Совсем никогда не знаешь, что тебе пригодится в будущей жизни. Ходишь в школу. Таскаешь груду учебников и тетрадок, зубришь назубок «Мой дядя самых честных правил» или «Скажи-ка, дядя, ведь недаром», сопишь, выводишь в прописях буковки, стараешься. А во взрослой жизни всё по-другому - сидишь себе в кабинете на двадцать первом этаже с окном во всю стену, с видом на свою школу. Ту самую, которая тебя учила совсем не тому, что тебе потом пригодится. Так вот ведь онегинский дядя не помог и не пригодился, ни даже лермонтовский из «Бородино», а помог свой собственный дядя, как за глаза его с любовью в семье называют - наш «нефтедоллар ходячий».
А русский язык и математика, из-за которых предки шпыняли постоянно, так вообще не в кассу. Это секретарша и русский должна знать, и английский, и ещё физику, чтобы кофе сварить, да и с физкультурой дружить, чтобы мышцы упругие где надо и походка, как у Мерлин Монро из киношки. В общем, как ни учись, надёжнее всё-таки, чтобы дядя, или папа, или кто-нибудь из родни мог подставить своё плечо под всю необъятную пригоршню твоих знаний.
Это я по-стариковски про сегодняшнюю молодёжь ворчу-бурчу, ясное дело, от зависти. Мы-то совсем не то учили, нас-то готовили с тысяча девятьсот восьмидесятого года жить при коммунизме. Даже в школьных учебниках про то было написано. Но управляли нами люди совестливые, потому прежде чем кидать нас в пучину коммунизма, они отважно проводили все эти коммунистические испытания на себе. Проверяли, не жалея живота своего.
Да как не проверить, если классики бородатые начертали: от каждого по способностям - каждому по потребностям. Проверяли насчёт потребностей. Проверяли серьёзно, прямо можно сказать, делали смертельный эксперимент, без шуток, действительно до самой смерти. Смотрели, сколько может протянуть отдельный индивидуум на чёрной икре, мраморной говядине и колбасных изделиях из спеццеха.
При этом к ним был прикреплён штат академиков, кои и вели надлежащий контроль за состоянием всяких там внутренних коммуникаций, причём один смотрел в открытый рот, а другой светил фонариком прямо с противоположной стороны. Но видать, академики недоглядели, а может, коммунизм - сильно вредная штука: только полегли генсеки один за другим. Полегли ради нашего счастья и права на труд, и права встать в очередь на всё, начиная от туалетной бумаги и заканчивая квартирой. Вот ведь какая вредная штука коммунизм оказалась. Но Родина не забыла своих героев: и корабли, и фабрики, и проспекты, и улицы - всё назвало в их честь.
Ну а реставрация, скажите пожалуйста, здесь при чём? Да как это сказать-то, да не причём вовсе. Хотя нашему брату, реставратору, иногда приходилось сталкиваться с этими отважными «парнями» преклонного возраста, положившими свои жизни в неравной схватке с балыком, осетриной, камчатским крабом и вырезкой, фуагра и шейкой.
Как-то раз в зиму, после дня мужского, в феврале это было. Пригнали ребят подневольных - адъютантов с самого верха в нашу мастерскую. Волга чёрная блескучая, номера московские на девятку начинались. Из машины вышли двое хлопцев в костюмчиках серых не по погоде. Раз к директору, тот сразу цвета побелки стал, зуб на зуб не попадает. Вроде как «Ленин и печник». Там даже строки, подходящие моменту: «-Ленин,- просто отвечает. –Ленин? - тут и сел старик…» В наше время обычно дополняли фразой: «Лет на пять».
Нет, директор был кремень, у него только речь минут на десять пропала. Но откачали и объяснили, что всадники не за ним, а наоборот, к нему за помощью примчались. Выдохнул он полной грудью, прям камень с души. Реставратор мол нужен, опытный да молчаливый.
—Так специально для такого случая есть такой - руки золотые по самый локоть, а сам весь из ума пошитый.
Через тридцать минут, пролетев по Кутузовскому и Рублёвке, машина остановилась перед крыльцом правительственной дачи. Сам министр, практически правая рука Самого, встретил и пригласил испить чаю с коньячком. Выпили, посидели, потом тяпнули по коньяку с чаем. А уж затем повели его в гараж… А там распаковали три слоя полиэтиленовой плёнки, и мурашки побежали по спине - такого красавца ни в Эрмитаже, ни живьём, ни на картинке сроду не видывал мастер.
Полушкаф был чёрного дерева, весь испещрённый орнаментом виртуозным, с золотым профилем самого Людовика четырнадцатого на дверце. Бронза, украшавшая сей предмет, была отменного качества. Нет, там были не просто маскароны и кариатиды, безукоризненно отлепленные в мастерской Шарля Булля. Нет, это была живая бронза - бронзовые маски подмигивали отнюдь не плотоядно. А женские головки кариатид зазывно дразнили, приглашая приколоченных бронзовыми гвоздями к чёрному дереву кавалеров. Довольный хозяин наслаждался этим зрелищем, предвкушая, что будет, когда реставратор приоткроет дверцу.
