14. Двойники
– И кто же этот доктор Мендель? – спросил Арбузов. – Ведь, насколько я вас понял, он проповедовал тележурналисту слово божие. И вместе тем, проводит эти дьявольские эксперименты со своими пациентами?
Уже третий день Журавлёва донимали подобными вопросами.
Сперва на него наседало его непосредственное начальство, потом к нему подключился Арбузов и Фонарин. И это несмотря на то, что Журавлёв подробнейшим образом изложил всю свою одиссею в рапорте на имя генерала Сысоева.
Наконец его оставили в покое, и последующие три дня он провел дома с женой и детьми.
Затем его опять выдернули из лона семьи и поставили перед ним новую задачу: совершить прыжок в параллельную реальность, отыскать в ней сержанта Петрова, – буде тот там окажется, – вступить с ним в контакт и выяснить у него, что случилось с ним и с его ротой, исчезнувшей в болотах в районе Ельни. Кроме того, следовало собрать информацию о докторе Менделе и о его клинике. В случае крайней необходимости, разрешалось обратиться за помощью к капитану госбезопасности Вольдемару Рудольфовичу Каленскому. Но только в случае крайней необходимости. Словом, действовать по обстановке.
Кое-какие сведения о докторе, впрочем, раскопать удалось уже и здесь. Врач-психиатр Мендель Самуил Яковлевич заведовал психиатрической больницей в Светлограде, проживал по улице Садовой, в доме № 15, квартира 36, семьи не имел, считался специалистом очень высокого уровня, и весь круг его жизненных интересов сводился исключительно к медицине.
Эти факты подтверждала официальная справка из министерства здравоохранения, написанная на официальном бланке и заверенная официальными печатями.
Так что доктор Мендель не был фантомным образом из потустороннего мира, он являлся вполне реальной личностью из плоти и крови, имевший свидетельство о рождении, паспорт, диплом, трудовую книгу, прописку в домовой книге – одним словом, имел все необходимые атрибуты, подтверждающие факт его существования на планете Земля.
Наконец наступил день второго прыжка, и Константин Ильич снова оказался на чёрном блестящем диске, чувствуя нерасторжимую связь с ним, и ему даже показалось, что теперь аппарат понимает его, что он каким-то непостижимым образом считывает его мысли, эмоции, и что сам он являлся живым разумным существом.
Впрочем, возможно, он просто наделял это устройство своими душевными качествами, как наделяет ими ребенок свою игрушку, кормя её с ложечки манной кашей, или укладывая спать?
Как бы там ни было, но полковник Журавлёв закрыл глаза, воссоздавая в своём воображении картину одной из улочек Светлограда, и сосредоточил на ней всё своё внимание. Аппарат вспыхнул багровым свечением – на сей раз уже даже и без участия Валдиса Балодиса – и Константин Ильич исчез из мира сего.
Он исчез из мира сего для того, чтобы появиться в мире ином.
Он оказался на дамбе. Уже вечерело. Перед ним лежала река.
Журавлёв понял, что это – Светлица. Значит, он попал, куда следует. Ведь дамба выходила на улицу Заречную, а на ней-то как раз и проживал сержант Петров до призыва в армию.
Журавлёв перешёл дамбу и двинулся по улице.
Тело его было легким, как бы расширенным и занимавшем куда больший объем в пространстве, чем его физический организм. Он чувствовал себя очень бодро и весело. Ему казалось, что он может подпрыгнуть и полететь над этим миром. Окончательно ли он сгустился, или этот процесс ещё не был завершен?
На высоком берегу, за широкой дорогой, потянулись дома с огородами – в основном это были деревянные постройки в один или в два этажа. Прохожие встречались крайне редко, и все они казались ему какими безликими серыми существами. Было в них что-то приземленное, угрюмое... они шагали, сумрачно опустив головы и глядя себе под ноги, словно некие механизмы. Он не заметил среди них никого, кто ступал бы, вольно распрямив плечи и с достоинством неся свою голову. Не было и обычной в такой час ребятни, с их неуёмной беготней, смехом и звонкими криками…
Журавлёв прошёл по Заречной два с половиной квартала и увидел впереди себя группу людей. Он приблизился к ним, и встал с краю, стараясь слиться с общей массой. Среди собравшихся он неожиданно заметил… себя самого!
Как ни странно, он почти не удивился.
