Альтернативные историки Кузбасса. Часть 2. Здесь будет город-сад…
Итак, в 1929 году неподалеку от города Кузнецка, на Горбуновской площадке, где предстояло родиться на свет гиганту советской металлургии, рабочие приступили к рытью котлованов под будущие цеха.
Правда первые экскаваторы появились на стройке только в конце 1930 года, когда половину земляных работ уже выполнили грабари и землекопы с лопатами. Да и то, прибывшие машины частенько ломались и простаивали, а в морозы вообще отказывали. А квалифицированных специалистов для управления ими не хватало. Поэтому миллионы кубометров земли на площадке были перелопачены вручную! Да и зачем нужны какие-то там экскаваторы, если, например, землекопы бригады Андрея Филиппова в 1932 году за одну смену выполнили норму на 1100%? На каждого из них пришлось по 74 кубометра вынутой земли, при плане 7!
Подъемные краны ударным труженикам тоже оказались не нужны. Пятнадцатилетняя Ульяна Фатеева, работавшая на строительстве жилых домов в будущем Новокузнецке, вспоминала:
«Устанавливались трапы вплоть до чердака, по ним таскали кирпич на носилках. Сначала не могла унести за раз более 10 штук. Мне в то время было всего 15 лет, уставала очень. Постепенно втянулась, стала зараз переносить по 20 кирпичей. В качестве спецобуви нам выдавали лапти (веревочные), на ночь вокруг печек мы накладывали горы лаптей, но просыхать успевали только те, что лежали у самой печки. А большинство из нас уходило на работу в непросохших лаптях».
А вот как, согласно «Истории Кузбасса» 1970 года, проводились бетонные работы на площадке:
«Морозы доходили до 50 градусов, а тепляков для укладки бетона не было. Укрывая чем попало бетон, обогревая день и ночь кострами рабочее место, комсомольская бригада Барышева сутками не покидала рабочее место. Кладка бетона без тепляков при сильных морозах, произведенная впервые в мировой практике, заставила иностранных специалистов преклониться перед энтузиазмом и героизмом (вернее сказать, идиотизмом, — прим. автора) советских строителей».
Бригадир каменщиков «Кузнецкстроя», поляк Вацлав Шидек, рассказывал в 1934 году:
«Когда мы кончали первую батарею в подарок XYI партийной конференции, то я в течение 4 дней не уходил с печи, домой не являлся. Подушкой для отдыха мне служила рельса, а чтобы было помягче, подкладывал брезентовые рукавицы.
Как раз перед этим у меня заболела жена, и я ее отправил в Томск, а дома остались двое ребят, одному 3 года, другому 7 лет. И вот, на второй день после моего ухода младший сынишка заболел и скоропостижно помер (судя по всему, от тифа — прим. автора). Я под производственным угаром забыл про ребятишек. На пятый день прихожу домой и вижу — младший мой ребенок помер, а старший где-то ходит по площадке и ищет меня. Соседи также ходили и искали, но не нашли. А трупик начал уже пахнуть. Делать нечего, надо хоронить, а после пришлось хорошенько выпить. Пил за победу и пил за горе».
Жилья вновь прибывшим на площадку строителям катастрофически не хватало. Председатель рабочего комитета «Кузнецкстроя» Федор Емельяненко писал:
«Жилищные условия были крайне тяжелыми. У некоторых хозяйственников в то время была такая «линия»: — Мы должны строить завод, а не жилье; нужно тебе жилье, строй».
В результате, вновь прибывшие первым делом рыли себе норы в земле, чтобы элементарно выжить во время пятидесятиградусной сибирской зимы (на фото в начале статьи показан типичный быт рабочих на «Кузнецкстрое»).
