Продолжение
Часть 1. http://proza.ru/2024/04/18/485
— Вы «Клея» вспомнили. Самый забавные прозвища в хоккее?
— У Славки Анисина зубы такие, что прозвали Клык. За 56-й год играл вратарь Мишка Барун. По кличке «Выносливый». Такой любитель выпить — о-го-го!
— Видимо, удар держал.
— Как нажрется — его выносят все время. Поэтому и «Выносливый». С хоккеем закончил, работал на Курском вокзале носильщиком. Кстати, вратарь был неплохой. Всех на один финт ловил. Выкатывается на него нападающий — а он ноги расставляет. Ему туда швыряют. А он р-раз — и сдвинул щитки! Даже не реагируя!
— В ЦСКА какие были прозвища?
— Дуралей. Он же Дургей.
— Это кто же? Не могу угадать.
— Попов. Был еще Башка. Это Волчков. Цыган — Сашка Лобанов. Жлуктова когда как звали. То Лопата, то Желудок.
— Был в ЦСКА хоккеист, который не столько выпивал, сколько попадался?
— Да тот же Борька Александров. Придет — по нему сразу все видно! Еще и не бегает. Говорит: «Я что, дурак — сердце сажать?» Принципиально не бежал.
— А кто никогда не попадался?
— Разве что Жлуктов... Да все попадаются! А, вспомнил — Леха Волченков был хитрый. По трое суток с курицей ходил.
— Что за курица?
— Нас отпускают домой, дают выходные. Мы все по пивку — а потом на Колхозную площадь, кур набираем в магазине. Там заведовал Михалыч, оставлял для нас. Все-то домой отвезут, а Леха через день на тренировку с той же авоськой идет. Курица вся синяя, капает...
— В юношах соревновались с Фетисовым за лидерство?
— Я такого не чувствовал. Никакой ревности не было вообще. Мне и ему выделили ставки от Спорткомитета. Получали рублей по двести. А знаете, куда за деньгами ездили? В «Пентагон»!
— Здание министерства обороны?
— Да. На Фрунзенской набережной. В определенный день заходишь в подъезд. Поднимаешься в кассу. Все деньги новые — даже мелочь. Номер к номеру, серия к серии.
— С вами генералы в очереди стояли?
— Вообще никого. Пустота.
— Хоть раз в жизни с Фетисовым поссорились?
— Ни разу. В нашу школу как-то заехал. Телефон достал, что-то отыскал: «Есть у тебя такая фотография?» -«Есть!» — «А такая?» — «Тоже есть...»
— Самая веселая история про Фетисова?
— Есть история. Только не веселая.
— Уж какая есть. Давайте.
— Он вообще проигрывать не мог. Вот играем в теннис. А я только научился. Какой в моей деревне теннис? Научили кое-как отмахиваться ракеткой. Он гасит — я отбиваю. Снова гасит — опять отбиваю! Ну и выиграл у него. Фетисов р-раз — и в меня этой ракеткой! Как я увернулся?! Над головой просвистела!
— Покойный брат Фетисова Анатолий действительно был такой одаренный, как рассказывают?
— Ой, Толька хороший был. Я его совсем маленьким помню. Между домами у них каточек, мы со Славкой пришли. Мне говорит: «Ты хорошо катаешься — покажи брату, как надо». Поставили Толю на коньки. Раз, раз, раз... Начал набирать. Уже дядя Саша говорил: «Он будет лучше Славки!» Правда, нападающий был. Я живу в области, хрен знает куда ездить. Так приходил к Фетисовым ночевать. Вместе со сковородки ели. Такие были отношения.
— Дядя Саша — это отец?
— Да. Он живой — 90 исполнилось!
— Тихонов говорил: «Если б Толик не погиб, Макарова в этой тройке не было бы».
— Сереги Макарова?! Не знаю... Толик на свой первый матч вышел как раз против «Крыльев». Я еще подбодрил: «Давай, давай, не тушуйся». Раз — и забивает нам! Он поздоровее Макара, фактурный. Но Серега Макаров... Разве сравнить? Может, года через три и нагнал бы. У них разница лет в десять. Но что Толик профессионально играл бы — это сто процентов.
— Как узнали про аварию?
— Не помню. На похоронах я был, Славке помогал. Везде вместе ездили. Справку какую-то получали, что у него было ноль промилле в крови, трезвый.
— Авария случилась где-то на Ленинградке?
