Неужели, скажи, была
В жизни страсть, о которой пелось,
Чтоб в объятьях, сгорев дотла,
Воскресать уже не хотелось.
Чтоб увидев всего лишь взгляд,
Отражаться в глазах до боли
Под задумчивый звездопад,
Растворившийся где-то в поле.
Александр Кунин
“Славная женщина, Альбина”, – восхищался Макар Степанович, глядя, как немолодая уже рыжеволосая женщина в развевающемся на ветру длинном белом платье в крупный горох левой рукой поддерживает на голове, чтобы не унесло в море, соломенную шляпку, а правой посылает стихиям воды и воздуха страстную мольбу непонятно о чём.
На глаза мужчины навернулись слёзы, которые он с трудом сдерживал.
– Ты слишком близко подошла к обрыву, девочка, не упади, я это не переживу. Дай хоть поддержу. Голова может закружиться, порыв ветра, мало ли чего может случиться. В нашем возрасте…
– Не желаю слышать про возраст. У женщины нет возраста. Есть настроение, темперамент, характер, энергия желаний и влечений. Должно быть уважение к себе: благоразумие, достоинство, красота, грация, пластика. Помолчи минутку, не мешай прощаться с морем, с осколками счастья, Гордеев. Стой там, не подходи. У меня к мирозданию есть не только претензии, но и просьбы. Очень личные, между прочим, просьбы.
– Альбиночка, солнце моё, ты не похожа на человека, который верит в магию ветров, в мистические практики, мандалы, пробуждение кундалини, в просветление и космическое сознание. Эти просьбы… я ведь догадываюсь, какие именно, могла бы высказать лично мне. Я ведь правильно понимаю?
– Это другое, Макар. Ты не в теме. Для того чтобы разговаривать со стихиями нужно быть как минимум романтично настроенной женщиной, ещё лучше – влюблённой .
– Отчего же, душа моя ты лишаешь мужчин права иметь способность чувствовать состояние и мысли человека, который неожиданно стал дорог?
– У нас ещё будет время поговорить о психологии и философии. Я уезжаю не сегодня. Впереди ночь. Наша с тобой ночь, Гордеев.
– Последняя, Альбиночка, ночь.
– Правильнее будет сказать, крайняя. Никто не знает собственного будущего. Мы вообще мало в чём осведомлены: о себе, о Вселенной, о том, почему мы живые, одушевлённые, а море и ветер… какие они… что такое жизнь?
– Дай знак, любимая, пообещай…
– Никаких клятв, Макарушка. Ты женат, это приговор для нас обоих. Не в моих правилах рушить семьи.
– Но… мы ведь можем встречаться тайно.
– Могли бы… наверно. Но… в себе я уверена… почти уверена, да мне и отчитываться, собственно, некому. А ты… я ведь вижу… прости, ты искренне влюблён, кто знает, возможно, впервые в жизни. Но при этом имеешь обязательства. Перед детьми, перед супругой, с которой прожил половину жизни. Твоё состояние: желания, мысли, легко прочесть… по поведению, по глазам. Не умеешь ты притворяться, Гордеев, поэтому, не стоит испытывать судьбу. Пусть в памяти останутся обо мне только светлые воспоминания.
– У меня… не очень хорошая память.
– Я имела в виду совсем иную память. Эмоциональную, ассоциативную. Рыжий цвет волос, зелёные глаза, красные горошины на белом фоне, солёный с привкусом ягод вкус поцелуя, аромат, который вдыхал у меня между ног. Услышишь, как Олег Анофриев поёт – пока на месте ничто не держит, и не наскучил мир этот мне; пока ночами, пускай всё реже, но я летаю ещё во сне. И солнце всходило, и радуга цвела, всё было, всё было, и любовь была. Пылали закаты, и ливень бил в стекло, всё было когда - то, было, да прошло. Прошло, Макар Степанович, почти закончилось. Осталась одна… последняя ноченька. Призрачно всё в этом мире бушующем, есть только миг, за него и держись. Есть только миг между прошлым и будущим, uменно он называется жизнь! Давай не будем менять правила. А сейчас отойди подальше, дай сосредоточиться.
