутым, в своей стёганой телогрейке. Снимал шапку при входе в избу и непременно крестился на образа, которые держали в парадном углу избы. Всегда был стройным с прямой спиной: занятие охотой и другим промыслом не давали повода для ожирения. Сколько его помню, он был коротко подстрижен, с аккуратной седой бородой, которую носил всегда.» Наш дед и правда был красивым, - я тоже помню его умное лицо с добрыми светло-голубыми, будто слегка выцветшими глазами. И не забыла, как он, даже хворым, старался содержать своё подворье в порядке. Интересный двор дедушкиного дома, в котором жили и мы с папой-мамой, был крытым и всегда чистым, тем более, что и пол был выстлан большими каменными плитами, которых было много в нашей горной местности. На парадной стене, над верстаком было много удивительных экспонатов: рога диких коз и сохатых, ноги цапель и чучела разных птиц, хвосты и крылья глухарей и куропаток, выделанные шкурки белок, куниц и соболей. Рядом капканы разного калибра, поодаль сбруя для лошадей: уздечки, сёдла, хомуты, а над воротами от покоса до покоса хранился инвентарь: деревянные грабли, косы, вилы, которыми и я успела попользоваться до восемнадцати лет, пока у нас была корова. А выше инвентаря лежали от зимы до зимы специальные охотничьи широкие лыжи, подбитые мехом, чтобы не скользить назад с горы, ведь охотники палками не пользовались.
Страсть к охоте у деда появилась ещё в годы отрочества. «Когда мне было 12 лет, в то время мой старший брат сильно охотился с ружьём. Во время покоса я пойду по воду в речку Иважелгу, и почти каждый раз вижу табунок молодых рябчиков. Стал просить брата, чтобы дал ружьё добыть рябчиков. Брат не даёт ружьё: -Какой ты охотник, ещё сам себя убьёшь! Но я со слезами умаливаю его, что дай и всё. Брат отступился, заложил патрон и рассказал, как целиться в мету. Я быстро полетел к реке и стал шарить этот табунок. Ходил, ходил по чаще, и вдруг вылетели молодёжь. Один сел от меня недалеко. Я присел, положил ружьё на коленку, прицелился, как брат учил, и бух! Меня оглушило. Я встал, смотрю , что такое – дым, и рябка не вижу: то ли упал или улетел. Когда подошёл поближе, то увидел пух на ветках. Ага, думаю, есть! Подошёл на то место, где сидел рябчик и увидел – он лежит на травке. Схватил его и бежать к балагану! Побегаю и кричу брату: - Вот он, рябчик ! Брат взял у меня рябушку и смеётся: - Вот это охотник, я понимаю! Первый раз и принёс! А я так был рад, что сам себя не чувствую!»
И в это лето мой будущий дед стал приносить по 2-3 штуки каждый день. А когда брат отделился от семьи и ружьё унёс, то тоска по охоте вызвала у Ивана задумку купить ружьё. И в четырнадцать лет «купил у дедки Аксёнова шомпольную дробовку 12 калибры за 75 копеек. Стал убивать копылух и глухарей. Потом пришлось убить козла дробью, но он меня долго мучил, сразу убежал, а потом через полкилометра лёг. Я его всё долго выслеживал по следу крови на траве, но всё же добрался. Вот была тут первая моя радость!»
И где бы дед пареньком не работал, - охота всё больше притягивала накрепко. В скором времени купил винтовку за 2 рубля 30 копеек и перестал жить спокойно. В любое время года и в любую погоду он шёл на охоту. Постепенно самостоятельно набирался мастерства в добыче любого зверя для мяса своей бедной семье. Кропотливо изучал повадки, вот например, лисы.