Илья Эренбург писал в своем романе «День второй», посвященном строительству Кузнецкого металлургического комбината:
«День и ночь рабочие строили бараки, но бараков не хватало. Семья спала на одной койке. Люди чесались, обнимались и плодились в темноте. Они развешивали вокруг коек трухлявое зловонное тряпье, пытаясь оградить свои ночи от чужих глаз, и бараки казались одним громадным табором.
Те, что не попадали в бараки, рыли землянки. Человек приходил на стройку, и тотчас же, как зверь, он начинал рыть нору. Он спешил — перед ним была лютая сибирская зима, и он знал, что против этой зимы бессильны и овчина, и вера. Земля покрылась волдырями: это были сотни землянок».
А теперь отвлечемся на минуту от строительства КМК и почитаем, что писали в газете «Сибирский вестник» о быте шахтеров на Судженских копях в 1899 году:
«Бараки как бараки — низкие строения, входить нужно, согнувшись в несколько крат. Внутренность самая непрезентабельная, все пространство занято грязными нарами, даже без перегородок. Выдыхаемая углекислота, табачный дым, чад очага, имеющегося в каждом бараке, испарения от котелков с пищей и онуч делают атмосферу настолько едкой, что самый привычный нос начнет чихать, и кашель душит, как после первой затяжки табаком. Живут в одном бараке женатые, холостые и совсем юные рабочие. На мой вопрос: «Сколько народа живет в бараке?» — ответили: «Как случится — один входит, другой выходит. Есть свободное место — ложись, нет — уходи…»
Получается, что советские люди, приехавшие на ударную коммунистическую стройку в 1930 году, обитали точно в таких же скотских условиях, что и их отцы при проклятом царизме 30 лет назад! Впрочем, уже знакомому нам Вацлаву Шидеку, ради работы пожертвовавшим жизнью сына, с жильем повезло. Вот что он рассказывал о быте своей бригады:
«Дня через два нас поселили в лучший барак, мы устроились и приступили к работе. Жили мы на Нижней колонии в бараке №14, вся артель в одной комнате. Мы большое внимание обращали на чистоту. Спали на топчанах, но как только заведутся клопы, мы их ликвидируем немедленно. Утром мы все перетрясали постели. В бараке у нас была коллекция портретов вождей, были исторические картины. Имелись балалайки и гармонь».
Действительно, каменщики устроились можно сказать по-царски, учитывая творящийся вокруг бардак. Целая комната всего-то на шесть человек! Но и это еще не все. Бригада Шидека регулярно перевыполняла план на 300-400%, была на хорошем счету у начальства, и в качестве премии их из барака впоследствии переселили в каменный дом, дав каждому по отдельной комнате! А самого Вацлава Яновича из бригадиров повысили до помощника начальника по производственным совещаниям. Правда, в 1937-м расстреляли, признав в нем польского шпиона, но это уже мелочи.
Однако, работать так ударно, как поляки, могли и умели далеко не все. Сам Шидек с горечью признавался, что «Нас многие не любят. Почему? Нас много хвалили. А если будут хвалить одну бригаду, другие опустят руки. Когда мы на коксовом давали 3,8 тонны (при плане 0,8 — прим. автора), — у многих достижением считалась 1 тонна. На нас сердятся, но мне все равно».
Ну а для стимулирования менее сознательных рабочих применялись несколько другие методы мотивации. Вот что вспоминал Павел Бидуля, строитель и первый начальник литейно-фасонного цеха:
«Некоторые бригады делали прямо чудеса; так, бригада Шабалина, например, выполнила свой план на 300%. Чем это достигалось? Тем, что поднята была вся общественность, что было подлинное соревнование. У нас было свое переходящее цеховое знамя. Каждую декаду мы выявляли, какая бригада лучше работает, и сейчас же над котлованом такой бригады появлялось красное знамя. Была у нас плохая бригада Вялина. Там были как раз старые рабочие. Они все требовали спецодежды, валенок. Их прозвали «пимошниками». Эта бригада не расставалась с рогожным знаменем (кусок рогожи на палке вешали над участком худшей бригады — прим. автора). Наконец, комсомольцы повесили над котлованом этой бригады старые пимы — это было высшим позором для бригады».