– Почему же последняя, Альбиночка. Клянусь…
– Я просила помолчать. Пожалуйста, Гордеев, это совсем не сложно. Несколько минут, и я твоя.
– Если бы моя! Почему жизнь так несправедливо устроена… почему! Ведь у нас всё по-настоящему: музыка, нежность, влечение. Давно забытые ощущения. Даже неприличные, казалось бы мысли и действия, в моём сегодняшнем понимании целомудренны, чисты. Что, скажи, непристойного, безнравственного, в том, что я непрестанно хочу видеть обнажённое тело любимой женщины, прикасаться к нему, впитывать божественный аромат твоего и своего желания? С тобой наедине меня не смущают откровенно бессовестные позы, вызывающе вульгарные действия, примитивные, оскорбительно откровенные желания и соблазны, странное для человека, двадцать лет живущего в браке, поведение сознания и тела. Даже имя твоё, произнесённое про себя, вызывает сказочное томление, до невозможности сладкие судороги, и продолжительное чувственное послевкусие.
– Впечатлительный ты мой. Наговорил всякого разного, возбудил. Как тебе не а-я-яй! Охальник, прелюбодей, коварный обольститель. Во-он там, видишь, сосна на обрыве. Сорви для меня шишку. Я её на тумбочку у кровати поставлю, чтобы вспоминать эти дни. Пока ходишь, успею с ветром договориться.
– У меня для тебя кое-что более интересное приготовлено. Но это сюрприз.
– Сгинь, кому сказала. Сюрприз, само собой, а шишку всё же принеси, я ведь и обидеться могу.
В лучах заходящего солнца Альбина выглядела не лучшим образом. Сумеречный свет безжалостен к увядающей красоте. Гордеев, однако, не замечал возрастных изменений, он парил в потоке сентиментальных романтических иллюзий. Воображение раскрашивало облик любимой женщины в яркие тона.
Он до сих пор был под впечатлением. Всего несколько минут назад Макар держал эту удивительную женщину за талию, нашёптывал на ушко такое, отчего и его, и её тоже, лихорадило. Горячие волны мягко пробегали по телу, останавливались внизу живота, заставляя ускорять дыхание и пульс.
Скажи ему две недели назад, что может произойти нечто подобное, он бы улыбнулся.
“Любовь, развлечение для молодых и шустрых”, – уверенно считал Гордеев, –“в сорок лет нужно думать о том, чтобы не развалиться раньше времени. Желания, тем более интимное влечение, требует затрат слишком большого количества жизненной энергии. Супружеский долг раз в неделю, это предел возможностей. Невосполнимые ресурсы организма необходимо экономить”.
Куда там. Вот уже неделю он вёл себя как бессмертный. Чем больше Веселова позволяла, чем ближе подпускала к душе и телу, чем активнее и глубже разрешала вторгаться в сугубо личные интимные пределы, тем более молодым и сильным становилось тело.
Макар экономил время на сне, чтобы к моменту пробуждения любимой сделать для неё нечто неожиданное, до крайности приятное. Когда Альбина бодрствовала, он вообще не принадлежал себе.
Женщина, которую знал всего несколько дней, превратила его в неисчерпаемый источник энергии и желания. Даже в юности Макар не обладал талантом восстанавливаться после бурных слияний за несколько минут, а теперь не знал усталости.
“Девочка, солнышко, душа моя…”, только так он называл её, ощущая бесконечную теплоту и нежность.
Разгадывая секреты её обаяния, тайны души и тела, Гордеев увлёкся процессом познания до такой степени, что начал сочинять будущее, как обычно это делают девушки в пору созревания. Он готов был раствориться, чтобы проникнуть в суть происходящего, грезил наяву. Даже на расстоянии Макар чувствовал магнетизм её присутствия, заставляющий выпрямлять позвоночник, чтобы казаться немного выше, подтягивать живот, чтобы выглядеть стройнее и моложе.
Альбина гипнотизировала Гордеева зелёным взглядом, загадочной улыбкой, витающим вокруг ароматом женственности. Его тянуло к этой женщине с невероятной силой.
