ДОМ НА ЗОЛОТИСТЫХ ОБЛАКАХ
роман
«Не беги впереди паровоза, попадёшь под колёса!»
(чья-то цитата, может, моя)
ГЛАВА 1
Странно, что же случилось на самом деле?
- И как мне быть? Это невозможно!
В его глазах было отчаянье. Мы шли из храма, где священник на проповеди растолковал притчу о богатом и чистом душой юноше, который хотел последовать за Иисусом Христом, но для этого надо было раздать всё своё имущество. И парень ушёл, опечаленный. Он любил своё имущество больше, чем Бога.
- Ну, сейчас существуют монастыри, так что раздавать-то особенно незачем, - сказала я. – Не заморачивайся. Люди сами возьмут и поделят, как только ты исчезнешь с глаз долой. А раньше, конечно, не тащить же было своё барахло, это тяжело и глупо, а просто бросить виноградники, дом и роскошь на произвол судьбы – тоже глупо, всё сгниёт и моль сожрёт, так что правильный совет – раздать. Доброе дело сделать. И идти налегке вместе с Иисусом и учениками. Даже если бы он реализовал всё своё благосостояние ради себя, он не смог бы тащиться с караваном верблюдов, навьюченных мешками золота, его бы по пути убили и ограбили. Ведь в то время не было пластиковых карт и банкоматов. Да и незачем, если ты идёшь с Богом, всё необходимое появится, а лишнего не надо. Вот Иисус и посоветовал ему всё продать, а деньги раздать бедным. Так что тот парень лоханулся. Слишком к роскоши привык.
- Я тоже, - сказал он печально.
- Тогда не рыпайся, просто думай и молись. А вообще, обратись к старцу прозорливому. Он тебе подскажет. Ну, пока!
Я нырнула в метро. А он почапал на платную стоянку к своему «бугатти». Метро ближе. Я ухмыльнулась. Мне быстрее. Нет пробок. Несчастный парень, куча недвижимости и движимости, и всякого бабла. Это давит. Мне-то хорошо, у меня ничего нет, только самое необходимое. Ничего лишнего. Лишнее я сразу раздаю: ненужные дешёвые тряпки из Секондов, дорогих у меня не бывает. Мне легко и уютно. А парень, скорее всего, просто был под впечатлением, эмоциональный, да и устал от всего. Или у него большие проблемы с бизнесом, с инвестициями, и с алчными подружками. Тут есть от чего впасть в отчаяние. Да скорее всего от этого, запутался в мирских проблемах.
В церкви на исповеди девушка очень горячо и громко говорила сегодня. Я стояла за спиной у батюшки случайно, возле иконы, тихонько молилась. И услышала. Девушка была в брюках и спрашивала, почему многие в юбках, и она, вроде бы, выделяется. И обидно ей, когда сказали, будто в брюках нехорошо. Ей сделали замечание, обидели, согрешили этим. Батюшка ответил, что традиционно в храм положено ходить в длинной юбке и в платке. В мужской одежде православным женщинам вообще ходить нежелательно. Но в женских брюках можно, и в любом головном уборе, не слишком вызывающим и кричащем. Дело в том, что во времена возникновения христианства брюк в женском гардеробе не существовало, и шляпок, кепок, бейсболок тоже не было. В том климате в то время была другая мода. Сейчас всё изменилось, ну и холодновато в нашей части света. Так что в церковь зачастую прихожанки ходят, как хотят. Но лучше, уважительнее, соблюдать традицию. Так принято в православии.
Какие наивные вопросы задают люди, подумала я безо всякого осуждения, и вышла из вагона. Всё ведь и так ясно. Может, им просто некогда размышлять, проще спросить? А действительно, в круговерти жизни и подумать-то нет времени. День заполнен суетой под самую завязку, сплошняк, да ещё непрерывный поток разной инфы, я сама так жила.
Столько всего было, наворотила я всяких дел, долго разгребала, ужас! И потом, когда уже совсем отчаялась, про Бога вообще не думала, в голову не приходило. Стала искать старую подружку, благополучную и весьма приспособленную к этой жизни. Хотела ухватиться за соломинку. Но она исчезла, растворилась во времени, сгинула вместе с семьёй, а по старому её домашнему телефону отвечали испуганно чужие люди, но я выудила у них, что это арендаторы. Значит, Кира жива. Но что с ней, где она, они не сказали, в панике бросили трубку. Было что-то жуткое в этом.