Так вот не многие заглядывали внутрь предметов, изготовленных для «короля-солнца». Я не буду описывать, что там внутри, сам видел только один раз и чуть не ослеп, как от электросварки. Скажу кратко, снаружи декор несколько скромнее чем внутри.
После того как открытый от изумления рот закрылся, последовала просьба, больше похожая на приказ: «Помоги, друг любезный, избавиться от шашеля, сожрут сволочи шедевр. Хоть и не в Советском Союзе для пролетариев делали, но всё одно - жалко будет. Мне предложили газом извести нечисть в специальной камере. Но опасаюсь этих фенолов да формальдегидов разных. Сейчас-то они, может, нечисть древоедную изничтожат, а там, глядишь, всё, что ниже резинки трусов может в негодность прийти, или у внуков две головы вырастут. Выручай, брат!
Не то перекинется контра троглодитовая на непосильным трудом моих заместителей собранную коллекцию, что берегли цари да графы наши российские, да и мне из последних сил лелеять приходиться. Спасёшь - подружимся, устанешь дырки под ордена сверлить на верхней одежде. А нет - не обижайся - разгоню вас, как матрос Железняк учредиловку, нечего без пользы дела на нашем пароходе, плывущем в светлое будущее, ошиваться, разгоню вашу богадельню. Будете «БАМ» реставрировать!» - и комната наполнилась мефистофельским смехом.
Сказал вроде вежливо да со смешком. Мастер, конечно, попытался улыбнуться в ответ, но от этой бодрой улыбки прокисло молоко в генеральском холодильнике финского происхождения. Нет, вы всё правильно поняли финского происхождения был и холодильник, и почти всё внутри: и молоко, и масло, и сыр, и водка, и две бутылки ликёра, а ещё сервелат и джемы десяти наименований, из отечественного - был шмат сала с малой родины и полукилограммовая банка чёрной икры.
Сдаётся мне, что контрибуция за проигранную войну из Финляндии напрямую попадала на его кухню. Ну не буду заниматься злобным очернительством всего светлого, ведь он изо всех сил крепил дружбу народов во всём мире. Весёлым хороводом выстроились в кладовке и французский коньяк Камю и Наполеон, рядом армянский пятидесятилетней выдержки, а с ним его старший брат из Дагестана. Если остальные напитки перенести в кабинет географии, то можно составить почти полную алкогольную карту мира. Текила здесь стояла рядом с чинзано, мартини с джином, виски с ромом бакарди, ямайским, кубинским и вдовой Клико, испанский херес, португальский портвейн, токайское и кальвадос, не говоря уж про абсент, шартрез и абсолют. Но вернёмся к нашим баранам.
Ни что так не взбадривает мозг нашего человека, как задушевное партийное слово. Но на любую директиву партии и правительства у народа всегда было противоядие, ибо чему бы не учили в наших школах, смекалку да природный ум им не удалось убить.
И вы знаете, в итоге всё получилось: шашелей-древогрызов как ветром сдуло.
Не доели они французский деликатесный шкаф, поддались основному инстинкту. Вы, конечно, скажете: «Не может быть такого, ну не высунут они своего подлого носа зимой из норки. Вот в мае у них такой треск стоит, так они втрескиваются друг в друга и чуть что, сразу жениться начинают.»
Но и мастер наш не оплошал - заманил их повылезать, устроил им такую Эмануэль с камасутрой - получилось славное шоу «последняя роковая страсть». Действовал он почти по проверенному советскому шаблону. А уж шаблон тот предполагал - намазать пространство под трёхстворчатым шкафом вареньем, а когда тараканы устроят пирушку, одновременно подпилить все четыре ноги. Рецепт вроде прост, но как выманить злодеев? С этим-то блестяще справился припёртый к стене мастер.
Как он вспоминал потом, самое трудное было выменять у лектора-шашелеведа живых жучков. Раз в три года нам обычно читали лекции по борьбе со всякими «унфозориями», а лектор гордо демонстрировал свой зверинец в баночках из-под майонеза. Правда, упирался он долго, минуты две, но экспортная бутылка «Столичной» да ещё с винтом содвинула его на расставание со ставшими ему уже родными древогрызами.
Остальное было дело техники: мелко покрошить, затем настоять жучков на волшебном составе и, залив духи в пузырёк, наклеить название «Вечный зов». Букет тех духов слёту заткнул за пояс и «Givanchi», и «Coco Chanel». Два дня дух в гараже стоял такой, что ни въехать, ни войти. И все сволочи повылезли на романтические свидания. Кремлёвский жучколов неделю ходил по мастерской гоголем. Но сколько ни пытали мы «парфюмера», не выдал тонкостей приготовления того аромата. Скорее всего, добавил пару литров страху нечеловеческого.