Доподлинно неизвестно, расстреляли ли Вялина вместе с его старичками-вредителями, или нет, но не мешало бы, конечно, это сделать. Ведь требовать зимой в минус пятьдесят спецодежду и валенки — просто верх наглости и запредельного цинизма!
У трудового героизма имелась и обратная сторона, которую историки не афишировали. Снабжение материалами не было рассчитано на многократное перевыполнение плана. Вацлав Шидек вспоминал, что его бригада порой расходовала все положенные ей на декаду кирпичи за два дня, а потом неделю простаивала в ожидании нового завоза материала. А Павел Бидуля, описывал случай, когда бригада по строительству литейно-фасонного цеха, которой нужно было срочно соорудить деревянную эстакаду, просто-напросто украла вагон досок у мартеновского цеха, оставив тот без материала. Лес на площадке всегда был в дефиците (и это в таежной Сибири). Тысячу рабочих пришлось снять со стройки и отправить на лесозаготовки. А начальники цехов даже посылали своих людей на железнодорожную станцию, чтобы те перехватывали приходящие вагоны с кругляком. Ну а менее расторопные руководители оставались с носом. Поэтому и укладывали бетон в пятидесятиградусный мороз без тепляков, проявляя энтузиазм и героизм.
Питание на стройке — это отдельная тема, и мы коснемся ее лишь вкратце. В 1929 году на всей площадке была только одна столовая, да и та в земляном бараке. Ложек в ней в принципе не водилось, каждый рабочий приходил со своей, либо хлебал суп через край тарелки, а кашу выгребал корочкой хлеба. Ну а посуду мыли прямо на обеденных столах.
Впрочем, спустя год построили уже семь столовых. Хотя к тому времени их требовалось как минимум пятнадцать! Общественным питанием охвачена была лишь половина строителей. Где и что ели остальные — администрация не имела понятия. Меню страдало однообразием, не хватало элементарных продуктов — картофеля, моркови, свеклы. Мяса не было. Да что говорить о мясе, если часто не доставало обычного хлеба! Зато вместо капусты и лука, например, могли привезти целую тонну горчицы. Пришлось создать даже специальную «тройку» во главе с начальником строительства, которая заседала 2 раза в день и лично разбирала проблемы работы столовых и их снабжения.
Помните бессмертные строки Владимира Маяковского, воспевшего тружеников «Кузнецкстроя»?
По небу тучи бегают,
Дождями сумрак сжат,
Под старою телегою
рабочие лежат.
Темно свинцовоночие,
И дождик толст, как жгут,
Сидят в грязи рабочие,
Сидят, лучину жгут.
Свела промозглость корчею —
Неважный мокр уют,
Сидят впотьмах рабочие,
Подмокший хлеб жуют.
Но шепот громче голода —
Он кроет капель спад:
«Через четыре года
Здесь будет город-сад!»
Когда мы учили наизусть эти строки в школе, то как-то не задумывались о том, почему рабочие на ударной коммунистической стройке в начале 30-х годов живут в сырости и грязи под старой телегой, а не в домах или хотя бы в бараках? Почему они жуют подмокший хлеб, вместо нормальной еды? Почему вместо электричества, или, на худой конец, керосиновой лампы, жгут лучины?
Начальник «Кузнецкстроя» Сергей Миронович Франкфурт (впоследствии тоже расстрелянный) в 1934 году писал на этот счет так: «Жилищно-бытовое строительство: строительство больниц, бараков, домов, столовых, хранилищ продуктов и многого другого — все это было решающим, все это предопределяло возможность освоения тысяч и тысяч новых рабочих. Правда эта работа на всем протяжении нашего строительства отставала и отстает от тех потребностей, которые мы имеем. Каждый день к нам приходили сотни и сотни рабочих, бывали дни, когда приток составлял тысячи человек, и конечно, за таким человеческим потоком нам поспевать с жилищным, бытовым строительством было тяжело. Это характерно не только для 1930 года; это характеризует и последующие годы, где отставание не давало возможности создания нужных условий труда…».