Кира была эффектная, талантливая, неотмирная, и в то же время пробивная. Сказочная красотка с сумасшедшинкой, которую все мужчины стремились опекать, истеричная, практичная, умная. Длинные ноги совершенной формы, круглые упругие бёдра, узкая талия, высокая грудь, густые длинные чёрные кудри, кукольное личико и большие яркие бирюзовые глаза в обрамлении густых ресниц. И – пронзительный громкий голос, какой бывает у кликуш, голос просто нереальный, абсолютно безумный! Но при этом – невероятная харизма! Мы с ней быстро подружились, хотя мне это не свойственно. При моём замкнутом характере это редкость. Все мои спонтанные подружки быстро утомляли меня. Но Кира – это особый случай. Подружились как-то невзначай, ходили вместе в Пестрый Зал ЦДЛ, в эту Вселенную творческих людей Москвы и пригородов, центр всеобщего притяжения, куда могли в то время попасть только избранные. СССР уже рушился, творческий люд гудел, писатели всех мастей тусовались, пили, курили, читали стихи, пели и вопили, прозаики вдохновлялись и записывали сюжеты, из соседнего Дома Актёра набивались артисты после спектаклей, в ресторане (Дубовый Зал) обмывали гонорары те, кому удалось издать книгу. А гонорары в те времена были весьма внушительные. Я на свой первый гонорар купила кооперативную квартиру-двушку в новом доме.
Дым коромыслом и веселье. Кира пришла в длинном французском платье, вся в золоте, с эффектно подколотыми волосами. Так никто не одевался. Она казалась жар-птицей среди воробьёв. Когда она шла меж столиков, какие-то хмельные поэты пропели:
- Мадам, уже падают листья…
- Да, с меня уже листья падают, - ответила она.
А потом всё так закрутилось, завертелось, вихрь перемен и событий разметал нас в разные стороны, мы и забыли друг про дружку, не до того было. У меня были свои кошмары и кошмарики, а у неё и того похлеще. У неё был ужас!
Внезапно она объявилась. Через четверть века. У меня к тому времени всё в жизни устаканилось, всё прояснилось и встало на свои новые места. Испытания сделали меня умной. А у неё… В общем, ей нужна была эта соломинка, этот спасательный круг. И я была рада помочь.
Я спросила, почему она не отвечала на мои послания в инете, я долго её там искала и, наконец, нашла на творческом сайте 15 лет назад. Она ответила, что не умеет пользоваться компьютером, её сайт вёл муж, но он про меня ничего не говорил. Я поняла, он не хотел. Или думал, что это не я. Он не помнил меня.
Я видела его лишь однажды, мельком, будучи в гостях у Киры, и отлично запомнила его яркий типаж. Чувствовались сила, ум, решительность, и незримая золотистая дымка богатства. Хотя, потом ещё раз я его узрела, он спускался по дубовым ступеням второго этажа ЦДЛ, там, где в 90-ые обосновались коммерческие фирмы, у него был там личный офис. Его окружали 3 длинноногие красотки в супер коротких юбочках, видимо подчинённые, они взирали на него горячими кошачьими глазами. Я прошла мимо, он меня не заметил. Его звали Алексей.
Она всё же получила моё послание. Она просила дочку закинуть новые стихи на сайт, и та увидела мои рецензии, мои отчаянные вскрики и мои телефонные номера. И сказала. И Кира позвонила. Она долго рассказывала о некоторых своих бедах, главная из которых – смерть Алёши. И пригласила в гости.
Жила она теперь в другом месте. Я ехала в метро минут 40, а потом полчаса искала её дом, там так перепутаны номера и входы, что сложно разобраться, а Кира пронзительно вопила в трубку, давая указания.
Я поднялась на этаж, дверь в квартиру распахнулась, и на пороге возникла очень толстая женщина с плохо прокрашенными седовато-чёрными длинными лохмами. Я замерла, но сразу догадалась, что это Кира. Первый шок быстро прошёл. Я прошла в однокомнатную квартирку на последнем этаже. Комнатка маленькая, крохотная кухня, квартирка в кирпичном доме советского типа, но чистая. На стенах – большие интересные картины Алексея, в основном пейзажи и цветы в полуабстрактно-романтической манере, окутанные лёгкой мечтательной дымкой. В простенке при входе в комнату – несколько старинных икон. Старый сервант возле балкона, в нём книги и несколько бумажных маленьких иконок.