«Охота за лисой очень заманчивая, но не каждый сможет взять её на ружьё и в капкан. Этот зверь самый хитрый, чуткий и лукавый. Ходит всегда осторожно. Что заметит, так сначала всё высмотрит, вынюхает, а потом решит продолжать вперёд. Вот поэтому её трудно взять. … Я с молодых годов имя крепко завлёкся, но настоящи взять долго не мог. Крепко походил за ними осенью, особенно в буран или когда сильно снег валит. А когда узнал все её хитрости и увёртки, то перехитрил её знания и стал ловить. Вот она ходит, а одного следа не держится, делаешь так: наставишь на её следы штук пять капканов, и среди их пораненного, даже тухлого, зайца повесишь повыше на дерево. Она дух слышит издалека, а найти не может внизу. Вот бегает возле этого места по своим следам, забывая опасаться, и находит капкан!» Холодной зимой дед устраивал лисам ловушки на мороженного рябчика на пенёчке, а перед пеньком ставил капканы. В общем так наловчился, что за сезон добывал по десять-пятнадцать штук. Он так же умело любого зверя или птицу научился добывать, что прослыл очень известным добытчиком, стахановцем был в войну по заготовкам пушнины.
Бывало, что приходилось подолгу выслеживать зверя без перерыва, без еды и питья в любую погоду, даже несколько дней. Дед был очень вынослив, мог за день пробежать на лыжах десятки километров, или пешком до двадцати километров с тяжёлой добычей. Конечно, он превосходно знал окружающую тайгу и местность на десятки километров вокруг, прекрасно ориентировался в любом месте и ходил всегда один. Что интересно, трое детей – старший Иван и две дочери из старших тоже Мария и Лиза ( работавшие в шахте в годы ВОВ) удались и внешне, и характером в отца! Такие же лёгкие на подъём и на ногу, могли рано утром в одиночестве оббежать несколько километров по лесу и принести к обеду много ягод, кислицы, черемши, грибов и всего, на что был сезон. А другие дети похожи больше на бабушку, «сердешницу», как тогда говорили, - приземисты, склонны к полноте и гипертонии. Но эта сердечница произвела на свет тринадцать детей с 1906 по 1933 годы! Вырастила пять сыновей и пять дочерей! Ушла в апреле 1945, чуть-чуть не дождавшись победного возвращения сыновей и зятьёв.
Я пока не отдаю в музей дедовскую тетрадь со стихами, которую очень берегу. Она очень потрёпанная, с закрутившейся оклейкой обложек, с пожелтевшими от времени листочками, чернильные слова на которых расплылись от времени и пахнут плесенью от долгого пребывания сундучка где-то в сыром сарае. Много раз перечитанные мною стихи и записи я пересняла и отослала братьям, которые писали о нём книги. Стихи, конечно, по большей части простенькие, незамысловатые, плохо рифмованные, иногда подражательные, но очень трогательные своей наивностью и чистотой души написавшего их человека!
Привольно быть весною на Урале,
гулять по склонам и душистым пихтарям,
пить воду чистую зеркальную
бродить по ельникам и лазить по камням…
Страсть к писанию передалась не только его детям, но и нам, внукам. Многие из нас пишут стихи и прозу – художественную и научную. Есть и другие таланты в большом семействе: почти у всех хороший музыкальный слух и способность играть на гармони и на баяне, и почти все из внуков рисуют хорошо, а некоторые учатся на дизайнеров и аниматоров. В самой талантливой семье его сына Григория, где было девять чад, дети друг другу передавали оформление школьной стенгазеты, трое из них окончили институт благодаря нашему Борису Григорьевичу Гагарину- профессору кафедры живописи МаГУ, члену Союза дизайнеров России, заслуженному работнику культуры РСФСР и все играют по слуху на гармони или баяне! Его родная сестра Лидия ещё и пишет стихи, как я, чисто любительски. У меня вышло четыре сборника за последние годы, тоже запоздалые в судьбе…
И мы все очень гордимся нашим дедом, хоть он и не княжеских, как оказалось, кровей. Он – простой труженик, каких тысячи, человек из народа, он и есть народ. Жизнь прошёл трудную, несладкую, но интересную, насыщенную многими событиями – радостными, и грустными, и даже печальными и трагическими. Его язык, его говор, его эмоции действуют завораживающе, вызывают ответные тёплые чувства, воспринимаются с благодарностью за подаренные переживания. Так может излагать свои мысли только человек, любящий жизнь, уважительно относящийся к людям, и, конечно же, одарённый художественным вкусом.
Но славу ему создают не только талантливые потомки, а те гектары посаженных и заботливо выращенных им богатых сосновых и еловых лесов на нашей родине!
23.03.2024