Даже речь и манера рассуждать изменились, не говоря об эмоциях, о которых Макар прежде не был осведомлён.
Ряду состояний, мужчина не мог подобрать названия. Его удивляло острое, необычайно яркое ощущение предвкушения, которое начинал испытывать всего через несколько мгновений после того, как они расставались.
Сердце Гордеева невнятно ёкнуло от первого же пойманного встречного взгляда, проникшего внутрь черепной коробки непозволительно глубоко.
Женщина доброжелательно улыбнулась, и… не отвела взгляд.
Поначалу его разозлила подобная вольность.
“Тоже мне, принцесса. Рыжая бесстыжая. Нечего тут глазки строить женатым мужчинам, не на того нарвалась! Думаешь, нашла лёгкую добычу? Так нет! Экая, право слово, самоуверенность, даже самовлюблённость”.
Вопреки не очень лестному первому впечатлению, поступки Макара выглядели парадоксально. Нечто магически сильное заставило его напроситься за один столик в кафе пансионата.
Как ни силился Гордеев избегать прямого контакта, их взгляды то и дело встречались, заставляя смущаться, отчего по лицу и груди разливалась неприличной яркости горячая кровь, вызывая мощное замешательство, превращая беспричинную неуверенность в душевное смятение и незнакомое ранее ощущение беспомощности.
Несколько дней Макар безмолвно наблюдал за Веселовой (фамилию и имя он узнал у администратора), старался держаться независимо, с демонстративным вызовом здоровался и прощался кивком головы, но в течение дня по возможности держал “рыжую бестию” в поле зрения.
Альбина же, напротив, держала себя непринуждённо, была жизнерадостна и общительна, несмотря на то, что жизнь не щадила её, о чём Гордеев узнал позже, когда скрывать не просто заинтересованность, скорее влюблённость, не было больше сил.
“Клин клином вышибают”, – рассудил Макар, – “пусть думает, что понравилась мне. Познакомимся поближе, и она обязательно проявится. Подобные женщины ведут себя как захватчики. Небось рассчитывает на необременительные мимолётные отношения, на лёгкий флирт, на дорогие подарки и легкомысленное курортное сближение. Вот муж бы обрадовался, узнай, как развлекается супруга в его отсутствие!”
Веселова, тем не менее, вела себя безукоризненно, хотя и довольно смело.
Альбина Евгеньевна оказалась интересной собеседницей, и не только. Она тщательно подготовилась к поездке, изучила местность по путеводителям.
– Если вы со мной, Макар Степанович, приготовьтесь много ходить. Феодосия, город старинный, напрямую связан с Александром Грином, с Иваном Константиновичем Айвазовским. Хочу посетить дачу Стамболи, Генуэзскую крепость. Впрочем, всё увидите сами. Так вы со мной?
– А давайте лучше я буду экскурсоводом, – неожиданно для себя предложил он.
– Ага, соревнование, соперничество. Очень интересно. С чего начнём?
– С Айвазовского. А вечером… давайте сходим на концерт Тамары Миансаровой. Помните - а за окном то дождь, то снег. И спать пора, и никак не уснуть. Всё тот же двор, всё тот же смех, и лишь тебя не хватает чуть-чуть…
– Как же не помнить, я все её песни наизусть знаю. А это точно она… знаменитая певица в провинциальном городе?
– В курортном, Альбина Евгеньевна. Здесь, знаете ли, отдыхают не только работяги. Она, точно она.
– Давайте определимся с графиком. Моё предложение такое: подъём в четыре утра. Берём с собой одеяла, досыпать будем на берегу, это очень полезно, рекомендую.
– Годится. После завтрака загораем, купаемся. После обеда культурная программа, Айвазовский, Грин. Вечером концерт. Ужинаем в ресторане.
– Нет смысла тратиться. Нас и здесь неплохо кормят. После ужина танцы.
– Думаете, это удобно. Наверняка там будет одна молодёжь.
– Не имеет значения. Или вы стесняетесь со мной танцевать?!
Гордеев опять покраснел, – стыдно признаться, но… я не умею.