Действительно, число рабочих «Кузнецкстроя» росло в геометрической прогрессии. Если в 1929 году на площадке будущего завода трудились 4000 человек, то в 1930-м их стало 17500, в 1931-м уже 46000, а к пуску завода в 1932 году, 49000! И это не считая тех, кто работал на строительстве Сталинска, на Тельбесском руднике и на прокладке железных дорог. Обеспечить достойными бытовыми условиями такую массу людей и в самом деле было очень сложно. Но дьявол, как обычно, кроется в деталях.
Что мешало приехавшим на стройку рабочим, увидевшим собственными глазами такое скотское к себе отношение и отсутствие простейших удобств, тут же развернуться и уехать домой? И тем самым вынудить руководство «Кузнецкстроя» заняться не только возведением домн и цехов, но и элементарным улучшением быта людей? Увы, сделать этого вновь прибывшие не могли.
Согласно исследованиям Новокузнецкого краеведа Людмилы Ивановны Фойгт, до 60% строителей КМК были раскулаченными крестьянами и бывшими заключенными, сосланными на стройку со всех уголков страны. Ведь в 1930 году началась массовая коллективизация и принудительное выселение так называемых «кулаков», и под эту категорию попадали все неугодные новой власти селяне. Да и местные зажиточные крестьяне, не дожидаясь неизбежного, активно бросали свое хозяйство и нанимались рабочими на рудники и заводы (в итоге, во вторую волну коллективизации в Кузбассе оказалось некого раскулачивать). Поэтому предъявлять какие-либо претензии руководству вновь прибывшие работники, конечно же, никогда бы не осмелились. Выбрались целыми и невредимыми из горнила коллективизации, и уже отлично. Чем и пользовался беззастенчиво товарищ Франкфурт, проговорившийся в своих воспоминаниях, что даже в 1934 году, когда количество людей на стройке значительно уменьшилось, проблемы с их бытом все равно еще до конца не решились. А зачем их решать?
Впрочем, отдельные приезжие не боялись выступать против администрации. Часть рабочих была завлечена на стройку так называемыми вербовщиками, которые ездили по городам и весям страны, заманивая людей в Кузнецк повышенной зарплатой и обещаниями предоставить каждому по квартире. Приехав на площадку и столкнувшись с суровой действительностью, такие рабочие начинали требовать выполнения обещанного. Но руководство стройки заявляло, что за пустые посулы вербовщиков оно отвечать не собирается, а особо активным борцам за свои права пригрозило исключением из партии и пообещало направить материалы на них по месту жительства для дальнейшего разбирательства. В итоге завербованным рабочим пришлось признать, что они были не правы, и смириться с неизбежным.
Ну и конечно-же контингент строителей был щедро разбавлен активистами, приехавшими по комсомольским путевкам, вроде вышеупомянутого Павла Бидули. А те готовы были работать денно и нощно на голом энтузиазме, не напрягая начальство «Кузнецкстроя» глупыми просьбами о какой-то там спецодежде и валенках.
Альтернативными историками все сказанное выше преподносилось, как примеры небывалого энтузиазма и героизма простых советских тружеников. Хотя на самом деле, это яркие примеры наплевательского отношения к людям и использования принудительного рабского труда. Большевики поступили точно так, как и Петр I, который еще 200 лет назад начал активно приписывать крестьян к казенным заводам в ходе первой российской индустриализации. Правда реформа 1861 года освободила приписных крестьян от крепостной зависимости и избавила их от рабства (подробнее об этом см. в заметке «Горнозаводские рабы» http://proza.ru/2024/02/06/235), но советская власть вновь закабалила свой собственный народ.