Его двойник, рассматривал какую-то фотографию. Потом отрицательно помотал головой и вернул её долговязому типу с жутковатым лицом. Тот передал её ещё кому-то – вероятно, для опознания.
Двойник посмотрел на Журавлёва, Константин чуть заметно кивнул ему и зашагал по улице неспешным шагом. Он прошёл шагов двадцать, когда его негромко окликнули:
– Костя.
Это был его собственный голос.
Он обернулся. Перед ним стояло точное его отображение и улыбалось. Такая же улыбка отразилась и на лице Журавлёва – хотя, впрочем, они оба были Журавлёвыми. Они синхронное протянули друг другу руки:
– Привет.
– Здоров.
Рукопожатие было крепким. Двойники смотрели друг другу в глаза и продолжали улыбаться.
– Ну и номер, – наконец произнёс полковник Журавлёв. – Откуда ты взялся?
– А ты? – спросил двойник.
– Заброшен в тыл врага по заданию партии и правительства, – улыбнулся Константин.
Навстречу им, понуро опустив голову, брёл какой-то мужичонка. Одна и та же мысль посетила головы двойников: незачем привлекать к себе внимание.
– Где бы мы могли потолковать без помех? – спросил Константин.
– Давай спустимся к озеру.
Они так и сделали: по высокому, поросшему травой откосу сошли к береговой полосе. На ней тут и там маячили фигурки удильщиков – приближалась вечерняя зорька. Двойники выбрали уединенное местечко и присели на траву.
Константин спросил.
– Что тебе снилось этой ночью, Костя?
– А то ты не знаешь, – улыбнулся двойник.
– И всё же?
Ему хотелось узнать, одинаково ли они мыслят, чувствуют, приходят ли им одни и те же сны?
– Ну, – сказал двойник, – мне снилось, будто я еду в поезде, и уже темнеет, а за окном идёт дождь. А я стою у приоткрытого окна, и смотрю на проплывающий лес… а дождь всё идёт и идёт… А тебе снилось что-то другое?
Журавлёв сказал:
– Увы. Такого сна я не припомню, Костя… Хотя, возможно, мне снился и этот сон тоже, но я запомнил один кусок своих сновидений, а ты другой.
– А может быть и так, что сны у нас разные, – возразил ему двойник. – И мысли тоже. И теперь мы живем каждый своей, особенной жизнью.
– Н-да… Ситуация… Надо бы разобраться во всём этом. Как считаешь?
– Согласен.
– От чего начнём?
– От печки, конечно.
– Тогда начинай ты.
– Нет, лучше ты, – сказал двойник.
– Ладно, – сказал Журавлёв и приподнял ладонь. – Поехали…
И он поведал, если только можно так выразиться, себе самому, что случилось с ним в этом мире, начиная с того момента, когда он впервые стал на чёрный аппарат в доме наставника и довёл свой рассказ до того места, когда его накрыло облако сиреневого тумана на холме за Красной Хатой, и как он упал на тропу, и как по его спине пробежала свора собак, и как он с отлип от земли и встал на ноги.
– Ага! – воскликнул двойник, вскидывая руку. – Так вот где мы раздвоились!
– Что ты имеешь в виду, Костя.
– Потом поясню. И что же было потом?
Журавлёв рассказал, как он взошёл на гору, и увидел перед собой багровый диск, и как шагнул в него и казался в кабинете генерала Сысоева на двенадцатом этаже, промокший, как утка.
– Ну, оклемался я малёхо, дали мне в руки перо, бумагу, и велели писать сочинение на тему: «Мой прыжок в неизвестность». А потом собрался весь наш КВН во главе с Арбузовым и стал задавать мне всякие каверзные вопросы.
– Ну, это, как водится, – кивнул двойник.
Он нашел в траве камешек, размахнулся, и швырнул его в озеро.
– В общем, едва я отбоярился от премудрого начальства и начал собираться в Пицунду – как мне дают новое задание. Установить контакт с сержантом Петровым, если таковой обретается по месту жительства своих родителей, и прощупать доктора Менделя.
– Понятно… а как прошёл второй прыжок?
– Отлично! Сразу же оказался на дамбе и направился к дому Петрова, как вдруг встречаю… самого себя!
– Ты удивлён?
– И да, и нет… Этот мир выкидывает такие фортели, что и не знаешь даже, чему тут удивляться. А с тобой что за история вышла? Что это за фотку ты там рассматривал?
