Как-то я спросила маму:
– Ты веришь в бога?
Она задумалась, смотря куда-то вдаль, немного помолчала и, чуть пожав плечами, неуверенно ответила:
– Даже не знаю…
Я и сегодня помню этот короткий разговор о вере. После него я не раз размышляла о том, сколько пришлось маме пережить, пройти сквозь беззаконие и угнетение, сквозь страдания и потери. Может, тогда и закралось сомнение в существовании спасителя? Может, тогда и начала увядать надежда на него? И если она в чем-то была грешна и понесла наказание, чем провинились перед Всевышним её малолетние безгрешные дети? Почему он отнял у них маму и папу? Почему забрал жизнь у едва начавших свой путь на земле маленьких людей?
Я не знаю, возникали такие мысли у мамы или они одолевали только меня. Но когда на войну с фашистами вместе с односельчанами ушёл её муж, а на плечи женщин легла вся мужская работа, когда армия наша отступала в жестоких кровопролитных боях, и сводки по радио приносили с собой лишь горечь и боль, молились женщины за победу, за возвращение мужиков, за будущее своих детей. Молилась и моя мама.
Целыми днями женщины работали на совхозных полях и в животноводческих фермах. Доили коров, летом пасли стадо, весной пахали поля, летом растили овощи и пшеницу, заготавливали сено, осенью убирали урожаи, свозили зерно на совхозный ток. На этих работах была занята и мама, а в начале войны ещё и дежурила в детских яслях ночной няней, где почти круглосуточно находилась дочка Томочка. Девочка, подрастая, чаще стала оставаться дома одна. Каждый вечер она ждала, когда мама закончит что-то шептать перед старинными иконами: без молитвы мама спать не ложилась.
Привиделся однажды маме сон. В барачной комнате, где они с дочкой обитали, вдруг приподнялась одна половица, и из подпола выглянула незнакомая женщина.
– В Бога-то веришь? – строго спросила она. Мама испуганно молчала, а женщина испытующе смотрела на неё пронзительными глазами, и, не дождавшись ответа, так же строго снова спросила: – Молишься?
– Молюсь! – резко ответила мама.
– Ну, молись! – как бы приказала женщина и исчезла под половицей, которая глухо захлопнулась.
После этого сна мама стала посвящать молитвам больше времени и усердия. После них душа немного успокаивалась, тревога отступала от сердца, и верилось, что Игнатий непременно вернётся домой живой и, даст Бог, даже здоровый.
С продуктами было трудно. В яслях ещё что-то имелось для питания детей, туда отправлялась часть производимых в совхозе овощей и молочных продуктов, а дома хозяйки пекли хлеб в русских печках из отрубей*, если удавалось каким-то способом их добыть. Ели жмых** пополам с лебедой – варили из них суп. Кое-что росло на своих огородах, обрабатывать которые у женщин уже не хватало ни сил, ни времени.
Наезжали в село разного рода начальники, партийные работники районного масштаба, проверяли и распоряжались, требовали и поучали. Кто-то из этих постоянно наезжающих управленцев пригляделся к Анастасии Гориной, стал оказывать ей внимание. Мама посмеивалась над ухажёром, а он стал захаживать к Томочке. Четырехлетняя девочка хорошо знала, что папа у неё есть и он на фронте, как и папы всех знакомых детей. Просто она ещё ни разу его не видела, но он скоро приедет.
– Томочка, хочешь, чтобы я стал твоим папой? – неожиданно спросил её однажды надоедливый дяденька.
Томочка отрицательно замотала головой:
– Нет, у меня есть папа!
– Ну и где же он? – развёл руками дяденька.
– Он на фронте!
– И что же он там делает?
– Куриц бьёт!
Томочке всё равно, фрицы или курицы – уж очень созвучны были эти слова, а курицы, конечно, были понятнее и привычнее.
Незадачливый воздыхатель ретировался, и через какое-то время вовсе перестал приходить к Томочке с конфетками. Может, переключил внимание на другой объект, а может, перевели его куда-нибудь в другое место.
Но случилась с девчушкой беда: она сильно простудилась, болезнь быстро перешла в двустороннее воспаление лёгких. Пока мама трудилась на общественных работах, ребёнок лежал дома на широкой скамье в полном одиночестве. Тома иногда вспоминала, как мама, прибежав с работы, заглядывала в комнату: жива ли дочка, дышит ли? Она уже готовилась к худшему, – судьба забирала у неё детей одного за другим, но десятый её ребёнок медлил уходить к старшим братьям и сёстрам, и только время по какой-то своей прихоти как будто остановилось возле маленькой девочки и выжидало, когда, наконец, отступит эта коварная болезнь, уйдёт прочь, сгинет навсегда. Мама лечила её своими средствами, она хорошо знала народную медицину, которой в своё время её обучила родная матушка, Анастасия Андреевна Рассказова, слывшая в округе знахаркой.
Благодаря маминым усилиям и, возможно, молитвам, дело пошло на поправку. Не могла девочка не дождаться отца, который ценой своей жизни защищал их от напасти, верил, что придёт к дочке, о которой так тосковал на фронте. Не могла мать потерять ребёнка: если случится непоправимое, что она скажет отцу, когда он вернётся, как оправдается?
Дважды за время войны мама сфотографировалась с Томочкой и посылала отцу фотографии. Наверное, эти снимки были для него самым дорогим приветом от родных.
*Отруби – отходы мукомольного производства, состоящие из истертых оболочек зерна и остатков неотсортированной муки.
**Жмых — продукт, получаемый после отжима растительного масла на прессах различной конструкции из прошедших подготовку семян масличных культур, например, подсолнечника.