Большак сидел на скамейке у забора и вглядывался вдаль, пытаясь рассмотреть, есть ли объявление в окне клуба. До него было метров двести, но бежать по селу не хотелось. Это была не лень, а, скорее, не желание быть замеченным.
Это была единственная улица села, и любой передвигающийся по ней объект был событием. Большим или маленьким, но событием.
Даже когда бабушкин рыжий кобель Барсик на пару со своей мамкой Ладкой тащили с молочной фермы , что стоит за рекой, обглоданную голову дохлого быка, это было событие, на которое обратили внимание если не все жители, то, по крайней мере, многие. Тот страшный рогатый череп ещё долго валялся посреди двора, пугая Большака и вызывая бурную реакцию у всей семьи.
Любое передвижение по этой улице порождало слухи и догадки. А быть причиной слухов Большаку не хотелось.
После того как он последний раз выезжал в поля на дядькином велосипеде, его популярность возросла и приносила ему одни беспокойства. Только ленивый при встрече не спрашивал его, где же он так хорошо научился петь матерные частушки. Будто других талантов у него не было. Ну пусть и не было.
Хотя.... Ведь даже председатель колхоза, перед которым, как оказалось, и устроил своё выступление Большак, высоко оценил мастерство исполнителя и выдал в знак признания его таланта несколько конфет, пока публика отходила от хохота.
Это ли не признание ? Это ли не успех ?
Правда, после вручения наград, вежливо посоветовал перенести свои выступления в собственный двор, и не отвлекать от работы коллектив колхоза.
Припекало. Летнее солнце вышло из-за соседского дома и начало яростно жарить лавку, на которой сидел Большак. Но менять позицию не хотелось.
Объявление было, но вот, что на нём было написано? Пройти краем улицы вдоль домов и посмотреть с близкого расстояния? Нет. Тогда придётся проходить мимо дома старух - сестёр. У них вредная собачонка, которой только дай повод, и она поднимет шум на всю деревню. Это в планы Большака не входило. Прищурившись, он попытался снова разглядеть белый квадрат бумаги, что висел в окне клуба, где, судя по всему, было написано довольно длинное предложение. Идти не хотелось, но любопытство разбирало всё больше и больше.
Он встал с лавки, и, почесав свою пышную шевелюру, медленно дошёл до края забора и посмотрел по сторонам. Улица была пуста. Совершенно. Если бы не крики домашней птицы во дворах, то можно было бы подумать, что деревня вымерла. Но нет. Все её жители примкнули к окнам, и ждут, когда же Большак решится.
- Эх, был бы у меня бинокль .. - с горестью подумал Большак.
Несколько лет назад на этой улице сделали насыпь и насыпали на неё щебень. Это было целое событие, которое немного расшевелило тихую деревеньку в сотню дворов. В течение всего лета по деревне сновали бульдозеры, ездили самосвалы. День ото дня село преображалось. Менялось.
Но дорогу построили, и снова стало тихо. Совсем тихо. Тише, чем прежде. Потому что дорожники пустили полем за деревней объездную с асфальтом и даже разметку нанесли. А деревня осталась сбоку от "цивилизации". И теперь вот сиди и жди, когда какой-нибудь залётный автомобиль заедет в село.
Когда-то улица на этом краю села именовалась "Буйный". Большаку казалось, что жить на "Буйном", намного престижней, чем на другом конце этой улицы. Тот кусок так и назывался -"Конец". Были ещё и "Выселки", но это уже совсем внизу, у моста через речку. Именно на "Буйном"и стоял сейчас Большак, и, шевеля рукой свои кудрявые волосы, смотрел на восток, в сторону"Конца", на белёное одноэтажное кирпичное здание клуба. Оно стояло в середине села, рядом с кирпичным же магазином, и являлось культурным центром деревни.
Чуть на отшибе, через дорогу, было здание начальной школы, окружённое кривым забором с поросшим бурьяном двором. Летом в ней было пусто, и там не было ничего интересного. Но вот в клубе ...
Там несколько раз в неделю вечерами крутили разные фильмы. Заведовал процессом суховатый дядька, которого все звали "Бурцев". То ли это была фамилия, то ли кличка, как у многих в этой деревне, Большак не знал. Да и самого его звали не Большак. Было у него вполне себе нормальное имя и фамилия, которая была у большей части жителей этой деревни. Просто как только он появился здесь, его дядька так стал называть. А за ним и все подряд. Так и пошло.
Яркой приметой того, что вечером будут крутить новое кино, был выезд Бурцева со двора своего дома на его чёрном "ИЖ-49" в сторону райцентра.
Если по утру тишину деревни разрывал мягкий рокот его "ИЖа", то, скорее всего, вечером у клуба снова всё зашумит. Под единственным фонарём в деревне, соберётся молодёжь. Съедутся на своих мотоциклах пацаны в клешастых штанах и модных батниках. В едком смраде двухтактного выхлопа и дыма сигарет, будут трепаться и хохотать, щипать девчонок и коситься по сторонам опасаясь милиции, которая иногда, но устраивала рейд по поимке безправных мотоциклистов. А когда придёт время начала фильма, кинут в банку на входе десять копеек за проход и, скрипя половицами, пройдут в тёмный зал с кривыми стульями, где на штопанном белом экране снова начнётся волшебство.
До обеда ещё было время, и можно было пробраться задами к школе, но и оттуда рассмотреть объявление было бы трудновато. Оставалось одно. Ждать. Ждать обеда и прибытия грузовика с бабушкой на обед. И вот тогда, под шумок, можно было бы проскочить до магазина, у которого обычно останавливается "ГАЗон" и высаживает из кузова "баб", работающих по наряду.
Где сегодня наряд, Большак не знал. Он позорным образом проспал выезд бабушки на работу, и даже не знал на каком "ГАЗоне" они уехали, и куда. Если бы знал, можно было бы прокатиться до места работы и снова спеть чего-нибудь новенькое, услышанное на пиратском радио вещающем откуда то издалека, судя по помехам, доносившимся из дядькиного радио. И впитанное в вихрастую голову Большака уже после единственного прослушивания.
Дядька, когда не был занят делами, иногда включал его, и долго ловил правильную волну. По каким то едва уловимым шумам в эфире, он определял, что это именно то место, и мы ждали. Ждали когда что-то хрюкнув, из динамика начинала литься забойная музыка, от которой по телу пробегали мурашки, и в голове, в районе макушки начинало что то щекотать. Как будто я лечу с горы на санках. Музыка менялась как картинки в калейдоскопе. Иногда проскакивали слова. Они были незнакомые и непонятные. Но иногда через волны помех, мы слышали знакомые слова. Это и были частушки.
"По реке по реченьке плыли две дощеченьки, эх мать, твою мать, плыли две дощеченьки ", и снова музыка от которой бежали мурашки.