– Погоди… Так, значит, ты отлепился от тропы и поднялся на ноги?
– Совершенно верно.
– А я подняться не сумел! И тут-то, наверное, наши пути-дороженьки и разошлись.
– Выходит, я – твой отпечаток?
– Или я твой – это смотря как посмотреть. Но суть в том, что до этого момента жил-был на белом свете такой себе парень Костя Журавлёв, а после того, как ты поднялся с тропы, нас стало двое, – он поднял пальцы рожками. – Я остался лежать на земле, а ты пошёл своей дорогой.
– А что же произошло с тобой на этой тропе?
– А вот послушай… Лежу я, значит, в отключке, когда чувствую, кто-то тормошит меня за плечо. Открываю глаза, и вижу над собой женщину. Лицо у неё доброе, светлое, и немолодое уже; волосы с сединой, а глаза чистые, ясные... Помогла она мне подняться на ноги, мы вышли на холм и стали спускаться вниз. А за холмом село лежит, и в нём-то эта женщина и проживает. Паниной её величают, Елизаветой Михайловной. В общем, приютила она меня, сирого да убогого. Переночевал я у неё, а утром проснулся и вижу, что напротив моей лежанки точно такой же топчан под стеной стоит. Комната небольшая, и мебели в ней – шкаф да две табуретки. Высовываю нос в горницу. Осматриваю всё своим зорким выпуклым глазом… и вижу, в красном углу образа висят, а у стенки кровать широкая, двуспальная... А Панина, между прочим, женщина мелкая и одинокая…
Ну, поздоровался я с ней, умылся, и приглашает она меня к столу, молока наливает из крынки, хлеб подает. Умял я всё это за милую душу, и размышляю, что же дальше делать. А в нашем деле главное, что? Сбор информации. И стал я выспрашивать хозяйку как бы ненароком о том, о сём. И выяснил, что село их называется Антоновка, и что она вдова. И изба её на околице стоит, почти что у самого леса. Я и закинул удочку, а не боязно ли, мол, вам, Елизавета Михайловна, одной в таком медвежьем углу жить? А она только ладошкой машет: ничего, привыкла уже. А потом учинила мне форменный допрос – всё одно, что наш генерал: а ты-то сам, мил человек, кто таков будешь и каким ветром тебя в наши края занесло? Ну, я и прикинулся веником. Пожимаю плечами: не помню, мол, Елизавета Михайловна, память отшибло. Как накрыло меня на холме каким-то чудным облаком, так и забыл всё начисто. А она и говорит: мол, то демоны балуют… Я – какие такие демоны? Она – ясное дело, какие. Безголовые, какие ж ещё. Имя-то свое хош помнишь? Помню, говорю. И называюсь ей Александром. Ну, хорошо ещё, говорит, что ты хоть имя своё не забыл. Значит, человеком остался. А иные-то уже, мол, и имени своего вспомнить не могут, совсем их нечисть оседлала.
– Так, говоришь, безголовые демоны… – задумчиво проронил Журавлёв.
– Не я, Панина говорит.
– Выходит, капитану Кучерову они не почудились? Помнишь его рассказ о тех типах в зелёных мундирах с дисками на плечах?
– И о том, как с него сняли отпечаток, и что теперь он живет где-то ещё.
– Во! Стало быть, он не чокнулся вовсе. И мы с тобой – наглядное тому подтверждение.
– Остаётся лишь выяснить, кто из нас первичен, а кто вторичен?
– Давай оставим пока этот вопрос на рассмотрение философам. Что тебе ещё удалось узнать?
– Их село лежит недалеко от областного центра. И угадай, как он называется?
– Светлоград?
– Так точно. Но только бесы переименовали его в Труменболт, а село – в Байденвилл. У этих чертей, как сказала мне Панина, мания какая-то всё переименовывать: улицы, скверы, учреждения. Лишь бы не по-прежнему, не по-советски было.
– Выкорчёвывают народную память?
– Ага. И насаждают свои, «ценности». Педерастию и всякое такое.
– Дерьмо это, а не ценности, – сплюнул Журавлёв.
– Согласен. Но зато в каких красивых обёртках!
– Говно, оно и остается говном, в какие бы ты обертки его не заворачивал… а тут ты как оказался?
