Наводнение...

Владимир Словесник Иванов
    Нет силы, более сильной, непредсказуемой, трудно приручаемой, и побеждаемой, чем огонь и вода. В обычных условиях и то, и другое обеспечивают всему живому и человеку в том числе, условия выживания, комфорта, если хотите, однако в экстриме…

    Огонь может заняться от маленькой, случайно оброненной искры, но пожирает он жадно, словно оголодавший, всё вокруг, кроме железа и камня, оставляя после себя пустоту, угли и пепел. Бывает, что от огня поднимается такой жар, что железо и гранит начинают тоже плавиться! С этим явлением природы борются «огнеборцы» — по-нашему, по-современному, пожарные — доблестные люди, которые, рискуя жизнью, противостоят этой стихии, и, в общем-то, в меру своих сил довольно успешно.

    Что касается воды, то без неё невозможна жизнь всего живого от комара до слона или жирафа с бегемотом. Даже такие непримиримые враги, как клыкастые и зубастые тигры, львы и тому подобные хищники «объявляют» «водяные перемирия» с животными, которые служат им добычей, чтобы могли те и другие напиться и восстановить силы. Вода — это жизнь!

    Тем не менее в определённых условиях вода является непреодолимой или почти непреодолимой силой, чему свидетельствуют всякие Цунами или разливы рек во время половодий. Тогда, прорывая плотины и дамбы, снося дома, мосты и переправы, вода на своём пути превращает поля, сёла и даже небольшие города в моря разливанные, принося людям и животным неисчислимые бедствия, порой даже на грани жизни и смерти.

    Справиться с этой стихией, если не невозможно, то крайне трудно, потому как движение воды остановить архи сложно, потому что вода — субстанция несжимаемая. Водную стихию можно только предвосхитить, строя мощные заградительные сооружения, обводные каналы и тому подобное. Но человек так устроен, что «пока гром не грянет, мужик не перекрестится», то есть редко, когда загодя до происшествия, люди предпринимают какие-либо защитные меры.

    Во втором десятилетии 2000 годов беды на человечество, связанные с лесными пожарами и наводнениями, посыпались, словно из рога изобилия и несть им числа.
   Борются, люди, борются, а всё никак не совладать им с этими стихиями…

   Мой любимый и уважаемый за многотрудность судьбы Санкт-Петербург тоже когда-то был крайне подвержен наводнениям, и это понятно: тут тебе под боком Маркизова Лужа (часть Финского залива), в которую впадает полноводная Нева, и множество речек и речушек, а с другой стороны Ладожское озеро, почитай, что море, которое гонит свои волны в Неву… Чего же тут стихии не разгуляться!

    Когда начинают дуть сильные западные осенние ветры с Финского залива, они не только противодействуют выходу воды из Невы, образуя как бы подпор, но формируют так называемую нагонную «длинную волну» в устье Невы, что образует подъём воды во всех речках Питера — вот вам и наводнение. С самого основания Питера — это была беда города, которую даже воспел великий Пушкин в своей поэме «Медный всадник».

    Страдал Санкт-Петербург-Петроград-Ленинград-Санкт-Петербург от этих
наводнений и ущербов, ими принесённых, страдали жители, страдали головы власть предержащих о том, что делать и придумали… После очередного крупного наводнения в 1955 году додумались построить дамбу, перегораживающую Финский залив в районе Кронштадта, которая и должна была бы преграждать путь той самой «длинной волне», причиняющей столько бед Питеру.
 
    «Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается…» — после долгих дебатов с «зелёными» (сиречь экологами), строителями, финансистами дамба была построена и начала работать только в 2011 году, но дала сразу свои ощутимые результаты. Так, в 2013 году ожидался подъём воды, который стоил бы Питеру миллиард рублей убытку, если бы не было этой дамбы.

    Всё, что я Вам, уважаемый Читатель, тут рассказал, есть лирическое   отступление или, если хотите, затравка к дальнейшему разговору…

    Жил я в конце семидесятых годов прошлого столетия (звучит-то как — СТОЛЕТИЯ!) в Питере в доме, что на углу улицы Плеханова (ныне Казанской ул.) и проспекта Майорова (ныне Вознесенского пр.) и хорошо, вроде, так жил, что был в оное время даже с машиной! Это сейчас только ленивый не имеет каких-либо колёс, а тогда… — имеющий машину, почитался за основательного, зажиточного человека.

    Так вот, автомобиль свой, чтобы, не дай Бог, его не угнали, я держал на платной автостоянке, что была на набережной Пряжки, прямо у Матисова моста. Стояла машина на деревянном пирсе над водой, до которой было метра два. Живущие в моём городе знают эти места в Коломне (район Питера), а любознательные иногородние могут приехать посмотреть или, если дорого или лень, справиться по карте.

    Место было удобное, тихое, но охраняемое, правда, один раз, ещё по своей водительской неопытности, я чуть не улетел с пирса в воду, но обошлось — успел затормозить, так что повис над речкой только одним колесом.