– Ха, что за шутки, Макар Степанович! Два шаги налево, два шаги направо, шаг вперёд, и шаг назад. Через неделю приму экзамен.
– В подобной ситуации придётся постараться. Можно нескромный вопрос?
– До какой степени?
– Обыкновенное любопытство, не более того. Почему вы одна?
– В этом нет секрета. Мы прожили с мужем, можно сказать, счастливо, семь лет. Потом ему показалось, что я постарела. Ты, мол, Алечка, он звал меня Алечкой, как бы это мягче выразиться, выцвела. Ты меня больше не возбуждаешь. Нам нужно расстаться.
– Это вы-то… выцвели… боже мой, каков, наглец!
– Я не посмела спорить. Ушёл к девчонке. Я её видела, даже побеседовали. Скромная такая, воспитанная, кроткая. Не знаю, успела ли закончить десять классов, с виду школьница. Глазки в пол, ручки молитвенно сложила. С животиком. Похоже, они с Родионом в дочки матери играли. Доигрались. Мне её жалко стало. Да, квартиру муж благосклонно оставил нам с дочерью, чем до сих пор не очень скромно пользуется. Посещает иногда, по старой памяти. Впрочем, я не в обиде. Нам, женщинам, тоже иногда хочется ласки. Видно звёзды на небе определили мою судьбу.
– Как же так! Бросил, а сам…
– Жизнь, процесс сложный. Я его всё ещё люблю. До сих пор никого не встретила. А вы… почему один?
– Профсоюзная путёвка. На одно лицо. Обычно мы всей семьёй. Недалеко отсюда, посёлок Береговое. В частном секторе отдыхаем.
– И… с женой у вас всё нормально?
– Даже не знаю, что сказать.
Гордеев обозначил семейную проблему жестом, изобразив ладонями шар, – как-то так!
– Тоже выцвела?
– Не так, чтобы очень… нет! Скорее, я… постарел.
Альбина Евгеньевна посмотрела на Макара испытующе, – проблемы со здоровьем?
– Точно, нет. Этакая, знаете ли, апатия. Дотрагиваюсь, пытаюсь найти отклик, а тело молчит. Однообразие, монотонность, скука.
– Разнообразия захотелось.
– Тоже нет. Чувствительность, знаете ли, пропала.
– Ой ли, а по взгляду не скажешь. Подробно разглядываете, внимательно. Будьте смелее, я не кусаюсь.
– Вы неправильно меня поняли. Ни о чём таком даже не помышлял.
– О каком таком?
Макар так смотрел на Веселову, что слова казались лишней роскошью.
Альбина сама взяла его за руку, – пора от слов переходить к делу.
– К какому!?
– К реализации намеченного плана. Точка отсчёта – завтрак. Переодеваемся, и идём на пляж, форма одежды курортная.
Гордееву хватило пяти минут, чтобы переодеться, Альбина задержалась минут на двадцать.
– Извините, в следующий раз потороплюсь. Не могла решить, какой купальник надеть, чтобы не показаться старухой.
И снова краснота накрыла его с головой.
В море Веселова себя чувствовала как рыба. Гордеев считал себя выдающимся пловцом. Но перед умением женщины грести разными стилями спасовал.
Плавали долго. Когда выходили, Альбину пошатнуло. Макар молниеносно схватил её за талию, и замер, ожидая спонтанной реакции женщины на несанкционированное прикосновение.
Веселова замерла, – было приятно, – запросто сказала она, с вами интересно.
Сердце Гордеева затрепетало, дыхание напротив, встало колом. Он сам себя не узнавал.
– Теперь расскажите о себе.
– Собственно, нечего. Обычный студенческий брак. Если честно, не помню, любил её, или нет. В девятнадцать лет все мальчишки сходят с ума от желания. Майка была компанейская, весёлая. Впрочем, я её и разглядеть не успел, как мы оказались в постели. Инициатором всего, в том числе и свадьбы, была она. Водила меня, как бычка на верёвочке. Надо ли говорить о том, что предельно взрослые отношения показались мне чудом из чудес. Она была куда решительнее, намного смелее. К концу второго курса нас стало трое. События развивались стремительно. Ещё до рождения сына Майка выбила комнату в семейном общежитии. Родители купили нам телевизор, холодильник, посуду, постельное бельё.