— Да. Но Славка не рассказывает! Как вспомню, что творилось на Долгопрудненском кладбище, плохо становится. Дядя Саша, тетя Наташа в таком шоке были... Славка рядом с матерью: «Не плачь, мам, не плачь...» А она рыдала не переставая.
— Фетисов в книжке написал, что хотел тогда покончить самоубийством. Чувствовалось, что потрясение для него жуткое?
— Не то слово.
— Вы дружили с юности. О помощи Фетисова хоть раз просили?
— Просил... Как раз с Андрюхой Шуйдиным, тем самым сыном клоуна, позвонили ему насчет работы. Слава тогда в ЦСКА руководил. Вроде договорились. Говорит: «После игры ждите меня». Стоим, ждем. Вижу: просвистел мимо на машине!
— Так. А дальше?
— Я звонить ему не стал, а Андрюха набрал. Фетисов говорит: «Ой, мне надо было срочно уехать. Давайте на следующей игре». Я Шуйдину говорю — знаешь, Андрей, давай не будем... Ну о чем просить? У него своя жизнь!
— Вы говорили, юный Фетисов поражал трудолюбием. Кто еще?
— Серега Гимаев. Это такой работяга!
— А кто лентяй?
— Я.
— Мне нравятся ваши ответы, Иван Иванович.
— Михайлов до сих пор вспоминает, смеется. Локтев в ЦСКА сделал круг. Обычно на зарядке гоняли в футбольчик. Локтев вдруг решил, что перед футболом будем еще и бегать. Викул бежит, Михайлов, чертыхаются: «Мы что, легкоатлеты?..» А у меня нос слабый. Я на бегу — хоп!
— Что «хоп»?
— Хлопну себе по носу, чтоб кровь пустить. Раз — пошла! Сразу: «До-о-ктор!» С кросса снимают. На второй день история повторяется. На третий тоже. Михайлова сейчас встречаю — сразу: «Ну ты циркач!»
— Что ж бывало, если в игре вам нос задевали?
— Мне нос ломали постоянно. Во все стороны гулял. Губы рвали. Но к 22 годам все само собой выправилось. Только нос чуть набок смотрит.
— Самые адские упражнения, через которые прошли?
— Три тысячи метров. В тесте Купера надо за какие-то минуты пробежать как можно больше. Но три тысячи метров — это норматив. В какой-то момент чувствую: не могу! Дыхалка останавливается, ноги окислились. Плюхнулся на землю, и все. За жизнь два раза тест Купера пробежал.
— Был человек в ЦСКА, который тоже долго бежать не мог?
— Ненавидели беготню все, а не мог, пожалуй... Викулов. Такой же, как я.
— А на льду такой бойкий.
— У него ножки короткие, как и у меня. На «тридцатке» равных нет. 60 метров — та же история. На ста уже можно посоревноваться. А дальше все, скисал Владимир Иванович. Как начали бегать «шведки»: 100, 200, 300, 400, 800, полтора километра и обратно — это все. Кошмар!
— Штангу ненавидели?
— Вот штангу мне можно было давать любую. Как-то пришел тренер по тяжелой атлетике. Посмотрел на меня, сопляка: «Отдайте его мне — я олимпийского чемпиона сделаю». Тренажеров-то не было. Только штанга. Меня научили правильно под нее подсаживаться. Вот радости было!
— Спину сохранили?
— Тьфу-тьфу — ни разу не прихватило за всю жизнь!
— Мне казалось, все в тогдашнем хоккее с больной спиной.
— Фетисов ужасно настрадался. В «Крыльях» почти все.
— Вы Гимаева вспомнили. Самая яркая история?
— С Петровым они зарубились!
- Ну и как?
— Петров уже заслуженный. Сами знаете, какой характер. Меня, говорил, уже ничему учить не надо. Выходил — коленки все перевязаны, голеностопы... А Гимаева Юрий Иванович Моисеев где-то нашел. Уже в ЦСКА научили кататься по-настоящему. Серега готов был пахать с ночи до зари. Ну и зарубились.
- Так что случилось?
— На Песчаной слово за слово — кто первый прибежит три тысячи метров?
- Ну и кто?
— Одновременно!
- Мне казалось, Петров помедленнее.
— О, видели бы вы, что они с Гусем творили! В футбол играли по хоккейным правилам — так бились, что искры летели. Игра в тело допускалась. Втыкались друг в друга.