Зато Кузнецкий металлургический комбинат был построен и запущен в рекордно короткие сроки, всего за тысячу дней, и стал одним из самых крупных в мире. Советские историки хвастливо писали, что по выплавке чугуна и стали КМК превосходил такие страны, как Польша, Италия, Австрия или Швеция. Вот только, увеличив проектную мощность комбината и установив мировой рекорд скорости строительства для подобных объектов, никто почему-то не подумал о том, что и сырье заводу понадобится на несколько лет раньше планового срока, да и потребуется его гораздо больше! В итоге первые три года КМК работал почти исключительно на Магнитогорской руде, которую приходилось возить по железной дороге через полстраны. А при малейшем сбое поставок завод лихорадило. Местное сырье начали использовать лишь в 1935 году, но даже еще спустя пять лет рудники Горной Шории обеспечивали комбинат только на треть от потребности!
Волей-неволей снова вспоминаются планы Иосифа Иосифовича Федоровича, который безо всякого трудового героизма намеревался построить металлургический комбинат в Кузнецке еще в 1921 году. А вместе с ним и Тельбесский рудник для снабжения предприятия сырьем. Ведь капиталистам, дотошно считающим каждую копеечку, никогда не пришла бы в голову идиотская мысль возить на завод руду (по сути дела, пустую породу) за две тысячи верст. Да и, честно признаться, сам КМК в мировом масштабе не был каким-то уникальным предприятием. Как писал в 1934 году главный инженер «Кузнецкстроя» Иван Павлович Бардин, аналогичных комбинатов уже имелось 6 в США и 2 в Германии. Но на это советские историки предпочитали закрывать глаза. И конечно, была бы построена уже парочка подобных заводов и в России, если бы не Октябрьская революция, отбросившая страну на десятилетие назад абсолютно во всех областях.
Когда читаешь про строительство КМК, возникает закономерный вопрос — почему освобожденный большевиками народ на пятнадцатом году Октября жил нисколько не лучше своих порабощенных проклятым царизмом предков три десятилетия назад? Казалось бы, к этому времени молодая советская власть должна была уже достаточно окрепнуть, встать на ноги и забыть, как страшный сон, про использование принудительного труда. Да и, в конце концов, она просто обязана была к этому времени обеспечить своему народу хотя бы мизерную часть от тех благ, которыми так усердно заманивала его в социализм, словно осла морковкой. Но, увы, этого не произошло.
Причем, не стоит считать, что такая ситуация сложилась только на «Кузнецкстрое», а невольно спровоцировало ее массовое скопление людей на ударной коммунистической стройке. Нет, так было абсолютно везде. Помните, как авторы альтернативной истории Кузбасса с упоением пинали «Копикуз» за «примитивное оборудование и отсталую технику добычи»? А вот что они же писали о состоянии угольной промышленности Кузбасса в 1928 году. Цитата:
«На действовавших шахтах и штольнях добыча велась, в основном, вручную, а откатка производилась конными вагонетками. На все шахты Кузбасса приходилось 37 врубовых машин, 6 отбойных молотков, 3 электролебедки и 2 погрузочные машины. Механизированная добыча угля составляла 1,8 % от общей добычи».
Представляете себе? На одиннадцатом году советской власти 98% угля в Кузбассе шахтеры добывали ручными кайлами, точно так же, как и их отцы и деды при проклятом царизме! А секретарь Западно-Сибирского крайкома партии, знаменитый Роберт Эйхе (его тоже расстреляли), говорил в 1930 году, что «Мы строим крупнейшую шахту-гигант. А вы знаете, как мы эту шахту проходим? Ручным воротом». И только спустя еще 10 лет удельный вес механизированной добычи поднялся от 77% на севере до 100% на юге Кузбасса.