– Хотите сказать, без меня меня женили?
– Я был по-настоящему счастлив, и горд, тем, что в двадцать лет без пяти минут специалист, муж, отец. Товарищи мечтали о подобной жизни. Им, чтобы добиться несколько часов или минут интимной встречи, нужно было проявить смекалку, и действовать, действовать, действовать. А я нежность и секс получал даром в немыслимых количествах. Мы не могли насытиться близостью, просто с ума сходили от избытка энергии и желания.
– Знакомая ситуация. А потом…
– Не помню, когда это началось. Наверно устал.
– От близости?
– Нет. От однообразия, от ответственности, от необходимости думать за четверых. Я люблю их… всех люблю, особенно дочь. Кстати, с дочкой у меня серьёзные проблемы.
– Ранняя беременность, алкоголь?
– Истероидное поведение, замкнутость, страхи.
– Детская травма?
– Честное слово, не знаю. Жене она больше доверяет, но тоже сторонится. Что-то у меня внутри надломилось. Вышло из строя.
– Ты уверен… что-то, связанное с интимной жизнью?
– Знаете… нет. Лучше промолчу.
– Заинтриговали. Теперь не отстану. Я очень любопытная. Рассказывате дальше.
– Да что рассказывать-то… нравитесь вы мне. Когда утром взяла за руку, а потом, когда за талию… словно кнопку нажали, включили нечто очень чувствительное внутри. Это был странный волнительный отклик. Ничего подобного давно не испытывал. Всего лишь прикосновение, а я… а мне так хорошо стало, так…
– Дальше можешь не рассказывать. Мы и без того далеко зашли. Пора притормозить. Три дня как увидели друг друга, несколько часов, как познакомились, а уже такие темы ворочаем.
– Вы правы, Альбина Евгеньевна. Что-то я распоясался.
– Чего уж там… давай на “ты”. Пора. Дело не в тебе, я позволила лишнее.
– Вовсе нет. Это меня занесло.
– Тогда давай договариваться. На берегу, так сказать. Если я… позволю себе целомудренный флирт, как ты к этому отнесёшься?
– С пониманием. Мне тоже не по себе, так хочется вас обнять.
– Да, уж… сама, однако, напросилась. Тогда… не здесь же обниматься, на глазах у всех.
– Может, в кафе посидим, выпьем шампанского?
– Не помешает. Холодненького. Там и поговорим.
Купальник так подробно облегал рельефную, весьма привлекательную фигуру Веселовой, так напоказ выставлял соблазнительные выпуклости, что после того как Альбина проговорила некую сакральную формулу, а точнее, дала прямой намёк на то, что она достаточно самостоятельная и взрослая, чтобы принимать ответственные решения, импульс сладострастия запустил череду химических реакций, заставивших волноваться.
Гормональные реакции, он ведь не юноша, мужчина с приличным семейным стажем, проследовали по известному физиологическому маршруту, заставив его истекать густым соком, напрягать интимные мышцы в предвкушении возможной перспективы в ближайшее время добиться близости.
Именно так он и подумал – добиться.
Гордеев хотел этого, и одновременно боялся. Слишком долго он избегал интимных отношений, чтобы быть уверенным в собственной силе.
На продолжение не хватило смелости.
Бутылку шампанского они всё же выпили, сидя за столиком с противоположных сторон, взявшись за руки, испытывая при этом необычайных прилив жизненной энергии, и непреодолимое желание исповедаться.
Разговор был долгий. Экскурсии по городу пришлось отменить. А на концерт попали.
Когда вышли, на улице было темно. В свете фонарей порхали летучие мыши, слышался звон цикад, воздух был напоён солёной свежестью, запахом пряных трав, и внятным желанием с благодарностью прижаться друг к другу.
Этой неосознанной потребностью они тут же воспользовались, что было естественно и логично. Чтобы слиться в продолжительном поцелуе, намёков и разговоров не понадобилось.