- Петров личность. Что и говорить.
— Тихонов уехал из Архангельского. На делах остались Моисеев и Кузькин. Дают задание: по большой лестнице вверх хоккейным бегом! Все прыгают как могут — только Петя не прыгает, а идет. Моисеев сразу свисточек: «Тр-р-р! Петров, назад!» Тот спускается — и снова идет. Опять: «Петров, назад!» — «Ты чего, Юрий Иванович?» — «Надо как следует делать!» Снова все повторяется. Петров набычился: «Да пошел ты, маленький Тарасов!» Вот такой был Петя.
- У Моисеева рука была как клешня. Это рукопожатие помню и сейчас.
— Я тоже помню. В каком-то году нас назвали «сборная России», тренировали Борис Майоров и Юрий Моисеев. Поехали играть с Канадой. Юрий Иванович как привык в ЦСКА общаться, так и здесь. Одному клюшкой по жопе даст, другому. Мы уже знали этот прикол. А тут Брагин едет. Партийный человек. Моисеев и ему — ка-а-к даст! По заднице, с оттяжкой!
- Ну и как партийный человек отреагировал?
— Брага резко оборачивается: «Ты чего? Сейчас в рожу дам!» А в ЦСКА с нами вот так обращались. Как Моисеев экспериментировал — ой, не напоминайте!
- Мне он рассказывал, что выдумал бадминтон на льду.
— Я помню другие выдумки. Как-то с Моисеевым поехали в спортивный лагерь. Жили в казарме на берегу Оки. Вдруг Юрий Иванович осчастливил: залезаешь на дерево с блином в 20 килограммов. С ним спрыгиваешь!
- Это какой-то Аушвиц.
— Была ли у него мать, я сомневаюсь. Ему уж говорят: «Юрий Иванович, вы что вообще? Ноги же полетят!» — «Что, мы не прыгали, что ли? Прыгали!» Как сейчас помню: Сашка Букашкин полез, хлобысть с этого дерева — и открытый перелом!
- Говорили, Юрий Иванович мог ярко уйти «в пике».
— В Архангельском на сборах мы жили дверь в дверь. Чего только не насмотрелся! Как-то сидим с Фетисовым, в паре играем в домино. Вечер, одиннадцатый час. Костя Локтев уже два раза заглядывал, выгонял нас. А тут Моисей навстречу по коридору. Локтев ему: «Юрий Иванович, не засиделись ли молодые?» Ну и пошел своей дорогой. Локтев-то пошутил, а Моисеев все понял дословно.
- Дал жару?
— Меня с Филей погнал на снежную горку. Еще Гимаева и кого-то, кто к этому домино даже не подходил. Час прыгали-бегали в снегу! Выползали оттуда! Идем к корпусу, еле дышим. А тут Локтев вышел на крыльцо покурить. Время — полночь. Оторопел: «А вы откуда?!» — «Это нас Юрий Иванович...» — «Он что, ***?! *****! Я же пошутил!» Тут и Моисеев появляется: «Ничего страшного, ничего страшного».
- Чудны дела.
— А насчет «пике» — бывали истории. Обычно без большого шума. Заходит: «Иван, скажи Нинке, чтоб мне пожрать принесла...» Это повариха из Архангельского. Та сама знала, что ему нужно. Если пожрать — значит, надо опохмелиться. Я думаю: ага! Сейчас! Никуда не пошел. Моисеев снова появляется: «Ты сказал Нинке?!» — «Сказал!» — «Что ж она не идет-то... Иди, скажи еще раз!» — «Нет Юрий Иванович, десять раз бегать не буду».
- Победу на молодежном чемпионате мира отметили как взрослые?
— Еще как! Денег-то на поездку в Чехословакию давали мало. Мы взяли водку из Москвы.
- На продажу?
— Разумеется. А тут чемпионат выиграли! Сразу забыли, что везли на продажу. Виталий Давыдов даже разрешил отметить. Перед финалом с Канадой Виталий Семенович давал установку: «Защитники посолиднее, нападающие открываются...» Аркадий Чернышев слушал-слушал — не выдержал: «Виталий Семенович! Ты ж главного не сказал!» — «Что такое, Аркадий Иванович?» — «Сколько денег дадут за эту игру?» Мы услышали сумму, выскочили на раскатку — как полетели! Канадцы застыли на красной и смотрят во все глаза. Просто охренели.
