Старость

Леонид Кряжев
У меня хорошая дочь. Она звонит каждый день; спрашивает как у меня дела. О себе, правда, ничего не рассказывает. Недавно упомянула Максима, и я спросил кто это. Оказалось, это ее бойфренд. А я-то был уверен, что она с Егором. Они же, вроде, со временем пожениться собирались. Впрочем, на вопросы моя дочь отвечает неохотно, так что я теперь и не спрашиваю.

Каждый раз после ее звонка, я привычно размышляю о том, что человек в своей жизни должен вырастить сына, посадить дерево и написать книгу. О своей книге я думать не хочу: ее никуда не приняли, и правильно. До сих пор радуюсь, что не совершил глупости и не напечатал за свой счет. Сейчас лежали бы по углам замшелые копии. Хотя у меня здесь печка, любая бумага может на пользу пойти.

А то, что дочь, а не сын – это неважно. Она у меня ничем не хуже любого сына. Самостоятельная женщина, делает карьеру,  То, что замуж до сих пор не вышла –  да кто же теперь в ранние браки вступает. Если вообще. Приезжать, правда, могла бы и почаще. Но когда последний раз приехала – я немножко на жалость надавил, признаюсь – все время просидела за телефоном, со мной почти не разговаривала. Так что теперь, только когда сама соберется.

И дерево я посадил. Даже несколько. Правда, кроме одной, все яблони уже погибли. Не уследил; грибок закрутил листья, облепил стволы. Когда сообразил опрыскивать, уже было поздно. Хорошо, хоть что-то осталось.  Но, с другой стороны, ведь и вырубил тоже не одно дерево.

Раньше в этот момент я привычно начинал думать о Борисе. Представлял его в пустыне – там, где он сейчас живет, пустынь много. Он упал в глубокий узкий колодец, сломал обе ноги. Вокруг никого. А я стою сверху и гляжу на него улыбаясь. Конечно, он верен себе. Обещает неуточненные блага за спасение во имя старой дружбы. Пугает криминальной ответственностью за оставление человека без помощи. А я улыбаюсь; поднимаю, зажимая между бумажными салфетками, тяжелый камень с острыми краями и бросаю вниз, метя в голову. Затем другой, третий:

- Это тебе за разрывы в турбулентной плазме. А это тебе за Ларису. А это за ложь.

Пока внизу не образуется горка окровавленных камней над согнутым трупом.

Хотя в последние годы я поостыл и вспоминаю не каждый раз. Ну украл Борис мою идею. Но ведь полностью украсть не смог, имя-то мое в заголовках статей осталось. Среди прочих. Да, по нашей с ним тематике он в компании себе подобных получил позже Госпремию. Мне даже спасибо не сказал. Но представив невероятное – Борис и сам решил и остальных шакалов убедил оставить меня в списке на представление – валялся бы у меня сейчас дома лауреатский значок. Делов-то. Карьеру в академическом начальстве я бы не сделал все равно, а для того, чем занимался, регалий не требовалось.

А Лариса... Нужно быть честным с самим собой; я был мямлей, робким ботаником с проблесками способностей. Не имел ни единого шанса против Бориса –  отмороженного харизматика, чье присутствие мгновенно чувствовалось и ценилось в любой компании. Лауреата, знакомого с великими. Проигнорировав наше подобие дружбы, мою Ларису он взял на раз-два. Потом, естественно, бросил. А я не поднял. Я с полу не поднимаю.

Впрочем, Лариса, если еще жива, сейчас старуха, и я о ней думаю редко. Как и о нескольких женщинах, что своих мужей собирались бросать из-за меня.

Зато вспоминаю Олега и тот обзор его деятельности, что я написал по указанию руководства. И по результатам которого его уволили. Это святая правда, что он не тянул. За семь лет никакого прогресса. Когда меня на его место поставили, я в два года разрулил проблему, решил окончательно и бесповоротно. Позже мне это, правда, боком вышло; если проблема решена, зачем сотрудника держать? Того, который жопу начальству лизать не торопится?

На этом месте я начинаю подводить баланс. Здесь я должен был вмешаться, но струсил позорно. А здесь не струсил, но все обернулось пшиком. Тут меня кинул человек, который был мне многим обязан. А здесь ради меня родственники подвинули очередь. Я его или ее не знаю, но ведь кому-то из-за меня не досталось того, за чем очередь стояла. Случалось и покупать и продавать; и обманут был бессовестно, и сам кривил душой. И помогал людям деньгами, и жадничал безбожно.

В зависимости от настроения, баланс бывает либо нулевым, либо сильно отрицательным. Тут я привычно задумываюсь о вечности и боге. Если последний, как я иногда теперь подозреваю, существует, отрицательный баланс начинает меня пугать. Но что с этим делать не знаю и предпочитаю придерживаться материалистических позиций.

Существовала же вселенная, и люди жили до моего рождения. Обходились без того, чтобы я их осозновал. Так же будут обходиться и после моей смерти. И не надо мне говорить о перевоплощениях; если в какой-нибудь новой вселенной и объявится снова мое сознание, меня теперяшнего оно помнить не будет.

И, вообще, скоро сам все узнаю. Время летит так быстро, что за зимой следует лето почти без остановки. Значит, если прикинуть оставшиеся годы – совсем недолго осталось. А там может и жена меня встретит; она, умирая, сказала, что будет ждать. Я не возражаю; она была хорошей женщиной.

Одного боюсь; болеть тяжело, долго и одиноко. Но меня ведь тоже есть секрет, о котором дочери не рассказываю. Этот секрет имеет черный пластиковый ложемент и черный же ствол с помпой на шесть зарядов двенадцатого калибра под ним. Но если когда придется использовать, мне понадобится только один заряд из шести.

К этому моменту я уже начинаю засыпать. Но не могу не улыбнуться; недавно играл со стволом на диване, и мне на глаза попался блестящий нержавеющий котелок без ручки, используемый обычно для  всяческих маринадов. Недолго думая, я водрузил котелок себе на голову, и как был в шортах и с ружьем подошел к зеркалу. Увидел в нем карикатурного немецкого штурмовика с седым подбородком, торчащим из-под стального шлема и зловещим оружием в натруженной руке. Сделал селфи, но дочери послать не решился. Мало ли, что подумает. Да и секрет нужно хранить.

До того, как дочь завтра позвонит, нужно еще много чего переделать. Обед  приготовить –  все, вроде, есть для этого; в магазин сходить все равно; в сарае неплохо бы разобраться, хотя зачем. Лучше начну пилить засохшую сливу, или, может, займусь дорожками. Еще...