(Limp Bizkit - Everything)
Отец Иоанн дремал, видел обрывки каких-то тяжелых снов в своём убогом углу, который устроил в подвале рухнувшего храма.
Он проснулся в испарине, взглянул краем глаза на огонь в печи. Огонь всегда умиротворял.
- Это я! – послышалось отчаянные крики из-за двери. – Откройте!
Резко выпрямившись на койке, священник метнулся ко входу. Перед ним стоял Адам, испуганный, испачканный в грязи, загнанный, как лошадь, всевозможный лесной сор прицепился к его одежде. Каким-то образом священник догадался, от кого тот бежал.
- Свяжи мне руки! Скорее!
- …хорошо, - не задавая лишних вопросов, священник набросил веревку на его запястья, сделав узел по возможности крепкий.
- Это возвращается… я чуть не убил Рокси.
- Ясно. Я почему-то знал, что ты рано или поздно придешь, - абсолютно спокойно ответил тот.
- Выгони его, если можешь.
- Такой священник, как я, этого не может…
- Больше некому! Она стала читать молитву, и стало лучше. Ты тем более… я помню, ты молился тогда.
- И, правда, некому… ну, будь, что будет. Время, вижу, терять нельзя. Боишься?
Адам лишь кивнул, устало прикрыв глаза, всё еще тяжело дыша, чувствуя, что бес терзает его всё сильнее.
- Я тоже боюсь… ладно, молчи, - и отец Иоанн выволок его наружу, визжащего и извивающегося, протащил по лестнице небольшой кирпичной церкви с провалившейся внутрь крышей, не имеющей ни единого купола, но не оскверненной. Едва справляясь, священник втолкнул бесновавшегося в пыльный мрак и запер тяжелые старые двери, привалился к ним спиной. Вдруг всё затихло на мгновение, так что стал слышен шорох листвы высоко над головой. Отец Иоанн широко перекрестился и громко произнес, почти что пропел, слова, разнесшиеся эхом среди деревьев:
- Да воскреснет Бог! Да расточатся враги Его!..
И сильный удар изнутри пошатнул старые створки, скрипнули петли.
- Помоги нам немощным… - шепнул священник и продолжал так же громко. – Да бегут от лица Его все ненавидящие Его!..
Одному Ему и было известно, сколько прошло часов этой странной борьбы…
Адаму казалось, что он где-то безумно высоко, таким звездным было небо. Все тело болело так, что было страшно пошевелиться. Недалеко был разложен костер, у которого сидел отец Иоанн, усталый, сгорбленный и будто состарившийся, вороша сучком горящие поленья. Место было всё то же. Тот же храм, вид которого казался столь же диким из-за отсутствия куполов, сколько был бы дик вид идущего по улице обезглавленного прохожего… но, казалось, всё было позади. Сделав усилие, Адам встал на ноги и сделал пару шагов, тело всё же отдавало болью.
- О… - не глядя в его сторону, произнес священник. – Ты проснулся? Прости, что оставил на земле – не было сил тащить тебя в коморку.
- Ты… сделал это, да?
- Это делает только Бог. Запомни.
- Будто грузовик сбил… а с тобой что? На тебе лица нет…
- Это тело. Ну, а как на душе?
- Пока что не понял… спокойно, знаешь, от чего-то спокойно, как никогда.
- Хорошо, если так.
- Стало легче… в каком-то смысле.
- Не обманывайся только. Легче станет на время. Не расслабляйся. Бесы вышли, но это не значит, что они оставят тебя в покое.
- Бесы? То есть не один?
- Нет, не один далеко…
- Сколько? Легион, как в том месте в Библии?
- Если не легион легионов. Извини, не считал.
- Почему, думаешь, что они не отстанут от меня?
- Как и от всех нас. Так что не бойся, - отец Иоанн наконец улыбнулся и поднял глаза. – Ты и, правда, переменился… подойди-ка… посветлел что ли как-то, глаза прояснились, может. Не придавай значения, в общем, это так, внешнее. Готовься к другому, к трудному.
- А именно?
- Не могу ничего наверняка сказать, я же не провидец. Подумай, окинь взглядом свою жизнь… о чем ты сожалеешь, в чем раскаиваешься? Не отвечай сейчас, это я так…
- Я понимаю, - согласился Адам, садясь рядом. Он думал о чем-то. Сосредоточенно, глубоко. – Скажи… как это было?
- А ты совсем ничего не помнишь?