Кира, тяжело ступая, направилась в кухню, ставить чайник металлический со свистком, на газовую плиту. У меня давно уже электрические чайники. Такой меня удивил. Газовая плита показалась мне артефктом из прошлого века. Двигалась она медленно, как человек в глубоком стрессе. Так оно и оказалось, но я поняла это потом. Когда всё узнала. Она поставила на журнальный столик 3 старинные фарфоровые тарелки с нарезками: белый хлеб, мясо дикого кабана, соленая форель. И пару фарфоровых чашек. Мы перекинулись парой фраз. Ира молчала. Вид у неё был странный, немного трансовый. Я не знала, что сказать. Похвалила картины, иконы, посуду, чайник, столик, нарезки, сервант. Кира издала вялый звук. И снова тишина. Я напомнила про то, как в прежние времена мы сидели в гостиной её большой шикарной квартире на набережной. Она слабо кивнула. Я заговорила о погоде, о телепередачах, о событиях в мире.
- Сейчас весь мир зациклился на теме смены пола и венчании в католических храмах гомосексуальных пар, сам Папа Римский…
Кира вяло поддакнула.
- Очень умный ход западных политиков, - продолжала я, - переключить внимание с насущных проблем на половую сферу. И очень выгодно для власть имущих. Технологии значительно выросли, рабочий люд всё больше остаётся без работы, и как быть? Что, платить пособие несчастным, или сократить их количество по их же воле и за их счёт? Гениальный план: они сами себя сократят, и нехило заплатят, меняя пол. После сей операции жизнь заметно укорачивается, да ещё человек становится бесплодным. Правда, был один случай, когда мужчина забеременел, но это оттого, что у бывшей дамы не хватило средств на удаление матки.
Кира молчала. Она была погружена в себя, мой говор шёл фоном.
- Ну и, конечно, пропаганда гомосексуализма, дебаты о том, чтобы узаконить педофилию, ссылаясь на законность этого в Древнем Риме, и всякого такого... Сейчас на Западе, в Европе… Детям меняют пол с 5-ти лет…
Кира молчала.
- Как ты думаешь, СВО у нас, это военная операция, или война? – спросила я.
Кира издала слабый звук.
- Наполеон говорил: «Стадо баранов, возглавляемое львом, всегда одержит победу над стадом львов, возглавляемое бараном», - зачем-то процитировала я, вспомнив недавно прочитанную книгу. – А уж если львы возглавляемы львами, то это вообще супер, да?
Кира молчала. Я продолжила тему, не зная, о чём ещё говорить:
- Ещё Наполеон считал, вот цитата, точно помню: «Солдаты – цифры, которыми решаются политические задачи».
- Что есть политика, если не то, что… - очнулась Кира и, не закончив фразу, снова ушла в себя.
- Насчёт цифр я профан, с математикой у меня нелады с детства, - ответила я. – А про политику знаю лишь, что это про управление народом. Наполеон говорил: «Искусство управления состоит в том, чтобы не позволить правящим людям состариться в своей должности». Но это не про наше время. Сейчас у власти старики во всём цивильном мире, а в некоторых мировых державах президенты маразматики, здоровающиеся с призраками даже на больших приёмах, и падающие на ступеньках. Просто мир состарился, пора на пенсию. А Наполеон был молоденький, и мир был ещё не старый.
Я устала говорить, съела все нарезки, выпила весь чай, и собралась уходить. Кира очнулась, посетовала на то, что сильно располнела и у неё диабет, что она поменяла гардероб, и принялась отдавать мне свои прежние шикарные платья. Мерить я не стала, поняв, что многие мне маловаты. Видимо, вес она набрала не так давно, платья были новомодные. Хотя, мода любит возвращаться. У неё всегда был 44 размер одежды, как и у меня раньше. Сейчас уже 46 у меня. Но часть вещей была моего размера, а маленькие можно расширить. От вещей шёл запах сырости с кисловато-острым телесным оттенком. Кира нашла большой пакет и запихнула туда шмотки.
