– Avakyan, Azizbekoff, Amiryan, – фамилии эхом уносилось ввысь, – Borjyan, Verizoff, Gabyishev, Dzjarapidze…
Пять фигур в багряных балахонах неподвижно застыли вокруг большой звезды, нанесенной красной краской на потрескавшийся паркет. Их лица были скрыты под капюшонами. Каждый держал в руках горящую свечу, колеблющийся свет которой освещал лишь небольшое пространство вокруг стоящего.
Невидимый голос с иностранным акцентом завершил торжественное чтение, и фамилия двадцать шестого бакинского комиссара упорхнула под купол арендованной баптисткой церкви. Наступившая тишина означала, что первая часть обряда завершилась. Зажегся свет. Стоявшие в круге откинули капюшоны и стали разглядывать друг друга.
В последние годы посвященные в тайну представители крупнейших компартий редко встречались вживую. В этой церемонии участвовали члены парторганизаций Китая, Кубы, Лаоса, Северной Кореи и Вьетнама. Четверо из пяти собравшихся были мужчинами. Лишь корейский лидер прислал родную сестру – единственного человека в партии, которому мог полностью довериться. Никого из современных российских коммунистов не пригласили. Адепты красного учения не терпели предателей.
Вьетнамец и кубинец поставили свечи на пол и втащили в центр звезды связанную женщину в коротких шортах. Покрытые татуировками руки и ноги извивались в тщетных попытках вырваться, из-под импровизированного кляпа струйкой текла слюна. Голову пленницы украшали фиолетовые дреды.
– Это его внучка? – русский язык лаосца было сложно понять, но использование главного языка Интернационала было традицией, требовавшей неукоснительного соблюдения.
– Ага, – кивнул темнокожий кубинец. – Он тогда не успел сделать это с собой, а достать его прямых потомков до настоящего времени было сложно. В 53-м трусы из его окружения дождались кончины, а потом сразу же принялись делить наследство, забыв о Завещании. Но теперь-то уж нам никто не помешает – все сделаем по правилам. Да и внучка хоть на что-то сгодится в своей жизни. Как говорил Маркс, от каждого по способностям!
– Кто бы мог подумать, что мы сделаем это здесь в Нью-Йорке? Мы собрались в самой цитадели империалистов, а никто из русских не принимает участия. Позор, конечно, что родину трех революций нынче терзает рука капитала…
В это время китаец отошел к стоявшему неподалеку столику, заставленному баночками с кока-колой и пачками чипсов, и вернулся, сжимая в руках небольшой молот и сверкающий серп. Кивнув остальным, он начал приближаться к жертве.
Присутствующие восприняли это как команду и одновременно достали из складок одеяний черные книги, обложки которых украшали золотая надпись «DAS KAPITAL». Хоровое пение на немецком языке создавало прекрасный готический фон для струй крови, хлынувших в центр запульсировавшей алым светом звезды: «Der Reichtum der Gesellschaften, in welchen kapitalistische Produktionsweise herrscht, erscheint als eine ungeheure Warensammlung…»
+ + +
Он открыл глаза и стал всматриваться в окружающую темноту. Тело пока еще плохо слушалось, но он все же смог заставить себя повернуться и скатиться с подушек, на которых лежал. Лицо уткнулось в твердую холодную стену. Похоже на стекло. Что ж, это не проблема.
Выйдя наружу, вдохнул прохладный ночной воздух. Судя по раскинувшейся перед ним площади, Москва совсем не изменилась. Только ГУМ был по-новому освещен множеством электрических фонариков. Оглянувшись, он стал рассматривать темный терракотовый зиккурат, из которого только что вышел. Надо же какая махина получилась! Но в целом неплохо сделано – все в соответствии с его чертежами.
Твердой походкой он вышел в центр Красной площади и подмигнул красной звезде на Спасской башне: «Пгодолжим, товагищи?»