Но, может быть советские шахтеры хоть и махали ручным кайлом, зато жили при этом в человеческих условиях? Ага, держите карман шире. Индустриализация требовала все больше и больше рабочих рук, и население вновь образованных городов Кузбасса быстро увеличивалось. Всего за семь лет (с 1926 по 1933 год) число жителей Щегловска-Кемерово выросло с 22 до 124 тысяч человек, Прокопьевска с 11 до 122, Ленинска с 20 до 72, а Сталинска с 4 до 220 тысяч! Вот только создавать достойные условия для жизни в стремительно растущих городах, никто не спешил.
Для примера приведем выдержки из акта обследования шахтовых бараков в Ленинске-Кузнецком от 1931 года: «В некоторых квартирах нет внутренних оконных переплетов. В большинстве квартир требуется перенавеска внутренних и наружных дверей. Совершенно нет уборных, имеющиеся наружные бездействуют, а потому живущие оправляются прямо у домов. Как в квартирах, так и снаружи — невероятнейшая грязь. Условия жизни шахтеров ужасные, многие из живущих, как взрослые, так и дети, болеют, сидят в совершенно нетопленых квартирах, без воды, без огня».
Санитарное состояние в начале 30-х годов в городах Кузбасса было действительно ужасным. Канализация и централизованное водоснабжение отсутствовали в принципе. Подавляющее большинство жителей городов использовали воду из рек или колодцев. Окраины застраивались так называемыми нахаловками, представлявшими из себя землянки и шалаши. Крыши в них часто протекали, а полов не было. В 1931 году в Кузбассе приходилось в среднем лишь 2,4 кв. метра жилой площади на человека, при санитарной норме в восемь. А в Сталинске-Новокузнецке вообще 1,3!
Цитата из Истории Кузбасса 2021 года: «Отсутствие хороших проезжих дорог, тротуаров превращало передвижение по городу в распутицу в серьезное испытание. Электроэнергии хватало на освещение минимального количества квартир, улицы практически не освещались. Злободневной оставалась проблема вывоза нечистот, ассенизаторские обозы при постоянно растущем населении не справлялись со своей задачей».
Как следствие, в 1930 году в Кузбассе вспыхнула крупная эпидемия тифа, продолжавшаяся почти пять лет, а показатели заболеваемости во время нее превысили даже уровень 1920 года, когда только-только закончилась гражданская война, и Сибирь лежала в руинах!
А теперь для сравнения посмотрим, как жили рабочие на кузбасских рудниках непосредственно перед началом Октябрьской революции. Приведем цитату из «Истории Кузбасса» 2021 года:
«…накануне и в период Первой мировой войны ситуация с бытовыми условиями проживания шахтеров несколько улучшилась. На Судженских копях Михельсона рабочие жили в хозяйских домах по 2–4 квартиры. Имелась бесплатная больница для рабочих с инфекционным отделением, которая обслуживалась врачом, фельдшером и акушеркой. На Судженских копях имелось одноклассное училище с тремя отделениями, где работали учитель и шесть учительниц.
Рабочие Кольчугинских копей, как местные жители, жили по большей части в собственных домах в селе Кольчугинском. Меньшая часть рабочих была размещена в 16 казармах, выстроенных в 1914 году. Рабочие Кемеровских копей также частью жили в собственных домах и на квартирах в деревне Кемеровой, а частью в казармах. На Кольчугинских копях имелась больница на 20 кроватей с аптекой и инфекционным отделением в выстроенном для этого здании. Кроме того, на Кольчугинских копях была школа для детей рабочих с одной учительницей. В 1914 году начали строить баню для рабочих. На Кемеровских копях имелся амбулаторный покой и больница на шесть кроватей, обслуживаемая фельдшером. Работала школа с одной учительницей».