- У Канады шансов не было?
— Выходим на первый период — 6:0 их выносим. Зато второй и третий период то втроем играем, то вчетвером. В полном составе вообще не были. В третьем периоде уже счет 6:5, остается 20 секунд. Судья втроем нас оставляет!
- Кто вышел отбиваться?
— Филя, Старик и Мишка Шостак. Выдержали.
- После 6:5 грех не выпить.
— Мы ее — херак! Рядом два американца терлись. Принюхались: «Водка?» — «Водка!» Поднесли им — чуть отпили, сморщились: «Эээ...» Пришлось показать, как надо.
— Прямо в раздевалке начали?
— Нет, где-то на подоконнике. Зато в хоккейной форме.
- После игры может унести с бокала шампанского.
— Это точно. Сначала-то надо было на допинг сходить. А там пиво давали, чтоб побыстрее случилось. Меня два раза водили!
- Большой футболист Юрий Гаврилов придумал фокус. Не гадил, пока не уберет все принесенное пиво.
— Думаете, только Гаврилов до такого додумался?
- Простите.
— В Чехословакии пиво-то какое! Еще до финала попал на контроль, думаю — пока все не выпью, они от меня не отделаются. Тяну, тяну... А автобус ждет! Наконец дверь открывается, на пороге Давыдов: «Возвращайте Авдеева, его Кремль вызывает». Взял под мышку, утащил меня.
- Чтоб совсем не укачало?
— Вот именно
- Недавно встретил Виталия Ерфилова, знаменитого тренера. Тот рассказывал — все юношеские и молодежные сборные, оказавшись за границей, начинали «чистить» лавки.
— В сборной при мне такого не было. А вот с «Крыльями» вышла история. Где ж мы были-то... А, в Штатах! У кого-то звякнуло на выходе.
- Рамка?
— Ага. Ну и начали всех проверять. А я в это время на улице курил с водителем автобуса. Сидим в кафе, затягиваемся, кофе пьем. Вдруг кто-то передает ему по рации — катастрофа! Русские проворовались, засыпались!
- Действительно, катастрофа. Один замечательный хоккеист из-за таких фокусов не стал трехкратным олимпийским чемпионом.
— Прибегаем с ним. Стоят полицейские. Наши около ковров. Команда «Крылья Советов» в полном составе. Дмитриев ходит бледный: «Вы чего, совсем сдурели?!» — «Да никто ничего не брал, Игорь Ефимович...» — «Ну-ка карманы выворачивайте!» Тут и начался цирк.
- Что было?
— У Дмитриева глаза округлились: «Сереж, Пряхин, и ты куришь?! Ромашин — и ты?» Вся команда с сигаретами! Игорь Ефимович за голову схватился. Думал, один Авдеев курит!
— Хоть раз вам серьезно за сигареты прилетело?
— Как играем с «Химиком» — Дмитриев заводит песню: «Не ходи со Щурой! Не ходи со Щурой!»
— Тот курил?
— Будь здоров как. Причем только «Белочку».
— Мне всегда казалось, «белочка» — это белая горячка.
— «Беломор». Как-то летим со сборной. Народу — полный самолет! Раньше курить разрешали прямо на борту. Даже в туалете не надо закрываться. Сели с ним рядом. Щура морщится, ерзает: «Е-мое, ноги некуда вытянуть... Ну ничего, сейчас разбегутся...»
— Вот люди были. Просто сталь.
— Только взлетели — Щура «Белочку» достает. Ап! Сначала побежал в хвост тот ряд, который сидел перед нами. Щура вытянул ноги. Выпустил второе облако — побежал тот ряд, который за нами. Уже можно спинку откинуть.
— За курево вам от тренеров доставалось?
— Особо не трогали. Дмитриев говорил: «Кофе не пей, даже не смотри на него. А то, как выпьешь — сразу покурить захочется перед игрой». Сам чай наливал, мне приносил: «Пей!» Но как перед игрой не покурить?
— Никак, Иван Иванович.
— Я даже в перерыве курил. Как и Сашка Гусев. В полотенчико завернешь папиросы — и в душ.
— Гусев — человек отчаянной смелости. Такого лучше не сердить.
— Его могли успокоить только два человека — Харлам и Александр Павлович Рагулин. Все! Его ведь тоже в Липецк отправили, как и меня. Тренировал нас там Мишаков. На сборах я для них ночами за водкой бегал.