- Нет… но есть какой-то неприятный осадок, знаешь. Будто видел мерзкий сон… впрочем, другие мне и не снятся почти.
- И будто о чем этот сон?
- Нет, не помню.
- Ясно… зато я видел. Такое забыть непросто, - теряет привычное спокойствие священник. - Видел когда-нибудь, как человек вывернув все суставы ползает по стене? Видел, а?!
- Нет… нет, не видел.
- Удивлен? Я тоже… это ничего, что ты чуть не вынес эти двери, которые неизвестно, сколько весят. Это всё ничего… и что нечеловеческие звуки издавал, вопил, выл, ревел. К этому-то всему я готов был более или менее.
- А дальше?
- А дальше, как говорится, больше – представь себе таракана или жука с человеческий рост.
- Представляю.
- Сейчас, если честно, сомневаюсь, что всё было так… рядом с тобой или даже, может, вместо тебя… сложно сказать. Я видел одно из обличий дьявола. Это вне сомнений у этого были крылья. Уродливые такие... они издавали шум ни на что не похожий.
- А я сотни раз этот шум слушал…
- Да?
- Во сне. И какое-то время после.
- Страшно, страшно было мне... Слава Богу, что через окно наблюдал, иначе бы удар хватил.
- Ты молился обо мне… да? – кротко улыбнулась Адам.
- Да. Все время, что ты был там… пойми, я всего лишь читал подходящие, на мой взгляд, псалмы. Я не знаю специальных канонов, сводов, правил для изгнания нечистых духов… но Господь милостив. Думаю, Роксана тоже молилась о тебе… так вот.
- Ну, а потом?
- Потом всё прекратилось… внезапно. Я даже сам не знаю как, но гул этот. Гул стоял еще долго. Сотни стай насекомых как-будто.
- Моль.
- Что?
- Я так их называл…
- Мда. Да-да…
- Это и не так важно. Долго был без сознания, да?
- Солнце зашло пару часов назад.
- Слушай, мы решили уехать завтра. Ты с нами?
- Да… - кивнул отец Иоанн безучастно, всё так же глядя в огонь. – Да, как и договаривались.
- Что с тобой?
- А лицо… лицо у него было человеческое.
- Моё?
- Да нет, что любопытно… Я почему-то вспомнил Иуду. Иуду Искариотского, помнишь? Не можешь не помнить… хотя, кто знает, каким было его лицо при повешении… ладно, забудь.
- Тебе всё еще страшно.
- Страшно. Бесы имеют обыкновение мстить. Теперь я должен быть строже к себе и внимательнее. Ничего. Велика милость Божия… верю… а ты?
- Верю.
- Веришь?.. А ну – перекрестись, можешь?
Адам послушался.
- Молодец… вспомнились мне слова о том, что бес ходит по безводным местам… читали тебе Евангелие в детстве?
- Читали что-то, но я не помню.
- Я дам тебе. Читай каждый день. Так вот… Когда нечистый дух выйдет из человека, то ходит по безводным местам, ища покоя, и не находит: Тогда говорит, возвращусь в дом мой, откуда я вышел. И, придя, находит его незанятым, выметенным и убранным; тогда идет и берет с собою семь других духов, злейших себя, и, войдя, живут там; и бывает для человека того последнее хуже первого. Конечно, откуда бесу найти покой… Понимаешь? И вот он возвращается, если человек ничего не меняет.
- Понимаю… знал бы ты, как давно я хочу изменить хоть что-то.
- Знаю. Иначе бы мы сейчас не говорили. Я видел, что ты сопротивлялся этому, видел.
- Ты про тот случай, когда губы чуть не отрезал тому парню?
- Да.
- Может быть, и отрезал бы, не появись ты. Кто знает.
- Не обижайся, может, праздный вопрос задам, но скажи, какого это – носить в себе?..
- Знаешь, это слишком долго продолжалось. К своим демонам привыкаешь порой, как к родным. Ты правильно тогда сказал – он давал мне почувствовать подобие силы временами, чтоб привязать к себе, наверное…
- Или, чтоб глубже осесть, укорениться в тебе.
- Но одно точно скажу тебе, когда ты становишься марионеткой – это действительно страшно.
- Не сомневаюсь… всё думаю, как скоро не станет этого города. Люди всё больше напоминают зверей. Во что верят здесь люди? Это даже не язычество… ты говоришь, завтра?
- Да. Утром. Может быть, днем.