Отчетливо видно, что проклятым капиталистам волей-неволей приходилось постепенно улучшать быт рабочих. И условия жизни шахтеров в 1914-1916 годах, были уже гораздо лучше тех, о которых писал «Сибирский вестник» в 1899 году. Но потом пришла советская власть и все вернулось на круги своя. Если до революции кузбасские шахтеры жили либо в собственных домах, либо в казармах, то даже в 1937 году в одном только Прокопьевске 2,5 тысячи семей ютились в землянках. И это на двадцатом году советской власти!
Разумеется, было бы огромной ошибкой идеализировать царский режим, как это многие начали делать после развала СССР. Положение крестьян и низкоквалифицированных рабочих (к которым относились и шахтеры) до революции было достаточно тяжелым. Но оно было примерно одинаковым во всех развитых странах. Однако, с каждым годом положение это хоть и медленно, но верно улучшалось. Например, если взять те же Судженские копи, то в 1899 году средняя поденная зарплата шахтера за восьмичасовую смену составляла там примерно 80 копеек, а в 1915-м уже 1,3 рубля. Если в 1899 году нары в землянке сдавали за 1,5 рубля в месяц, то через 15 лет место в хозяйском доме, выстроенном владельцами копей, стоило рабочему всего 20 копеек. Если в 1899 году шахтерам приходилось покупать себе одежду втридорога у местных барыг, то к 1914 году на копях открылись магазины общества потребителей со вполне разумными ценами.
Уже знакомый нам Иосиф Федорович не только строил заводы и шахты, но и уделял большое значение социальному обеспечению рабочих. На Кольчугинский рудник он привез с собой из Донбасса 300 шахтеров. Причем отбирал их лично и знал каждого по имени. Всем купил по дому, корове и свинье в кредит, хоть и получил нагоняй от чиновников Алтайского горного округа за нецелевое использование земельных отводов. Кроме того, Федорович организовал при копях лавки и базары, чтобы иметь возможность контролировать цены на товары первой необходимости и не допускать их повышения. А после февральской революции, по требованию шахтерских советов Иосиф Иосифович увеличил расценки и снизил рабочий день до 8 часов.
Отметим еще раз — положение простых людей до революции было весьма тяжелым. Это неоспоримый факт. Если бы в те времена все дружно хрустели французскими булками, то вряд ли большевики сумели бы поднять людей на революцию. Хотя, как знать… Привезти бы царским рабочим на машине времени книжку Ильи Эренбурга о «Кузнецкстрое» и прочесть о том, что их ждет через пятнадцать лет после победы советской власти. Как думаете, свершилась бы тогда Октябрьская революция?
Нет никакого сомнения в том, что со временем положение рабочих и крестьян в России продолжило бы улучшаться. Взять те же капиталистические страны Европы — Англию, Германию, Францию, Италию и другие. Разве в советское время социальное обеспечение и доступность медицины была в них для простых рабочих хуже, чем в СССР? Да нет, нисколько не хуже, а в каких-то аспектах и получше. Ну а рынок потребительских товаров и услуг в этих странах смешно даже сравнивать с советским. А уж про дефицит — извечный позорный спутник социализма — там вообще никто не знал.
Но почему тогда альтернативные историки так усердно вдалбливали людям в головы мысль, что не будь Октябрьской революции, Россия навеки осталась бы лапотной и нищей державой, безнадежно отставшей в развитии от других европейских государств? А все достижения страны, случившиеся за 70 лет советской власти, они объясняли не общемировым научно-техническим и социально-экономическим прогрессом, а исключительно движущей и направляющей силой КПСС? А об этом мы поговорим в последней части статьи.
При подготовке материала использовалась информация из следующих изданий:
1.История Кузбасса в 3 томах. Том II. Кузнецкий край на переломе эпох в 1890-х — начале 1940-х годов. Книга 1. Кемерово, 2021 год.
2.История Кузбасса. Кемерово, 1970 год.
3.И. Эренбург. День второй, роман. 1934 год.
4.Кузнецкстрой в воспоминаниях. Новосибирск, 1934 год.
11.04.2024