Оккупация. Украина. 1942 год

Юлия Николаевна Катанаева
      О войне моя бабушка, Людмила Александровна, вспоминать не любила. Сейчас я жалею, что не просила её рассказывать побольше о тех далёких страшных годах. Всё-таки память должна эстафетой передаваться из поколения в поколение. Причём, у каждого из них есть свои тяжелейшие времена, о которых, может быть, хочется забыть, стереть их из памяти, но нельзя! Это наш опыт, пусть горький, порой трагичный, о котором должны знать наши потомки…
      Немногочисленные рассказы бабушки о военном времени были не только о себе, но и о родных, знакомых. К сожалению, я была только слушателем и не имела привычку записывать услышанное, поэтому многие имена, названия населённых пунктов, какие-то подробности, возможно очень важные, забылись. Но мне хотелось бы донести дух и характерные черты людей того времени, и я попыталась воспроизвести рассказы бабушки о реальных событиях, пусть и с вымышленными именами.
*       *       *
      Небольшой городок на юге Украины, до войны уютный, солнечный, приветливый, во время оккупации стал каким-то пасмурным, колючим. Редкие прохожие быстро проходили по улицам, пытаясь поскорей добраться либо домой, либо до места работы. Да, что делать, многие работали: семью кормить как-то надо…
      Городская жизнь притихла. От природы горластые женщины поумолкали, их румяные лица потемнели. Ходили слухи о партизанах – народных мстителях. Кто они такие, узнавали по громким делам: то машина немецкая взорвётся, то списки молодёжи для отправки в Германию сгорят во время пожара в комендатуре, то листовки с хлёстким текстом появятся по всему городу. Оккупанты реагировали на это быстро: тут же проходили облавы, ловили городских жителей, по большей части мужчин, иногда и женщин. А дальше шли расстрелы этих людей. Если удавалось поймать партизан, после недолгого следствия их вешали на городской площади. Вот такая жизнь настала. Можно только представить, что творилось в умах и душах горожан!
      Мария шла на работу. Она убиралась в комнатах офицеров. Сказать, что ей был противен такой труд – ничего не сказать. В душе всё кипело, хотелось поубивать всех, у кого она наводила порядок. Но дома её ждали дети – дочь и сын. Они знали, что мама принесёт домой либо кусок хлеба, либо галеты – сухие несладкие печенюшки, которые офицеры иногда ей давали. Она сначала не брала, но, увидев однажды грозный взгляд одного из них, поняла, что отказываться – себе дороже.
      Офицеры её не трогали, большинство из них смотрели на неё, как на пустое место, а некоторые, узнав что у Марии есть дети, показывали фото своих дочек, сыночков и передавали лакомства. «Может, и они тоже - люди?» - думала женщина. Но на следующий день эти "добряки" кого-то расстреливали…
      Она уже подходила к площади, когда услышала громкий лающий голос из громкоговорителя: «Внимание, внимание! Всем собраться на площади!» Речь была русская.
      Горожане поимённо знали тех, кто из их земляков пошёл служить в полицию. Выяснилось, что некоторые из них даже проявляли особое садистское рвение во время пыток и расстрелов своих сограждан. Какие-то "лойяльные к оккупационным властям лица" были хорошо знакомы Марии. Вот и сейчас она по голосу узнала Митьку Ворона. Мария с ним работала в одной школе: она –  учителем математики, а он – завхозом. Хитроватый и вороватый Митька, Дмитрий Петрович Ворон, оказался таким зверюгой, что люди боялись встречаться с ним даже взглядами. А Мария боялась больше всех – всё-таки она учитель, человек честный и принципиальный, и с Митькой на этой почве столкновения были.
      Эвакуироваться у неё не получилось. Школу закрыли, женщине пришлось искать работу. Помогла подруга, учитель немецкого языка, которая устроилась официанткой в офицерское кафе. Гораздо позже выяснится, что она, зная язык врага, передавала ценные сведения партизанам…
      Мария увидела, что на площади уже собрался народ, и она встала между рядами так, чтобы Митька, бывший тут же, не обратил на неё внимание. А он продолжал вещать в рупор: «Сейчас господин офицер вам скажет что-то важное!»  В центр площади вышел какой-то чин, рядом с ним встал, очевидно, переводчик, и горожане услышали следующее:
      «Сейчас на площадь приведут детей. Родителей у них нет. Если кто-то из вас захочет их взять, - берите. Всех, кто останется, расстреляем. Времени на разбор даём 5 минут».
      На площадь вывели детей. Сразу стало понятно, что это дети из еврейских семей, которых расстреляли, скорей всего, сегодня же. Но почему детей оставили в живых? Это странное движение души фашистского зверья было непонятно. Может это – такое развлечение оккупантов?..
      Дети жались друг к дружке. На лицах, казалось, остались одни только огромные испуганные глаза… «Время пошло!» - Чин посмотрел на секундомер своих часов.
      Площадь взорвалась криками. Люди кинулись вперёд, в безумном порыве хватая первых попавшихся детей. Большой, маленький, светленький, тёмненький, - это сейчас не имело никакого значения, главное – не отдать в дьявольские фашистские лапы на растерзание малышей.
      Какие «пять минут»? За несколько секунд на месте, где стояли дети, никого не осталось. Люди побежали со своими «приобретениями» домой, боясь, что спектакль закончится, и детей отнимут. Но обошлось.
      В городских семьях в этот день случилось прибавление. Мария привела домой рыжего, в огненных веснушках и лопоухого, мальчишку. Дети с удивлением рассматривали его. «Это теперь ваш братик. Как тебя зовут? Сёма? Любите его. Он, ребятки, такое перенёс, не дай вам Бог испытать!"
      Что произошло в этом семействе между этим событием и окончанием войны, я достоверно не знаю: бабушка об этом не рассказала. Отметила лишь, что этот рыжий мальчишка стал любимым и любящим сыном и братом и пронёс это через всю свою жизнь…