- Я приду к половине одиннадцатого… паковать мне особо нечего. Вы ведь по-прежнему с ней вместе, так?
- Надеюсь, что так… чуть не зарезал её, может быть, ей теперь страшно будет оставаться со мной дальше, это можно понять, - вздохнул Адам, разглядывая при свете костра порезанный палец. Рана только недавно подсрхла.
- Промой это как следует и продезинфицируй… мало ли. На твоем месте. Я бы не ждал здесь, а поторопился домой. Уверен, что она ждет. Надеюсь, вы оба понимаете, что место, куда мы едем пустынно. Будет тяжело, придется работать серьезно. Кто знает, что нас, вообще, ждет там…
- Да, ты говорил в тот раз.
- Раньше, насколько помню, там на склонах были разбиты сады, в том озере водилась рыба. Возможно, и сейчас что-то вырастить, выловить… самое главное я забыл тебе сказать! В городе поговаривают, что тобой скоро займется-таки полиция. Это будут не здешняя апатичная ленивая пьянь, а очень серьезные люди. Кто-то позаботился об этом.
- С другой стороны, может, порядок тут наведут, наконец. Что-то изменится к лучше, возможно.
- Едва ли, - покачал головой отец Иоанн. – А если и так, то ненадолго. Жизнь не изменится здесь, пока не изменятся люди.
- Странно… почему бы им просто меня не убить?
- Не знаю, но явно не удовлетворены тем, что ты просто исчезнешь из города. Да и пропажа местного шефа вызвало резонанс, знаешь ли…
- Да… моих рук дело.
- Знаю. К тому же на тебя точно повесят убийства тех девушек. Понимаешь о чем я?
- Прошло почти двадцать лет.
- Боюсь, им всё равно. Приплюсуй к ним два трупа твоих приятелей.
- Они и были убийцами. А я просто… я вёл машину, - заметно волнуется Адам.
- Смотри правде в глаза. Ты – соучастник. Я не виню, знаю, что тебе было страшно…
- Да, но в итоге я сдал их, пришел в участок.
- Стало тогда легче?
- Да, стало, но вскоре они пришли за мной. Убили того дежурившего полицейского и хотели меня отправить за ним следом…
- Роксана мне всё рассказывала в общих чертах. Говорила, как ты уехал из города, скитался, как тебе помог какой-то человек.
- Это был странный малый… бывший хиппи, прямой, открытый, со своей философией. Но вряд ли он верил в кого-то или даже кому-то. Жизнь он видел забавной, нелепой игрой, в которой, как сам говорил, видел искры разумного. Не могу назвать его добрым, но он был добр со мной. Он сразу сказал: «Я помогу тебе встать на ноги, если хочешь, но не буду решать твои проблемы по жизни… мне не жаль тебя, но ты мне интересен. Не приятно ли видеть, что крыло редкой птицы срослось? Срослось с твоей помощью».
- И гордые люди способны на красивые, щедрые жесты, - вздохнул священник.
- Я и не восхищаюсь им, но его поступок сделал меня чуть человечнее… уравновешенней.
- Быть может, человечнее ты стал, еще придя в участок, будучи не в силах молчать?
- Может.
- Ведь ты знал, что как соучастника тебя посадят. И плевать на явку с повинной, сотрудничество со следствием и прочее. Срок вышел бы солидный в любом случае.
- Да, но вряд ли бы посадили за решетку, скорее упекли бы в психушку до конца дней.
- Многим лучше?
- Да нет, не многим.
- А могли и признать вменяемым. Но дело в том, что идя в участок, ты об этом не переживал тогда. Угрызения совести не дали тебе молчать.
- С запозданием… а жертв могло быть и меньше.
- Или не быть совсем… оставь, это пустое теперь. Пустые рассуждения. Ты покаялся, я знаю.
- И ты не настаиваешь, чтобы я сдался?
- А кто я, чтобы настаивать?
- Священник.
- Это ничего еще не значит. Ты сам должен решить этот вопрос, не перекладывая на меня. И не только этот, возможно…
Они еще недолго посидели у костра, свет его прыгал по уставшим лицам, касался широких стволов деревьев. Адам снова поднял глаза вверх – вершины деревьев, как всегда, раскачивались.
- …хотя внизу ветра нет.
- Ты о чем? – спросил отец Иоанн.
- Деревья… там наверху.
- Я пройдусь с тобой. Ты как-то неважно выглядишь, - он встал с места, помогая подняться и Адаму. – Пора. Я принесу фонарь…