Бродили ли в их головах мысли о последствиях? Вряд ли.
Процесс слияния не вызвал шока. Гордееву даже не пришлось добиваться.
Тихо пришли в её номер, долго-долго стояли, приклеившись друг к другу телами и губами.
Когда напор гормонов и крови выполнил коварное назначение, в изящной словесности и прочих интимных уловках отпала надобность.
Едва не задохнувшись от наплыва нежности Альбина отстранилась, сняла через голову платье, ловким движением расстегнула бюстгальтер, переступила через трусики от бикини.
Белоснежные участки тела буквально светились на фоне загоревшей кожи.
Гордеев остолбенел. Смотрел на интимное великолепие, и не мог оторваться.
– Так и будешь глазеть? Мне холодно.
Веселова села на край постели, опрокинулась навзничь, пододвинула подушку, а руки заложила под голову. Это движение привело в действие подъёмный механизм, превративший не потерявшую форму, но не такую как в юности упругую грудь в дразнящие спелостью холмики.
Гордеев невольно опустил взгляд вниз, в сторону рыжего холмика.
Дышать стало нечем.
“Ну же”, – подбадривала его взглядом Альбина, – “чего испугался! Если не решишься, я заплачу”.
Макар понял это, поймав взгляд, в котором появилась влажная поволока.
Взгляд женщины в сорок лет, это роман с продолжением: много-много томов разнообразного жизненного опыта.
В юности и зрелости женщине приходится авансом бороться с призраками старения, с сожалениями о том, что должно было случиться в жизни, но так и не сбылось. В бальзаковском возрасте для скорби об утраченной молодости не остаётся, ни времени, ни сил. Призраки возрастных изменений превращаются в признаки и симптомы, происходит глобальная переоценка ценностей. На первый план выступает собственно жизнь, которая, это становится бесспорным фактом, оказывается, конечна.
Перманентная депрессия сменяется вдруг уверенностью и оптимизмом: сколько есть – всё моё.
Возможно, поэтому зрелые женщины предпочитают в сердечных делах инициативу.
Тонкие морщинки вокруг усталых глаз Альбины придавали правильной формы миловидному лицу бесхитростное, робкое выражение.
Альбина соскучилась по мужской ласке, остро нуждалась в ней, в ощущении значимости, нужности. Ей катастрофически не хватало тактильных ощущений: нежных прикосновений, поглаживаний, поцелуев.
Женщина как никогда прежде жаждала ощутить себя в тисках страстных объятий, почувствовать горячую влажную наполненность изнутри упругим и настойчивым мужским комплиментом, позволяющим в момент слияния, и некоторое время после него, почувствовать себя счастливой.
Веселова боялась сейчас того, что Макар не решится, что её поведение воспримет как бесстыдство, как нечто вульгарное и непристойное. Именно поэтому она готова была пролить из глаз солёную влагу.
Альбина не была настроена на энергичные скачки, как в далёкой молодости. Достаточно было бы скромного проникновения с ласковыми разговорами.
Зрелые женщины тем и отличаются от себя же в пору цветения, что не желают уже тратить время, интимные соки, и невосполнимую жизненную энергию, на утомительный, но бесполезный флирт, на страстную любовную истому сутки напролёт, на изнурительные интимные процедуры, предваряющие банальное совокупление.
Когда человек точно знает, чего хочет от партнёра, когда уверен в его безусловной лояльности и в бескорыстной бесхитростности чувств, даже первое знакомство происходит обыденно и просто. Серия сближающих поцелуев, несколько возбуждающих физиологию манипуляций, кратковременное погружение в нирвану, несколько секунд исступлённого блаженства с восхитительной судорожной агонией, яркое эмоциональное послевкусие, расслабление… и доверительное общение в обнимку в качестве заслуженного поощрения.
Именно этого Альбина ждала и жаждала. Именно об этом грезил Макар.
Но, оба чувствовали неуверенность.
– Можно, я выключу свет?
Женщина ответила глазами.
Макар разделся, навис над ней, не прикасаясь, перецеловал лицо и шею, затем взял в рот кончик уха.