    Всё текло своим чередом: дом – работа - дом и так далее. На работу ездил на машине: утречком по утренней прохладе променад до стоянки, а вечером, припарковав машину на пирсе, домой — и такая «дребедень каждый день».

    В один из осенних вечеров, возвращаясь домой, я отметил, что уровень воды в Пряжке довольно сильно повысился — не так, чтобы до колёс машины, но очень даже заметно. По дороге домой я невольно заметил, что и канал Грибоедова как-то несколько переполнен водой, не так, чтобы она выходила из берегов, но спуски были уже притоплены. Особенного беспокойства у меня это не вызвало, ибо по осени да в ветреную погоду в Ленинграде явление это было достаточно частое, тем более никаких предупреждений по радио не поступало.

    В полном спокойствии я поужинал, чем Бог послал одинокому мужчине, почитал часок и улегся спать.

    Снилась мне какая-то чушь: будто я что-то пытался переплыть, кого-то вытаскивал из воды, но не мог никак вытащить… Проснулся я около половины второго ночи от телефонного звонка, который трезвонил в прихожей на «всю Ивановскую».
    Вставать страсть как не хотелось! Что это за сумасшедший, которому приспичило мне звонить в столь поздний час? Но пересилив себя, всё-таки поднялся, взял трубку, а из неё:
    — Товарищ Лазарев, — это со стоянки Вас беспокоят. Если Вы не придёте в ближайшие полчаса-час, то Ваш автомобиль превратиться в амфибию. Вода в Пряжке поднялась до колёс Вашего автомобиля.
    — Ну, ни фига себе! Сон-то, видать, в руку! — пронеслось в моей голове.

    Делать нечего, быстренько одевшись, натянув плащ и обувшись на всякий случай в резиновые сапоги, спустился на улицу.

    Ветер был сильный западный или северо-западный — между домами он крутит, так что понять было трудно, однако на улице всё было сухо и спокойно, а вокруг ни души.

    Быстрым шагом я направился на стоянку, но ещё не доходя до канала Грибоедова, заметил, что у моих ног начала плескаться вода, и чем дальше, тем сильнее. Выйдя на набережную, я остолбенел — канала не было. Из черноты плескавшейся воды торчала только кованая решётка, ранее ограждающая набережную, а вокруг разливанное море. Тротуара не было тоже, а теперешнее русло занимало всё пространство от цоколей домов на одном берегу, до цоколей домов на другом берегу.
 
    — Что же делать, что же делать?.. — сверлило мозг.
    Страшно, однако! Но идти всё-таки нужно, а то ведь авто утонет — жалко, другого ведь не куплю! А как идти? Уровень воды на месте, где был тротуар сантиметров двадцать, а что под водой? Что под водой в сентябрьскую ночь разглядишь навряд-ли даже с китайским «дальнобойным» фонарём.

    Черепашьим шагом, почти что приставным, начал я двигаться ощупью к Театральной площади, прижимаясь к стенам домов. До площади нимало, ни много метров триста, если даже не четыреста, которые надо форсировать чуть ли не вплавь. Шагаю, а боязно: вдруг, крышка люка открыта — так и улетишь вниз в преисподнюю, переломав ноги или ещё что-нибудь, а то и утопнешь…
 
    Думал я так, думал, семеня по сантиметру, но у самого Львиного мостика, торчащего из воды только своим горбом да двумя потухшими фонарями, наступил — так и есть — на крышку приоткрытого люка, которую приподняла и сместила в сторону вода. Крышка под моей тяжестью провернулась на выступах, и я полетел вниз…

    Не знаю, что это был за люк, но провалиться до ушей не успел, так как мои ступни больно уперлись во что-то твёрдое. Крышка люка, встав на дыбы, всей тяжестью чугуна больно ударила меня в бок, но это было всё же лучше, чем провалиться в канализацию по макушку. Руки, правда, инстинктивно я всё-таки успел раскинуть, но застрял ногами на какой-то опоре внутри колодца. Плохо ли, хорошо ли, но, думаю, что мне всё-таки повезло.

    Кое-как, кряхтя, матерясь и вспоминая несусветную Мать, на руках из люка я выбрался!  Промок, конечно, до нитки, один сапог потерял, но, слава Богу, ничего не сломал. Так в одном сапоге, а вернее, босиком, я доковылял до улицы Декабристов, на которой воды не было, и только у горловин люков плескались лужи.
 
    Так по улице, минуя выступающие из воды горбы мостов через Крюков канал и Пряжку, я доковылял до стоянки, на которой почти одиноко стоял мой автомобиль по ступицу колёс в воде.

    Заведя свою бедолагу, я перегнал её посуху к себе во двор, где воды никогда не бывало в любые другие наводнения, а мои синяки от падения в люк и простудные сопли зажили на мне со временем, как на собаке.

                С-Петербург, 2024г.