— Куда?
— В деревню. Там самогон был. Гусь мог в три часа ночи растолкать: «Вань, кончилось все, сгоняй!» Ну, иду...
— Что ж сам не идет?
— Однажды Гусев сам пошел, доктора с собой взял. Позвонил в дверь. Слышит: «Идите отсюда!» А если Гусь поддатый — у него глаза кровью наливаются. Все! Это вообще!
— Страшно подумать, чем закончилось.
— Он дверь поджег. Когда доктор начал тушить плевками — уж половина сгорела.
— Александр Владимирович — богатырь.
— Расскажу вам историю. В советском хоккее тех, кто реально бил, было три человека. Например, Коля Митрохин. Этот вообще отморозок. Играли в Минске — десну мне вынес! Кровищи море! Гусев увидел, подъехал. Глаза бешеные, один меньше другого. Это дурной знак. Митрохин залебезил: «Саша, Саша, я случайно, Саша...» Не помогло! В Минске тренер был Стаин. В сторону Гуся пальцем тычет, голосит: «Уберите этого! Уберите хулигана!» А перед Гусевым шайба лежала.
— Догадываюсь, каким вышло продолжение.
— Ка-а-к запустил в Стаина!
— И?
— Тот убежал на трибуну. Вниз больше не спускался. С Гусем лучше не связываться. Сухой, жилы такие...
— Гусев был выдающийся защитник. За что Тихонов его выгнал из ЦСКА?
— Не говорил. Хоть мы с Сашкой были в хороших отношениях. Для Гуся авторитетов вообще не существовало! Про историю с Тарасовыми знаете?
— Кажется, узнаю сейчас.
— Тарасов его застукал с сигаретой. Гусь еще молодой. Окликает: «Саш! Гусев! Ты что, куришь?» — «Курю, Анатолий Владимирович...» — «Так, ползарплаты!» Гусев взглянул на него, усмехнулся: «Анатолий Владимирович, я за ЦСКА бесплатно играть буду!» Тарас так и сел.
— Говорите — на всю лигу бьющих было трое. Кто еще?
— Около борта могли засадить Микульчик и Вожак. Таких к себе лучше не подпускать. Если у защитника ничего святого — будет вколачивать тебя в борт.
— У этих святого не было?
— Вообще ничего. По молодежи с Юркой Вожаковым зацепились. Он здоровый. Подцепил и ползоны меня вез на крюке.
— За яйца подцепил?
— Ну. Довез до борта — и в него швырнул! Прямо с клюшки стряхнул! Думаю: куда судья-то смотрит?
— Без последствий?
— У меня после этого была беда с акромиально-ключичным сочленением. Месяц еле тренировался. Нагнуться не могу, коньки завязать! Доктор говорит: «Все это ерунда, пройдет». А насторожился Кожевников. Поехали, говорит, в ЦИТО. Вышел оттуда с гипсом. А до этого месяц катался!
— Какая ужасная история. Самый памятный ваш полет надо льдом?
— Я старался не попадаться. Сам подпрыгивал до стыка. Это меня Харламов научил: «Лучше подпрыгнуть, чем тебе бедро забьет». О, случай вспомнил!
— Что за случай?
— Играем в Германии. Ездили туда пивка попить. Команд-то сильных не было. Мы в меньшинстве, кладу шайбу на крюк. Катаюсь с ней. Круг. Другой... Потом встаю за воротами и вижу: два с этой стороны летят, три с этой! Я шайбу отбросил — сам на ворота прыгаю!
— А немцы?
— Немцы столкнулись лоб в лоб. Кожева мне потом объяснил: для них это самое страшное оскорбление. Если хочешь издеваться — вот так будешь кататься с шайбой. А я-то не знал.
— Как-то в «Спартак» приехал Юрий Антонов. Спел, потом стали на руках бороться. Уложил всех хоккеистов. Наконец к нему, уставшему, подпустили Кожевникова. Только тот справился.
— Кожева вообще человек своеобразный. Не сидит на месте вообще! Все знает, все умеет. Никто не прав, только он один. Его долго терпеть сложно. Мог расплакаться прямо на льду.
— В жизни не поверю.
— Да было, я ж знаю. Что-то не получается — плюхнется прямо туда, где лавочка запасных. Куда плюют обычно. Прямо: «Ааа, сука, пас не могут отдать...» — и слезы!