Альбина вздрогнула, выдохнула слишком громко, напружинилась.
Гордеев застыл, прислушался.
Движения и жесты женщины не были похожи на защиту, он явно обнаружил одну из точек, прикосновение к которым вызывает восхитительный чувственный шок.
Макар возликовал, ему было крайне приятно осознавать, что его прикосновения и ласки вызывают трепетный эмоциональный отклик. Именно поэтому он задержался на мочке и уха и подключичной впадинке, которая тоже оказалась чувствительной.
Мужчина всё ещё держал собственное тело на руках.
“Долго, слишком долго старается меня рсчастливить”, – переживала Альбина, – “пока доберётся до самого сладкого, мы оба устанем, сдуемся. Чем для первой интимной встречи может закончиться неудовлетворённость?”
И сама себе ответила, – “ничем хорошим. Первый поцелуй может оказаться последним. А этого я не хочу. Макар нравится мне, нравится, нужно иметь смелость признаться себе в этом”.
Женщина напряглась в попытке подстегнуть желание партнёра, раскрыла как можно шире ноги.
Макар оценил её доверие, но не хотел торопиться. Он наслаждался не просто близостью, той силой, которую неожиданно обрёл.
Теперь он был уверен, интимной энергии достаточно для того, чтобы не разочаровать любимую женщину, которая, вопреки его мыслям, считала секунды до неминуемого фиаско.
И вдруг, он ощутил это сразу, как только вобрал в рот набухшую виноградину соска, Альбина вздрогнула, и затрепетала, с силой сжимая бёдрами его торс.
“Рано, слишком рано атаковать, пусть до конца раскроется, пусть её тело превратится в пружину, а лоно в кратер вулкана, извергающий из себя потоки интимных соков. Я должен сегодня сделать эту славную женщину счастливой”.
Когда Макар опустился вниз, встав между её ног на четвереньки, Альбина смутилась: её муж никогда так не поступал (женщина стеснялась, как она считала, неправильной формы интимных губ), но не отстранилась, не решилась препятствовать. А когда почувствовала плавное скольжение языка внутри, едва не лишилась чувств.
Капелька интимного сока, которую Макар слизнул с возбуждённой горошины, показалась ему божественно вкусной. Прикосновение языка к этой кнопочке вызвало в организме женщины невероятной силы чувственный отклик, именно такой, на который рассчитывал Гордеев.
– Милый, – едва не плакала от избытка эмоций Альбина, прижимаясь губами, которых стеснялась, к лицу Макара, – ещё, пожалуйста, ещё!!!
Гордеев понял – пора, и энергично вошёл в скользкое жерло, неожиданно оказавшее проникающему движению сильное сопротивление, и услышал гортанный вскрик.
“Ого”, – думая, что про себя, а на самом деле вслух, удивился Макар, – извини, не хотел причинить тебе боль.
– Молчи, дай прочувствовать. Если бы ты знал, какое наслаждение я испытываю. Макарушка, что же ты со мной делаешь!
Гордеев сам не понимал, что с ним происходит. Даже в пору зрелой юности, когда в крови бушевали гормоны в концентрированном виде, он не испытывал столь очевидного прилива сил.
Он качал и качал, чувствуя удивительно приятное вязкое сопротивление внутри, не испытывая утомления. Чем энергичнее и быстрее Макар двигался, тем более упругим и чувствительным становилось сопротивление.
Оба истекали потоками пота. Простыня давно сбилась, а любовники лютовали, словно кто-то там, наверху, в качестве поощрения на эту ночь вернул им молодость.
Когда оба поняли, что истощить физиологические возможности не удастся, а время близится к рассвету, решили немного отдохнуть.
– Пожалуй, пойду к себе, Макарушка. Нужно немного поспать.
– Нужно, значит нужно. Я тебя провожу.
– Не надо, моя комната рядом. Спокойной… хотела сказать ночи, но уже утро. Спасибо, любимый, я счастлива.
– Я тоже.
Прощание продлилось ещё какое-то время. Оба пребывали в странном, можно сказать, сумеречном, состоянии сознания. Спать совсем не хотелось.