Я вышла из большого, единственного в доме, подъезда с шикарными зеркалами в холле. Полюбовалась собой в зеркалах. Вот дурная привычка, не могу спокойно пройти мимо зеркала. А здесь их целых 2! Дом несколько лет назад реставрировали, всё было изысканно, вплоть до новых говорящих лифтов. Кабинки лифтов – их 2 – объявляли этажи. Я вышла, запуталась в арках и улицах, и пришла к большому старинному храму. Служба в нём уже закончилась. В храмовой лавке продавались красивые современные иконы, свечи, календари всех видов и размеров, симпатичные серебряные цепочки, крестики, иконки-подвески. И можно было подать записочки за здравие и за упокой. Сам храм был большой, светлый, окутан золотистой дымкой, ароматом ладана, и огоньки свечей возле икон сияли нежно и уютно. Не хотелось уходить. Я редко хожу в храм, а исповедуюсь и причащаюсь обычно лишь по праздникам. Моя лень – это мой бич, мой грех. Ну, грехов у меня хватает. Молюсь только возле своего домашнего иконостаса, сотворённого из 2-х этажерок, сдвинутых вместе, и зачастую своими словами, а вовсе не как положено. Грешница я, грешница. Смотрю телик, осуждаю мысленно всё и вся, а ведь знаю же: «не суди, да не судим будешь». И, проснувшись днём, валяюсь в постели со смартфоном, вместо того, чтобы встать и пойти в церковь, хотя бы на вечернюю службу. А церковь у нас рядом, и не одна. Люблю красивые шмотки, у меня их много, оба шкафа битком, а ношу лишь несколько одних и тех же одежд. Люблю мягкие смешные игрушки, их у меня много. В детстве было всего 2 куклы и мишка. А сейчас зачем? Ну, так, просто любуюсь. И ещё, у меня много растений в горшках и ярких искусственных цветов, я их понатыкала в кашпо. А то не цветёт ничего. Пусть хоть так. Радостно, уютно, глупо? Это тоже мшелоимство. Всё бы отдать куда-нибудь, где дети. Не хочу, мне это нужно. Хотя, и не нужно, вообще-то. Но всё равно нужно. Это радует. Может, зря?
Я купила в храме серебряное колечко с молитвой, красивое такое, блестящее, хоть кольца не ношу, они жмут мне пальцы, их у меня много, серебряных. И серебряную цепочку витую. Не надо, но очень захотелось. И вышла из храма.
- Девушка! Потеряли! – услышала сбоку мужской голос.
Мужчина нёс мой оранжевый шарфик.
- Спасибо, - засмеялась я.
Ну, правда же, смешно, давно на пенсии, а девушкой назвали.
Вечером мне позвонила Кира и спросила, померила ли я вещи и подошли ли они мне, понравились ли? Я выразила полный восторг. Одежда была дорогая, из Италии, Франции. Кира с Алексеем путешествовали раньше. Пока не случилась беда.
По телефону Кира стала разговорчивее. Она понемногу рассказывала про это... Этот ужас.… Не сразу. Сначала осторожно, исподволь, частями.
К себе она приглашала меня редко, только чтоб отдать очередную партию шмоток, у неё их валялось множество. И всегда была молчалива и заторможена. Зато звонила теперь по несколько раз в день, и говорила без остановки. Я стала у неё чем-то вроде личного психолога. Ну что я могла сказать? Я говорила про Бога.
- Да зачем Богу надо было такое творить с нами? – вопила в трубку Кира своим неистовым пронзительным голосом.
- Бог вразумляет человека, чистит и выправляет его душу. А как иначе? – отвечала я уверенно. – Представь, малыш нашёл красивые острые стёклышки, и тянет их в рот. Мать отнимает их, отбрасывает, малыш в истерике снова их находит и тащит в рот. На слова мамы он реагирует агрессивно, вырывается и бежит за опасными штучками. Что сделает мама? Отшлёпает малыша, больно отшлёпает, чтобы понял. Иначе никак. А мы ведь дети Божии, мы его малыши. А стёклышки нам Дьявол подсовывает, яркие, весёлые, цветные, смешно становится и легко… Легко и прикольно всё… А потом – ломка, ужас, невыносимая боль!
- Ломка и боль от наркоты, это не про нас, - пронзительно вопила в трубку Кира.
- Наркота бывает духовная. Это не только наркотики. Это всякие заманухи, их много разных. От них тоже ломка, боль, ужас, смерть. Это очень страшно, это земной ад.
- Зачем же ребёнка наказывать смертью? – взвыла Кира.
- Многодетная мать не за всеми уследит. Смертельный трюк от Сатаны бывает, в ловушку попасть легко, если от Бога отойти. От мамы и от папы лучше не отходить малышу.
- Так и есть, - вздохнула Кира.
Она замолчала. Потом вдруг спросила:
- А что говорил Наполеон про это?