— Может ли что-то сравниться с той болью, когда тебя везут на крюке?
— Случалось и побольнее. Даже число помню — 13 августа.
— Видимо, это драма.
— Свисток. Закончилась тренировка. Всем спасибо. Тут Дмитриев решил сделать последнюю ходочку. Вбрасывает шайбу — я должен за ней бежать. Подхватить — и в атаку!
— Чем закончилось?
— Шайба застревает там, где выезжает заливочная машина. Я делаю вираж — и бьюсь в борт. Колено раскалывается!
— «Раскалывается» — это фигура речи?
— Натурально раскалывается!
— Ой, блин.
— Нам назавтра куда-то уезжать на турнир. Меня везут в ЦИТО — там все закрыто на профилактику. Оттуда в первый диспансер около Курского вокзала. Та же история — никто не может оперировать! Ладно, рядом «Склиф». Тоже мест нет.
— Когда это в «Склифе» не хватало мест?
— Как раз разбился автобус с бразильскими туристами. Все выхаживают их. Наш доктор отыскал место в 59-й больнице, там прооперировали. Все из колена выковыряли, зашили. На реабилитацию отправили в тот же первый диспансер. Там главврач Марков, он дружил с Дмитриевым. Ну и к «Крыльям» относился более-менее. За мной приезжает доктор из клуба, Марков напутствует: «В сутки ходить не больше 20 минут!» Так этот доктор из «Крыльев» мне потом говорит: «Я знаю, как правильно реабилитацию проводить» — «Как?» — «Через боль!»
— Ого. Вот это подход.
— На следующий день я вышел на лед! Нога вообще не гнулась. Потихонечку ступил, все ноет... Еле-еле качусь. Отправляюсь с командой в Горький — и меня Дмитриев ловит на сигарете.
— Наказание?
— Бегал 20 кругов! Через тур едем в Киев — меня ставят на игру с «Соколом». Я выдавил: «Игорь Ефимович, я ногу не могу согнуть» — «Ничего, сзади покатаешься...»
— Неужели выпустил?
— Две смены сзади отыграл — потом Дмитриев меня в большинстве выпускает. Пять на три. Бросаю — забиваю!
— Все это какой-то скверный анекдот.
— Тут как раз подходит время медосмотра. Приезжаю к тому доктору, который оперировал. Щупает ногу: «На лед выходил?» — «Да я сезон доиграл» — «Чего-о?! Тебе больше часа в день ходить нельзя!»
— Третьяк сломал ногу, выходя из автобуса в Горьком.
— Было, было!
— Самая нелепая травма на вашей памяти?
— Это у меня — в прошлом году. Седьмая игра финала, ЦСКА — «Магнитка». А у нас идет тренировка в «Мегаспорте». Вынесли телевизор. Стою, смотрю. Облокотился на борт. Вдруг вижу боковым зрением — в меня летит шайба!
— Ну и?
— Ну и перелом плечевой кости. Хорошо, с нами играет парень — у него своя клиника. Сразу прооперировали.
— Молодой Корженко погиб на тренировке, когда вас в ЦСКА уже не было?
— Не было. Но я все знаю, Славка Анисин рассказывал. Бросали буллиты после тренировки. Корженко швырнул и поехал. А Сашка Тыжных шайбу выбивал — и клюшкой попал в конек. Анисин был неподалеку. Говорит: «Хруст на весь стадион».
— От шейного позвонка?
— Да. Корженко на скорости вошел головой в борт.
— На ваших глазах тяжелые травмы случались?
— У Игоря Ромашина был кошмар. Нога попала в трещину на льду у самого борта. Голеностоп вывернуло. Все разорвало — там и открытый, и закрытый... С Фетисовым была тяжелая история!
— Он спину сорвал в Голландии.
— Это другое. А тогда мы играли против «Электростали». Еще в юношах. Слава катит с шайбой. Смотрит, кому отдать. А чужой игрок — только помню, что Юра зовут — ловит на встречном ходу. Удар прямо в голову. Бах!
— А дальше?
— Все, Фетисов отключился. Сознание потерял. А как Гордей погиб, выдающийся талант?
— Это кто такой?
— Володя Гордеев, любимец Тузика. Гордеев, Щуренко — тройка 57-го года рождения... Гордеев в юношах был капитаном «Спартака», его уже за основной состав брали на турниры. А потом убили. Домой возвращался — трубой ударили около дома. Может, перепутали с кем-то. Так никого и не нашли.