– Да очень просто. Узнал у хозяйки расписание автобусов, сел на трёхчасовый и прикатил сюда.
– Зачем?
– Чтобы разведать насчёт Петрова. Ведь он до армии в Светлограде жил. А поскольку я тут застрял, и делать мне было всё равно нечего, я и решил наведаться к нему домой и выяснить, не появился ли он в родных пенатах?
– И что, выяснил?
– Не. Не успел. Я как раз топал к нему, когда тебя повстречал. И, что паршивее всего, им интересуются и другие.
– А кто же это?
– Какие-то мутные типы. Обходят дома, останавливают прохожих и предъявляют им фото этого парня. Спрашивают, не встречал ли кто его в этих местах. И, сдается мне, что у Петрова большие проблемы. На фотографии в его личном деле он выглядит молодцом, а тут – словно с креста снятый. Судя по фотке у этих чертей, его отделали так, что и мать родная не узнает.
– И как ты думаешь действовать дальше?
– По намеченному плану. Пойти к нему и, если он окажется дома, предупредить об опасности. А лучше всего, забрать его отсюда.
– Куда?
– К Елене Михайловне. Она женщина добрая, думаю, приютит.
– А если его не окажется дома?
– Установим за ним наблюдение. Теперь нас двое, и мы можем дежурить поочередно. Пока один из нас будет околачиваться здесь, другой может со спокойной совестью отдыхать на одной из наших квартир.
– Кто пойдёт нему?
– Я. Поскольку я всё равно уже шёл к нему. А ты двигай вон к тому вон рыбаку и посматривай на дорогу. Как увидишь меня на гребне – встречаемся.
– Ладно.
– И вот ещё вот что. Может возникнуть ситуация, когда мы окажемся вдвоём в каком-нибудь месте. И как нам тогда разыгрывать эту партию?
Журавлёв почесал щеку.
– Давай сделаем так. Ты уже представился Паниной, как Александр. Так что пусть оно так дальше и будет. Ты – Александр Максимов. А я, соответственно, – Игорь Белосветов, твой брат.
– И какое же премудрое у нас начальство! – восхитился Максимов. – Предусмотрело даже и такую ситуацию! Заранее придумало нам легенды, поселило в отдельные квартиры, и одинаковые отчества подобрало!
– Ладно, топай, давай, – сказал Белосветов. – И ни пуха тебе, ни пера.
– К чёрту, – махнул рукой Максимов.
Он поднялся по откосу на дорогу и направился к дому Петровых. Дойдя до него, осмотрелся. Вокруг не было никого. Он открыл калитку, прошёл к крыльцу, поднялся на него и постучал костяшками пальцев в дверь. Раздались чьи-то шаги, дверь отворилась и на пороге появилась хрупкая женщина в светло-сером ситцевом платьице. Она посмотрела на Константина глубокими печальными глазами, и он прочёл в них немой вопрос.
– Я к Лёне Петрову, – мягко произнёс Александр. – Он ведь здесь проживает?
– Да, – сказала женщина.
– Он дома?
– Нет.
– А вы, наверное, его мама?
Женщина кивнула.
– Можно войти?
– Проходите, – сказала женщина. Она посторонилась и провела его в комнату. У маленького телевизора «Рекорд» сидел мужчина и смотрел телепередачу. Очевидно, это был отец Петрова.
– Здравствуйте, – сказал ему Журавлёв.
Мужчина не ответил. Через завешанное тюлем окно просматривалась улица и река.
– А вы не знаете, когда Лёня вернется? – спросил Журавлёв.
– Нет.
– А когда он ушёл?
– Вчера вечером.
– А он не говорил, куда?
В её глазах мелькнуло беспокойство.
– А кто вы?
Ему не хотелось врать ей, но иного выхода не было.
– Его знакомый. Меня зовут Александр. И мне хотелось бы его повидать.
Заметив её колебания, он добавил:
– Я не враг ему, поверьте. Просто хочу увидеть его, и всё. Он сказал вам, куда пошёл?
– Нет. Просто сказал, что пойдёт прогуляться, – губы её мелко задрожали, и она смахнула кончиком мизинца набежавшую слезинку.
– Успокойтесь, – Максимов замешкался, вспоминая её имя отчество, – Татьяна… Родионовна.
Он увидел в окно, как к калитке подходит шпик.
