***

Валентин Таборов
«Японец, делающий харакири, - поэт».

Танака Охидэ (;;;;, ;;;;;;;; 1777-1847).

 

1854г. Японская империя. Иокогама.

Малоизвестный поэт и философ Акайо Накамуро сделал харакири на площади Кайко. Вываливающиеся при этом внутренности он назвал сущностью поэзии и подарил их миру. Рядом стоял его преданный друг и секретарь Изао Ямагути, который скрупулезно записывал каждый шаг своего учителя на протяжении многих лет и этот последний его и самый яркий поэтический жест он задокументировал досконально. И по сей день вырванная из контекста и тетради запись его хранится в «Историческом архиве Иокогамы» рядом с мечом поэта и гласит она следующее:

«Это был солнечный, слегка морозный день. Снег еще не успел застелить всю поверхность земли, а только кружил в небе и тихо приземлялся на стылую растрескавшуюся почву. Не успевшие улететь из-за ранних заморозков птицы тревожно перекликались друг с другом, прыгая с ветки на ветку, с козырька на козырек. Мы с учителем взошли на брусчатку площади Кайко. Наши сандалии постукивали гулко в тишине. Было пустынно, только несколько бродячих собак слонялись в поисках пропитания и одинокий бездомный сидел, привалившись к изгороди, и замерзал насмерть.

Учитель сел в позу, замер на несколько секунд, возможно, прошло полминуты, время будто застыло, так что я не мог правильно чувствовать его течение; затем учитель обнажил свой меч и немедленно совершил харакири с великой точностью и великолепием, выполнив все так, как предписывает самурайский кодекс. Лицо его напряглось, на дрожащих губах выступила кровь. В глазах его и едва шевелившихся губах я прочитал:

 

Свет солнца и снег

сосуществуют…

Так и я продолжаюсь

в поэзии.

И дарю ее миру...

И голоду

птиц и собак.

 

Черный цветок боли распустился в нем с новым поворотом меча внутри, и глаза, отражавшие свет и радость, растрескались сетью лопнувших капилляров. Затем он навсегда закрыл их, сильно зажмурившись от нестерпимого солнца.

Что удивительно, учитель умер легко, не прибегая к помощи своего слуги и друга, державшего наготове траурный меч для отсечения главы. Что касается пищи для птиц и собак, то этого, конечно, я позволить не мог, и пожелание господина осталось лишь красивой метафорой».