— Рубились вы на пятаке отчаянно. По рукам получали?
— В то время особо по рукам не били. Я же говорю — на всю лигу было 300 хоккеистов. 12 команд. Мы все друг друга знали! Вот шайбой могли зарядить. Тут главное — не уворачиваться.
— Как это — не уворачиваться?
— Если шайбу встретишь боком — сто процентов будет травма. Мне так в большой палец на ноге прилетело, стал лиловым. Доктор «Крыльев» посмотрел, покачал головой. Произносит: «Ноготь надо убирать. Кровь выпускать». Ребятам кивнул: «Держите его». Тут я что-то заподозрил.
— Я весь дрожу.
— Палец мне перевязал. Берет щипцы — и вырывает этот ноготь! Наживую!
— Ох.
— Фонтан крови, чуть не до потолка. Я взревел: «Николаич?!» — «Ой, извини, заморозить забыл...» В щипцах ноготь держит. Сам в ужасе.
— Фетисов говорил, у него около 500 шрамов. Самый яркий ваш — память о каком эпизоде?
— У меня все зубы выбиты, губы разорваны. Около глаза часть лица ничего не чувствует. На одно место давишь — в другом отдается. Это Юрка Рычков, защитник «Спартака», ударил клюшкой. Был не глаз, а месиво из крови! Все лицо словно фарш. Прямо на скамейке шили без наркоза. Нашему доктору только дай!
— А с зубами что?
— Первый раз в 10 лет врезали — какие-то обломали. Мы ж без шлемов играли, без масок. А второй раз уже в Канаде весь передок вынесли. 73-й год.
— Был защитник не грубый — но у вас ничего против него не получалось?
— Взять любого челябинского — там ведь грубых не было! Но они такие прилипалы, что не оторвешься. Пономарев, Серега Стариков с его-то катанием. Горьковские, свердловские технично отнимали.
— Мне Татаринов говорил: «Не видел защитника лучше, чем Первухин. Гораздо сильнее Билялетдинова».
— Я и с Васькой играл, и против него. Вот Гусь был — роскошный защитник. Спрашивает меня в свое время: «Почему защитники живут дольше нападающих?» Сам же и ответил — потому что шайбой меньше владеют! Вот Васька Первухин — отобрал, отдал, и все. Больше ничего. Правда, случалось, и замыкал. Пять на четыре играют, Малец накидывает — Первухин забивает. А в перерыве клюшку точит. Аж до спички дотачивал!
— Первухин был сильнее Билялетдинова?
— А хрен его знает. В свое время Харлам говорил про Генку Цыганкова: «Его невозможно обыграть! Проще отдать — сам ошибется...» Вот и Билл такой же. Если даже уступит — все равно догонит и отберет. А Васька Первухин такой, знаешь, интеллигент. Красиво отбирает, все читает. Не успел пас придумать — уже перехватывает.
— Это же у Цыганкова был феноменальный объем легких?
— Гена был настолько здоровый! В последний раз встретились в Питере на 50-летии хоккея, что ли. Разговорились — и вдруг слышу: «Все. Недолго мне осталось».
— Почему?
— Рак у него был. Я в Швеции играл — принимал его команду. Как раз Цыганков тренировал. Но телосложением меня поражал только Харламов. Настоящий атлет — ноги могучие, движения такие плавные...
— В любой команде есть фанат тренировок. Который кросс пробежит — и попросит добавку.
— Точно! В ЦСКА — Гимаев. Даже в «Крыльях» такой был. Молодой Серега Харин, 63-го года. Просто равных не было — ни в штанге, ни в прыжках, ни в беге. Он и играющий был!
— Кроссами тот ЦСКА изводили?
— Я вам расскажу, какими были кроссы в ЦСКА. Виктор Кузькин в Архангельском был направляющим. Вел весь кросс. Предупреждал: «Кто меня перегонит — получит!» Пять минут пыхтим, дорогу перебежали — встали. Отдышались, командует: «Побежали!» Снова пять минут бежим — переходим на шаг.
— Я на мир теперь смотрю другими глазами.
— Как только доходило до коротких дистанций, где показывают взрывную скорость, — здесь любого из ЦСКА ставь. Все мастера.
— Был в ЦСКА или «Крыльях» хоть один непьющий — из серьезных хоккеистов?
