Ушёл на войну и мамин любимый племянник Шура Терпугов, сын её сестры Прасковьи. Прасковья с матерью и детьми на тот момент жила тоже в Кошкульском совхозе, Шура был самым старшим в семье, за ним родилась Лиза, но была она умственно отсталым ребёнком и наша мама до слёз жалела её, упрекая сестру в равнодушии и даже нелюбви к больному ребёнку. Шурку мама тоже очень любила. В нашей детской комнате много лет висел его портрет – симпатичный юноша в остроконечной будёновке.
Но повоевать он не успел – эшелон, в котором новобранцы добирались до фронта, разбомбили немцы. О гибели мальчика написали родителям те, кто спасся. Ныне в Новом Кошкуле на мемориале в честь погибших фронтовиков-кошкульцев можно найти и его фамилию с инициалами: Терпугов А.П. И только мы, наверное, знаем, что звали его Александром Парфентьевичем, и было ему всего девятнадцать лет.
Муж Прасковьи Парфентий Терпугов в годы войны трудился на железной дороге в Омске, люди этих профессий считались военными и получали бронь. Работал там Парфентий несколько лет и после войны, пока не сумел приобрести дом, в который перевёз семью. Анастасия Андреевна Рассказова, урождённая Басманова, осталась на кошкульском погосте возле небольшого леска. Недалеко от него позднее начала строиться новая улица, и кладбище оказалось в конце этой улицы, прозванной Гусиновкой. Лиза тоже умерла, а Прасковья и Парфентий воспитали двух младших детей – Алексея и Галину.
У нашей мамы были сложные отношения с суровой матерью и старшей сестрой. Насколько я помню, мама не посещала могилу Анастасии Андреевны, не ухаживала за ней. Какая-то тяжёлая непреходящая обида лежала на душе, и могилка потихоньку затаптывалась людьми и пасущимся у леска скотом, затягивалась водой и тиной рядом стоящего болотца. Мы только понаслышке знали, что где-то здесь похоронена наша бабушка, которую мы не помнили и не знали.
Однажды почтальонка принесла маме конверт, подписанный незнакомой рукой. Мама боялась его открывать, но почтальонка поддержала:
– Не бойся, тётя Тася, я побуду с тобой.
Мама надорвала конверт и вынула фотографию: Игнатий на фоне строящегося моста в гимнастерке с орденом на груди. Перевернув фото, стала читать короткое письмо, написанное на обороте бисерным почерком:
«Уважаемая тов. Горина Анастасия Яковлевна!
В борьбе с немецкими захватчиками по защите нашей Родины ваш муж Горин Игнатий Семёнович…»
Строчки поплыли у неё перед глазами, она задохнулась и потеряла сознание: в продолжении таких строчек всегда таилось то страшное, отчего так истошно порой выли женщины. Но почтальонка подхватила падавшую фотографию и начала трясти маму, громко ликующе крича:
– Тётя Тася, ну ты чего! Тётя Тася, да живой он, живой! Тут его командир хвалит! Давай я прочитаю!
Мама едва наклонила голову в знак согласия, а почтальонка уже громко читала дальше:
«…Игнатий Семёнович показывает образцы в выполнении боевых заданий командования, является примером для других в доблести, мужестве и трудолюбии. За отличное выполнение заданий командования, доблесть и мужество награжден орденом Славы III степени. Зам. командира в/ч … майор А. Махиборода. 16 марта 1944 г.»
Номер части, к сожалению, уже стёрся за эти долгие годы хранения дорогой фотографии.
О том, как воевал Игнатий на фронтах Отечественной войны, как потом без остановок эшелон доставил его с боевыми товарищами из Германии в Японию, он написал в своём фронтовом дневнике. Эта тетрадка, сшитая из трофейной немецкой бумаги, до сих пор хранится в нашей семье, сначала у родителей, затем у детей, а потом – у внучки.
Отец не любил рассказывать об этой войне. На просьбы внучки поделиться воспоминаниями, кратко отвечал:
– Да что там интересного? Что рассказывать-то? Кровь да грязь…
Но раньше кое-что нам довелось услышать от него. Как однажды вдвоем в разведке попали под бомбёжку, и его напарнику осколком оторвало палец на руке. Не выдержав, он громко закричал от боли, и отец жёстко осадил его: немцы могли услышать и тогда им головы не сносить.
Как наводили мосты через реку под вражеским огнем, когда испуганные понтонёры кинулись было спасаться, а Горин сумел остановить их и переправа была готова к сроку. За этот подвиг папу наградили орденом Славы III степени.
Как в другой раз возводимый понтонный мост начали бомбить немцы, но отец не покинул своего рабочего места. Он сидел на плавающем в воде бревне, обхватив его ногами, и при опасности переворачивался головой в воду, чтоб враги видели не его, а простое бревно. Так и держался какое-то время, сколько мог, потом выныривал. Переправу, как всегда, построили и войска пошли по ней в наступление.
Об этих случаях в его дневнике ничего не написано. Но рассказы остались в нашей памяти. Наградили отца и медалью «За отвагу», и «За взятие Кёнигсберга», и знаком «Отличный понтонер». И, конечно, как все, кто победил в этой войне, с гордостью носил медали «За победу над Германией» и «За победу над Японией», а затем и юбилейные.
Горе приходило не только с фронта. Кошкульским совхозом руководил старший брат нашей Марии, и во время войны его оставили на этом посту. Григорий Федотович Аксенов погиб случайной, нелепой смертью под колесами машины, на которой возвращался с районного совещания темной дождливой ночью и которую пытался вместе со своим водителем вытащить из тяжелой липкой грязи. Его вдова Надежда Попова, которая в эти тяжкие годы заведовала детскими яслями, осталась с маленьким сынишкой Борей.