Заехал по пути с дачи к друзьям. Возле дома перекладывали с Филиппычем коробки с их цветами – клубни и корни, хранившиеся в моем погребе, в его машину. Завтра поедут к себе на дачу, есть такая станция Глубокая по пути на Байкал. А тут подошла Татьяна Васильевна, его жена, стала зазывать на стакан чая. Я уже запланировал отказаться, потому что знал, насколько она гостеприимная хозяйка, одним чаем не обойдется, да и с Филиппычем мы давненько перестали застольничать, так как беседы наши переходили в споры. И хотя коньяка к чаю не предвиделось – мне надо вести машину, но жалко было времени. У кого в голове работа, свободного времени нет.
- Понятно, сказала Татьяна Васильевна, - брезгует.
Это был жесткий аргумент, пришлось согласиться. Поднялись на четвертый этаж. Давненько не был у них. Тот же домашний музей – ничего лишнего. Везде – офорты, икебана, поделки из бересты.
Геннадий Филиппыч показал шкатулку, сделанную прошедшей зимой. Взял в руки – легкая и твердая, постучишь ногтем – отзывается, как кость. Поверхность блестящая, узорчатая, на крышке и стенках – изящные орнаменты, словно вырезанные из кости.
Геннадий Филиппыч не мог долго хранить загадку. Оказалось, что сделал он шкатулку из клена. Клен – редкое дерево у нас, а этот уже был настолько стар, что рабочие его спилили. Тут оказался Филиппыч с вопросом: можно ли ему отрезать кусочек для поделок. Рабочие от доброты душевной отпилили ему лучший кусок, Филиппыч развел руками, чтобы показать размер.
Обычно для поделок он использовал березу, кедр и ель. А для этой шкатулки пришлось еще самостоятельно делать металлические шарниры для крышки. Мастер – золотые руки. Пока дети не выросли, трудились над поделками всей семьей. Сейчас дочь и сын живут в столице, присылают внуков для развлечения. Иногда, разговаривая по телефону с Филиппычем, слышу звуки пилы или ножа, или шелест бересты. Руки у него не останавливаются.
В шкатулке оказалась еще одна.
- А это – портсигар отца, - пояснил Филиппыч. – Сделал в 1943-м году. Я ее отреставрировал сверху.
Открываю, внутри – сухая бабочка и на крышке надпись: «Сделал портсигар Титов Филипп Осипович, 1943 год, шамшитовое дерево, озеро Рица, Риценское ущелье».
Возможно, местные жители называли самшит «шамшитом», у абхазов – свой выговор. Понятно, сделана из самшита. Вот она передо мной – живая традиция. Теперь понятно, что у Геннадия Филиппыча в генах – творческая жилка, стремление к красивому. Вспоминаю, как они семьей сделали в лицее офорт из бересты на всю стену у входа с темой: «Данила-мастер». Я приглашал телевизионщиков из Иркутска, они создали фильм о самобытных художниках, было это лет двадцать пять - тридцать назад.
С родителями Филиппыча я не был знаком. Отец его в тридцатые годы был председателем колхоза. Филиппыч впервые об этом поведал. Участвовал в раскулачивании. В одной семье было трое братьев, которых он лично раскулачил. Но семью их не выслали, как обычно бывало. Раскулаченные обещали с ним расправу. В это же время ему, как председателю, запретили выдавать на трудодни зерно. Он понимал, что без зерна люди будут обречены на полуголодное существование. Он выдал колхозниками только половину нормы зерна на каждый трудодень. Другая половина трудодня, возможно, компенсировалась другими продуктами или вещами. Но указание он нарушил, кара последовала незамедлительно. Никто тогда не понимал, да и сегодня не всем известно, что Сталин претворял в жизнь ленинские принципы социализма: держать население на голодном пайке. Его лишили партбилета – выгнали с треском из партии, лишили должности председателя, но в заключение он не попал, семья не пострадала. Тогда он решил уехать подальше. Как сказал Филиппыч, они уехали в Сибирь. Есть такой город Свирск на Ангаре, не так далеко от Иркутска, оттуда приехали в наш город Геннадий Филиппыч с женой, он был стоматологом, специальность востребованная. Видимо, отец его с семьей доехал до этого города. А что он делал в войну в Абхазии – думаю, заготавливал что-то для фронта, возможно, древесину. Поэтому и оказалась возможность сделать портсигар из самшита.
В разговоре я тоже вспомнил, как в 30-е годы прошлого века одну семью постигла участь, которой избегла семья отца Филиппыча. Мужчину обвинили и арестовали в 1938 году. Семья, жившая в селе, была объявлена семьей врага народа, изгнана из собственного дома. Стоял ноябрь, в Сибири земля в это время покрывается снегом. До ближайшего города было 70 километров. Мать и пять детей, младшему был годик, отправились пешком в город. Когда дошли до города, умерло трое детей, остались старшие брат и сестра. Мать нашла землянку на окраине города. Название города: или Ачинск или Канск. Прошло тридцать лет, как я написал статью об этом случае и о других подобных в городскую газету, уже сменившую название «Рассвет коммунизма» на более приличное. Женщина обратилась в депутатскую комиссию по оказанию помощи бывшим репрессированным гражданам, председателем которой, как и еще одной – по социальной защите, я был. У меня отца в 30-е годы выгнали из НКВД за то, что сочувствовал заключенным в лагерях. Оставшиеся в живых люди прожили всю жизнь в страхе и печали, не могли высказать свою боль в советское время. Эта женщина рассказала финал истории. Мать через некоторое время умерла, остались они с братом. Их отправили в спецприемник, потом – в детский дом. Через год отца освободили, признав его невиновным. Он их нашел – остатки семьи.
Некому задать этот вопрос: за что? Мужчина был лоялен к власти, ничего не нарушал, хотя был донос, но установили его невиновность. За что уничтожили его семью?
Молодые люди могут ответить: ну, ошиблись, в любом деле бывают ошибки. Таких ошибок были миллионы, потому что большинство репрессированных было реабилитировано впоследствии – признано невиновными.
Наши рассуждения прервала Татьяна Васильевна, позвав пить чай. Геннадий Филиппыч добавил, что в 60-е годы в семью родителей пришло извещение, что «Титов Филипп Осипович реабилитирован». Оказалось, что ему дали тогда условный срок. Страна у нас большая, сумел убежать с семьей от всех напастей.
Филиппыч заварил мне ферментированный иван-чай. Татьяна Васильевна выставила вкусную запеканку, а к ней еще грибочки – маслята да белые, которых я не удержался, да взял добавки. В общем, чаем меня напоили, потом еще разогревали, потому что беседа не кончалась, а без коньяка и спорить было не о чем.
Начало смеркаться, пришлось покинуть гостеприимный уголок, так как стараюсь за рулем бывать в светлое время суток. На прощанье хозяйка заметила:
- А ты ведь не хотел даже зайти к нам.
Да, новую шкатулку и портсигар, которому исполнился 81 год, я бы увидел не скоро, ведь впереди у нас – дачный сезон.