- Я уже не про него читаю, - сказала я. – Сейчас про Бисмарка. Про Отто фон Бисмарка.
- И что он сказал? – спросила Кира.
Она явно что-то хотела мне поведать, что-то очень личное, но не решалась, ходила вокруг да около, тянула время, я это чувствовала.
Я ответила цитатой, словами Бисмарка:
- «Русских невозможно победить, мы убедились в этом за сотни лет. Но русским можно привить лживые ценности, и тогда они победят себя сами». Вот его слова. И, видно, программу нам включили.
Тут в телефоне что-то пикнуло, и связь прервалась.
Я стала перезванивать, но смартфон тупил. Кира позвонила мне на домашний.
- Что-то со связью, - сказала она.
- Видимо, погода влияет, - ответила я. – За окном дождик.
- Что ты говорила про Бисмарка? – спросила она.
- Сейчас как раз читаю. Валяюсь в постели с книжкой. Вот, слушай, – я стала читать вслух: - «Никогда столько не лгут, как во время войны, после охоты, и до выборов».
- Скоро выборы, - сказала Кира. – Может, война кончится?
В телефоне пикнуло.
- Это не про нашу страну, - быстро сказала я. – Бисмарк жил в 19-ом веке, тогда ещё не было нашей страны. Здесь была монархия. Всё, что он говорил, это не про нас. И войны у нас нет, идёт Специальная Военная Операция. Всё норм, в Багдаде всё спокойно, - пропела я.
- В Багдаде может быть, - вяло ответила Кира.
Я пила банановый улун, очень ароматный, грызла фисташки, и смотрела телик, канал Спас. Молодой священник и молоденькая симпатичная ведущая в платке отвечали телезрителям.
- Здравствуйте, батюшка и ведущая, - обиженный женский голос, быстрая речь. – Вы меня слышите? Меня зовут Вера Сергеевна.
- Добрый вечер, Вера Сергеевна, мы вас слышим, - ответила ведущая.
- Вот у меня вопрос. Что же это такое!!! – нервно вскрикнула телезрительница. – Я пошла в церковь на исповедь в первый раз вообще, рассказала батюшке обо всех грехах, в юности у меня были аборты, но это ещё до крещения. А он на меня накричал, анафему мне, я так плакала, с тех пор в церковь ни ногой!
- Ну-у, - протянул молодой священник, смутившись. – Зря вы так, Вера Сергеевна. Наверно, у батюшки было плохое настроение. Или живот болел. Вы же не перед ним каетесь, а перед Богом, Господь принял вашу исповедь. Можно пойти в другой храм, и надо найти своего исповедника, побеседовать с ним, походить к нему, чтобы он вас понял. А то, что вы делали до крещения, не считается, вы же тогда атеисткой были, язычницей. Вы ведь батюшке не сказали, когда это было?
- Не сказала. Я так волновалась! Как вы угадали? И про язычницу тоже, мы на Ивана Купала через огонь прыгали, и венки гадальные в реку кидали, и голые купались в полночь. Волосы распустили длинные, и как русалки…
- Я всё понял, - перебил её священник, покраснев.
- А можно к вам на исповедь пойти? К вам я ходить буду, в вашу церковь! – воскликнула телезрительница. – А крещение все грехи сожгло? Когда крестилась, значит, да? А ещё раз креститься можно? – сыпала вопросами телезрительница. – А тот батюшка, что на меня анафему напустил, это его грех? Я от той анафемы теперь болеть буду?
На меня напал хохот, я подавилась чаем и закашлялась.
У того батюшки, видимо, в теракте дети погибли, вот он и взвился при слове «аборты». Но это не смешно. А телезрительница думает, что анафема – это типа порчи что-то, или заразы какой…
Я вспомнила тот теракт в театре, где известную пьесу ставили. Там главные роли играли талантливые подростки 14-ти лет, мальчик и девочка. Театр захватили террористы, всех взяли в заложники. Обе мои соседки в спасении задействованы были, врачиха «Скорой помощи» Валя и журналистка Эля. Наши спецназовцы запустили в вентиляцию усыпляющий газ новой разработки, ещё не опробованный. Испытали. Очень многие погибли от газа, кто-то спасся, кто-то выжил и стал инвалидом. И эти подростки-артисты погибли. Валя рассказывала, как врач сорвал с себя медицинскую шапочку и заорал: «Я её не спас! Она умерла!» Девочка лежала такая красивая, в шортиках, в сценической одежде… Мальчик почти сразу умер… Эля про всё это писала… про семьи… кто-то из родителей не пережил, повесился… Зато театр освободили.