– К вам идут, – сказал он матери Петрова. – Я выйду и переговорю с ним, а вы, пожалуйста, не выходите. Если он все же войдёт в дом – ничего не говорите ему о своём сыне. Это очень нехороший тип.
Он поспешно вышел из дома. Шпик уже приближался к нему – стриженный, как новобранец, горбоносый, лопоухий, с водянистыми недоверчивыми глазами.
– Служба Цеце! – рявкнул он, увидев на крыльце Максимова. – Вы тут живете?
– И что с того? – сказал Александр.
– Мы разыскиваем одного человека, – сыщик вынул из кармана рубахи фотографию Леонида и протянул её Максимову. – Не встречали его?
Александр потянулся к снимку. Уже второй раз за сегодняшний вечер он начал рассматривать его – с глубокомысленным видом топорща брови и шевеля губами. Наконец вернул фото шпику и отрицательно помотал головой.
– Нет. Никогда не встречал.
– В доме ещё кто-нибудь есть?
– Да. Но, думаю, они вряд ли смогут вам помочь.
– А это мы поглядим, – сказал шпик, назидательно поднимая палец. – В нашем деле никогда не знаешь, где найдёшь.
– Дело ваше, – сказал Александр, сдвигая плечами. – Заходите.
Он пропустил филёра, тот вошёл в дом и без лишних церемоний двинулся в гостиную. При его появлении отец Леонида даже не повернул головы.
Ни с кем не поздоровавшись, филёр протянул Петровой фото её сына.
– Знаете его?
Стоя за спиной ищейки, Журавлёв отрицательно помотал головой. Татьяна Ивановна поняла его предостережение и все же, посмотрев на фотографию, не удержалась от возгласа:
– Ой! – она зажала рот ладошкой, но тут же спохватилась и подняла на шпика простодушный взгляд. – А кто это?
– А вы не знаете его?
– Нет.
– Почему же вы, в таком случае, так разволновались?
– Ну как же, – пояснила Татьяна Родионовна, – он весь избитый такой, бедняжка…
– А вам разве это не пофиг?
– Пофиг.
– А, может быть, вы узнали его? Учтите, ваша обязанность говорить представителям власти одну только правду. В случае сокрытия известных вам фактов, вы понесете суровое наказание, предусмотренное законом.
Она согласно закивала:
– Да, да… Я понимаю, понимаю…
– Так видели вы его когда-нибудь? Вспоминайте хорошенько.
– Нет.
Он взял из её руки фотографию и передал её Петрову старшему:
– А вы? Знаете этого парня?
Отец взял фото, скользнул по нему беглым взглядом и буркнул:
– Нет.
Он вернул сыщику снимок и снова вперился в экран телевизора.
– Посмотрите внимательнее, – настаивал шпик. – Он живёт где-то в этом районе. Возможно, вы его встречали.
– И смотреть нечего, – отрезал отец. – Если бы я видел его, то так бы вам и сказал.
– Ладно, – зло прошипел лопоухий. – Но, если вы увидите его, немедленно сообщите нам по телефону. Это понятно?
– Да, да, – закивала Татьяна Родионовна. – Да, да. Конечно. Понятно. Чего уж тут не понять…
Шпик направился к двери, и Максимов последовал за ним. Сойдя с крыльца, агент остановился, смерил Максимова недоверчивым взглядом и, не слова не вымолвив, вышел со двора. Александр наблюдал, как он направляется к следующему дому. Оставалось надеяться, что и там всё пройдёт гладко.
Он вернулся в дом. Отец Леонида по-прежнему сидел и у экрана телевизора. Татьяна Родионовна от пережитого волнения едва держалась на ногах. Константина охватила волна жалости к ней. Поддавшись безотчетному порыву, он приблизился к ней и обнял её за худенькие плечи.
– Не волнуйтесь так, Татьяна Родионовна, – мягко произнёс он. – Главное, что он жив. Иначе бы они его не искали.
Она вдруг уткнулась ему лицом в грудь и заплакала. Он терпеливо ждал, когда она выплачется. Отец Леонида по-прежнему не спускал глаз с телевизора. Наконец женщина отодвинулась от него и сказала:
– Извините.
Он улыбнулся ей.
– Ничего. Всё будет хорошо. Главное, что он жив.
Продолжение 15. Выстрелы в гараже http://proza.ru/2024/04/21/525