— Когда Гимаев приехал в ЦСКА, он вообще не прикасался. При нас выпил первую бутылку пива. Самому не верится, но был непьющий и в «Крыльях».
— Это кто же?
— Александр Максимович Зарубин. Был директором школы, еще Дмитриеву помогал. В 70-х «Крылья» принял Кулагин — и Зарубина, еще игравшего, выгнал первым. Как раз за это!
— За то, что не пил?
— После сборов говорит: «Что я с Зарубиным могу сделать? Никаких рычагов! Вот Бодун нажрется — его есть чем подстегивать. А Зарубин пришел после выходного, взял книжку и лежит, читает. Как мне его мотивировать?»
— Курили многие?
— В ту пору Лутченко курил, Анисин, Гусев. Даже Фетисов и Тыжных. Потом побросали. Ну и правильно
— В ваши времена особенно не дрались?
— Да случалось. Сначала ЦСКА поехал в Канаду, потом ответный визит. Игра в Сокольниках. Такая драка была! Фирс взял, да открыл борт. Наши все высыпали на лед. Потом троих дисквалифицировали. Побоище было мощное.
— Кто особенно ярко себя проявил?
— О, это Щура. Кто ж еще? Тот еще бандит!
— Видел фотографию — вас Касатонов цепляет. Тяжело было против него играть?
— Еще как тяжело. Он здоровенный. Вроде молодой — но уже матерый. Помню, его Тихонов только взял в ЦСКА — я лично по всем злачным местам провел.
— Как вас когда-то Харламов?
— Ага. Я даже ночевал в этом аэровокзале. Харламов меня там со всеми перезнакомил. Мы сидим — а Машка, болельщица, бегает, милицию отгоняет.
— Легендарная Машка с вами по ресторанам ходила?
— О! Конечно!
— Я-то думал, она только у автобуса ЦСКА терлась.
— Нет, что вы! Я видел, как Валерка Харламов сажал ее в машину и вез в гостиницу «Россия», в ресторан. «Кока-колой» угощал. Подарочки ей привозил из-за границы. Машка рядом со мной жила на Профсоюзной. Тоже часто довозил до дома.
— Аэровокзал. Сколько ж с ним воспоминаний.
— Я там от милиции убегал!
— Так вы в бегах, Иван Иваныч?
— Уже нет. Сидели в аэровокзале — там и сборники из ЦСКА, и спартаковские, и динамовские. С кем-то нас перепутали. По всему вокзалу за нами гонялись. А скользко! Но я как в хоккее — показал в одну сторону, ушел в другую...
— С кем перепутали?
— С приезжими, которые шапки срывали. Нас-то много, шумные. Но мне не повезло. Когда на финте уходил, милиционер пистолетом дал.
— Чем дело закончилось?
— Фирсову пожаловались. У вашего, говорят, бедро должно быть разодрано. Когда упал, расцарапал. Фирс мне: «Снимай штаны!» Я другую штанину спустил.
— Прокатило?
— Фирсов пригорюнился: «Хочешь сказать, тебя там вчера не было? От милиционера не бегал?» — «Да вы что, Анатолий Васильевич! Нам играть сегодня!» — «Ну, менты, замучили своими жалобами...»
— Когда-то вы говорили в интервью: «Навесили на меня ярлык пьяницы — и не сбросишь. Попадался я, не попадался — все равно смотрели как на пьяницу...»
— Этот ярлык навесили еще лет в пятнадцать — когда я толком не нюхал спиртного! Играли в финале с челябинскими юношами. Куда-то забрели с Шуйдиным и Фетисовым. Взяли портвейн. Выпил я — и все.
— Развезло?
— Еще как. Вдруг оглядываюсь — остался один! Где Фетис, где Шуйдин? Нету! Пошел куда глаза глядят, в каком-то болоте увяз, весь в колючках — и это все в Челябинске...
— Ох, несчастье.
— Вдруг навстречу Вадим Васильевич Захаров, тренер сборной. Так на меня взглянул... е-мое! Это в пятнадцать-то лет! А нам на парад выходить. Брежнев меня засунул под холодный душ, чтоб пришел в себя. Вот с этого и пошло — «пьяница». Правда, через год в сборную взяли. А я никогда не прятался! Знаете, почему?
— Почему?
— Мне Александр Палыч Рагулин сказал: «Ваня, ну *** ты прячешься?» Тренер дурак, что ли? Не видит?
Продолжение следует