Потом были другие теракты с большим количеством жертв, и в метро, и в гигантском концертном зале…
Уронила чашку, чай выплеснулся на пульт. Стала его вытирать, канал переключился. Ведущий какой-то программы вещал:
- Дескать, у нас рождаемость упала. Врут. У нас смертность поднялась. «Вышку» отменили, бандитов в тюрьмах содержать дорого, быстро выпускают по «Удо», мошенников не отлавливают, это сложно, проще население предупредить, чтоб не попадались…
- Какую ещё пышку отменили? – спросила молоденькая журналистка, ведущая передачи.
- Не пышку, а вышку. При СССР в стране была Высшая Мера Наказания: расстрел.
- Какой ужас! – воскликнула девушка. – Это бесчеловечно!
- Вот именно. Поэтому был порядок и большой прирост населения. В каждой республике – своего национального люда прирастало. В России – русского. И не было вымерших деревень.
- Да-а? – протянула ведущая.
Мне подумалось, что кто-то пристроил на телевидение свою дочку – студентку журфака. Но я тут же сказала себе мысленно: «не осуждаю, всё норм, девочка очень юная, просто учится. Всё отлично».
Вечером я вышла в парк, погода чудо, очень тёплый апрель, соловьи распелись! На пруду кормил уток мой знакомый. Экзотические оранжевые утки издавали странные пронзительные звуки, словно это Кира в них вселилась.
- Привет, - сказала я ему. – Утки объелись, могут потонуть.
- Они уже сожрали всю булку, - ответил он, и пошёл рядом.
- Ты согрешил, обкормил уток сладкой булкой, у них будет диабет. А ты попадешь в ад.
- Я и так в аду, - ответил он. – Мы все в аду.
- С чего ты взял? – спросила я.
- Здесь первый уровень земного ада. Кто не пройдёт его, помрёт и родится на втором уровне земного ада. Тот покруче будет. А всего их 12.
- Да ты что? – удивилась я.
- А кто пройдёт, тот вернётся на нулевой уровень. А при правильном поведении получит инкарнацию на первом уровне рая. И так далее.
- Ты буддист? – спросила я.
- Нет. Я православный.
- Библию читал? Евангелие? Где там про инкарнацию?
- Первая Библия написана была на арамейском. И сколько раз её переводили с одного языка на другой, сколько было ошибок перевода, сколько раз её адаптировали, исправляли, дополняли, ты даже представить себе не можешь. И что в ней было изначально, и была ли она такая гигантская? Ты сама-то мозгой шевельни. Вот почему сейчас рождается такая прорва уродов, инвалидов, да ещё у малообеспеченных родителей? Ведь это некий уровень ада, который они должны пройти, и родители и дети, все эти мучения им даны за прошлые грехи, и они будут мучиться до тех пор…
Тут на меня напал дикий хохот.
- Я сказал что-то смешное? – обиделся он.
- Нет, просто вспомнилось… Ха-ха-ха… Ой, не могу… Ха-ха-х-ха… Там одна прихожанка сказала, что священник на неё анафему напустил… Ха-ха-ха!!!
- При чём здесь анафема? – удивился он.
- Просто потому, что… Ха-ха-ха… Ой, не могу!
Я стала вытирать ладонью слёзы. Он протянул мне платок.
- Хватит ржать, - сказал он, и захохотал.
- Натравил, натравил на неё, - проговорил он сквозь смех.
- Ха-ха-ха! – заливалась я. – Натравил на прихожанку анафему, ха-ха-ха-ха-ха!
- Спустил с цепи и крикнул: анафема, фас! Заведу пса и назову Анафема!
- Ха-ха-ха-ха!
- Ты заразила меня смехом, - сказал он, отдышавшись.
Я с трудом подавила хохот. Смех сочился из меня. И тут нас снова прорвало. Теперь мы хохотали синхронно.
- И чего ржали? – спросил он, когда мы успокоились.
- Весеннее обострение, - сказала я. – Бес в ребро, или нет, в мозги…
И мы опять захохотали.
Из кустов выскочила большая чёрная собака.
- Вон твоя Анафема бежит! – сказала я.
(продолжение следует. Опасно! Дальше будет страшно! Пишу по живому материалу, надеюсь, прототипы не подадут на меня в суд. Они не знают про этот сайт. Думаю, не догадаются. Ну я же имена изменила, если что).