Альбина ушла, но вскоре вернулась.
– Я так не могу. Мы должны закончить. Я помню, как муж мучился, когда не мог финишировать.
Это ли было причиной возвращения, или что-то иное, но марафон продолжился до самого завтрака.
– Макар, – глядя мужчине в глаза, спросила Альбина, – ты, случайно, не употребляешь наркотики.
– Как ты могла такое подумать. Мы целый день и всю ночь были вместе.
– Тогда объясни, если сможешь, что это было… ты не выглядишь усталым, а я… я хочу ещё. Мне стыдно, мне страшно.
– Я сам удивлён. Ответ может быть лишь один, нам помогают потусторонние силы.
– Как… скажи, почему, и как они это делают?
– Без понятия. Дуй под душ. Встретимся в кафе. Как думаешь, сегодня мы сможем выбрать время, чтобы посмотреть всё, что ты наметила?
– Не знаю. Я теперь, Макарушка, ничего не знаю. Наверно мы с тобой превратились в зомби. Человеку такой марафон не под силу. Может, ну его, завтрак, а?
Почти всё оставшееся время любовники провели в постели.
Музеи они, конечно, посетили, купаться и загорать тоже успевали, но делали это без особого энтузиазма.
И вот они на берегу. Макар, рискуя жизнью, лезет по отвесному склону за шишкой, Альбина молится. Ей ужасно не хочется расставаться с любимым, но она так решила, и будет неумолимой.
Пусть возвращается к семье, к детям. От добра – добра не ищут. Слишком хорошо – тоже плохо.
Она давала себе отчёт, что дома вновь встретит гнетущее одиночество, до обморока боялась уныния и тоски.
“А что, если”, – Веселова подумала об этом мельком, и мгновенно покрылась холодным потом, – “нет, это будет нечестно по отношению к нему. Такие решения нужно принимать вместе”.
Альбина советовалась с морем, но понимала, что решение принять может только сама.
“Хочу, хочу, хочу… пусть этот вопрос решит проведение. Если удастся забеременеть, я выношу этого ребёнка. И будь что будет!”
Когда Макар принёс ворох шишек, женщина была спокойна.
– Что ответило море?
– Оно сказало, – Альбина хитро сощурилась, – что решать мне. А там, наверху, раз уж опекали меня эти две недели, должны помочь.
– И что же ты загадала?
– Секрет. Думаю, тебе понравилось бы.
– Ты мне симпатична, рыжая бестия, так я тебя назвал в первый день нашего знакомства, и с секретами, и без них. Может быть, не стоит нам расставаться… навсегда. А ты… что чувствовала ты, когда увидела меня?
– Тоже не весело. Твой взгляд… я назвала кобелиным. Как в воду глядела. Нет, Макарушка, ты не кобель, ты монстр, сексуальный маньяк. Это было впечатляюще.
– Тогда почему, почему ты хочешь расстаться?
– Так будет правильно. Мы запомним друг друга счастливыми. Разве этого мало?
И была ночь. Ночь любви.
Альбина уезжала первой. Макар её провожал. Целовал, обнимал, и плакал, не стесняясь совсем не мужской чувствительности, и слёз.
– Ты решительная, смелая, не такая, как я, понимаю, что ни телефона, ни адреса мне не дашь. Возьми хотя бы мои координаты. Или моих родителей. Отца я предупрежу. Жизнь продолжается. Ты же знаешь, на достаточно большом расстоянии даже параллельные прямые имеют реальную перспективу пересечься. Почему не мы, зачем отнимать у себя право на счастье?
– Чужое счастье, краденое, не имеет права на жизнь.
– В таком случае, ты должна была вести себя принципиально с самого начала.
– Откуда мне было знать, что по-настоящему влюблюсь?!
– Ты это сказала, Альбина, сама сказала!
– Прощай. И прости! Я кое-что от тебя утаила, но это… слишком личное. Не могу тебе это открыть. Во всяком случае, пока не могу. И не факт, что желание сбудется.
– Обязательно сбудется. Я уверен.