Она села рядом с ним на диван, предусмотрительно чуть отодвинувшись в другой угол. Он усмехнулся, и в этой его легкой усмешке она узнала прежнего Славку. Ей тут же захотелось встать и уйти, но он, словно почуяв ее порыв, нахмурился, покачал головой и протянул к ней руку.
- Смеяться, издеваться, дразнить – ничего не буду. Я обещал. Просто ты так отодвинулась… Думаешь, я могу накинуться на тебя прям здесь и растерзать?
Катя внимательно его рассматривала. Он напоминал ей уставшего охотничьего пса, чей хозяин из раза в раз промахивался, заставляя его впустую бегать в поисках несуществующей добычи, обдирая бока и морду. Но в глазах еще искрилось беспокойство и надежда, и еще от него шла энергия… Точно она описать свои чувства не могла, она даже не была уверена, что это не ее внутренняя батарейка накручивает ей амперов.
- А ты хочешь? – и этот неоднозначный вопрос, и ее хрипловатый с холода голос подействовали на него странно. Он растерянно глянул на нее глазами испуганного маленького мальчика и тут же нахохлился, сжался, будто забрался в огромный сундук и захлопнул крышку.
- Ты просила не шутить и быть серьезным. От тебя я жду того же. Давай без дураков. Чего пришла? Ты же всегда говорила, что Северный полюс с Южным никогда не вместе не будут?
Она долго молчала, опустив голову. Нужно было что-то сказать, как-то объяснить ему свое появление в его жизни. Чего она хотела? Посмотреть, любит ли все еще он ее? А если любит? Полюбоваться и уйти? Господи, вот настал тот момент, когда она должна произнести коронную женскую фразу - какая же я дура…
Он тоже молчал и даже не пытался ей помочь. Рассматривал ее с каким-то жадным любопытством. Глаза его скользили по ее лицу, плечам, бедрам, и всполохи странных неведомых, наверное, даже ему чувств пролистывались там киношными кадрами. Возможно, он думал о том, что эти морщинки у глаз врезались в кожу все те долгие двадцать пять лет, пока она жила где -то без него. Плечи чуть ссутулились от того, что так часто непосильная ноша давила на них, а он не мог в этот момент разделить эту тяжесть. А бедра раздались и округлились, когда она рожала не его детей…
- Я не знаю, Слав. Что-то меня потянуло к тебе после той внезапной встречи. Может, женское любопытство. Или возможность узнать, как бы оно было, ответь я тогда на твои чувства… А может, я хочу, чтобы ты увидел меня и понял, что и правильно, что ты не со мной был все это время… Я же вон как постарела…
Он снова с любопытством взглянул на нее, но теперь это было веселое любопытство. Внезапно он наклонился и совсем легонько погладил ее мизинец. От неожиданности она даже не успела отдернуть руку, а он потер кончиками пальцев кожаные складочки на сгибе фаланги, будто ободряя ее. И это едва весомое касание вдруг толкнуло ее изнутри, и ей захотелось разреветься в голос, сильно, до одури, с подвыванием, чтоб губы рвались от надрыва и горло сохло на всхлипах. Катя поняла, что, если сейчас не перебить этот хрип на взлете, он вырвется и выдаст ее с потрохами, со всеми ее метаниями, неудачами, страхами и одиночеством, и она вскочила и бросилась к окну. Она распахнула его, с силой дернув раму, и ледяной воздух опалил ее жгучей волной, заморозив рыдания где-то в глубине легких. Холод толкнул ее назад, и она вдруг испугалась, что Славка стоит уже там, сзади, и она сейчас отлетит прямо ему в руки, а он поймает ее, и дальше непонятно будет, что им обоим делать. Она даже слегка подпрыгнула от резкого разворота. Славка сидел на диване, так и оставшись в чуть согнутой позе, словно она все еще сидела рядом. Только лицо его было низко опущено и свисало вниз как-то совсем нелепо, будто он что-то там рассматривает на диване.
- Может мне тебя действительно растерзать? – голос его звучал надтреснуто. – Всего один раз наброситься и напиться тобой. Напитаться на всю жизнь. Впитать тебя всю внутрь… До последней клеточки… Вдохнуть, чтобы ты испарилась и всосалась в меня… Знаешь, в каждом мужике этот зверь живет. Зверь, натасканный на определенный запах… Мой, вот, только тебя и чует… И иногда он так терзает изнутри, что хочется выпустить его на волю… Как сейчас… Но разве я могу? Разве я могу причинить тебе боль? Катька, ты зачем пришла, а?
Катя с треском запахнула окно. Плевать, что будет. Надо рискнуть.
- Попробовать. Попробовать самой… И дать попробовать тебе… Может я ошибалась? Может не нужно было бегать рысью в поисках любви? Ты же меня любил… А может, и до сих пор любишь, - закончила она совсем тихо.
- А как попробовать? – внезапно ожесточился он. – Переспать? Ты мне дашь, Кать? Так что ли?
Но это его мгновенное ожесточение не напугало ее. Почему-то теперь ее ничего в нем не пугало и не отталкивало. Возможно, потому что он был собой. Не кривлялся, пряча чувства за дурацкими шутками и издевками, не ухмылялся, слегка краснея, от желаний и мыслей. И эта его прямолинейность и грубый голос кольнули ее где-то под ложечкой, и жар от укола потек в ноги.
- Я есть хочу, - лукаво подмигнула она ему. – Давай я картошки нажарю. Не может быть, чтоб у тебя картошки не было. Она у любого холостяка есть.
- И сало. И огурцы соленые, - эхом отозвался он.
- А водка? – тоном училки спросила Катя.
- Не держится, - сокрушенно потряс он головой.
- Эх, ты, бестолочь! - снисходительно бросила она, ловким жестом извлекая из сумки поллитровую бутылку водки.
- Но как? – поразился он.
- Я – гений, прочь сомненья! – возвестила она. – Ну, ты же не зря меня полюбил. Я редчайший экземпляр.
- Раньше была редкостной, - задумчиво покрутил он в руках бутылку и пристроил в холодильник, - а сейчас действительно редчайший!
Катя чистила и резала картошку, потом ворошила ее на огромной сковороде, а Славка стоял рядом, положив ей подбородок на плечо, словно большая смирная собака. Он так и заявил, что голоден, как собака, и что вот так вот уложит «морду» ей на плечо, чтобы наблюдать, как готовится еда. А Катя старательно держала себя неподвижной, чтобы не столкнуться ненароком с мужским телом, и только руки ее легко летали по столу, собирая из разрозненных деталей ужин. Но она знала, что врет самой себе, удерживая расстояние между ними. Она чистила картошку, а сама думала о том, что вот сейчас Славка повернет голову в сторону, и его губы коснутся того места, где шея перетекает в ключицу, а руки скользнут пальцами от плеч до бедер, и он прижмется к ней, а она откинется назад, подстраивая все свое тело под его, чтобы каждым изгибом сомкнуть себя с ним. Но Славка все также стоял и тяжело вздыхал, и она сердилась, не понимая причину этих вздохов, потому что ей казалось, что он забыл о ней и думает только о картошке.
Но потом, когда они уже сидели за столом, и Славка вяло ковырял картошку в тарелке, не отрывая от нее недоверчивого взгляда, она поняла, что вздыхал он вовсе не из-за еды. Она столько раз была рядом, дразня и маня его, будто сказочная жар-птица манит незадачливого охотника блестящим опереньем, что что он уже отчаялся поверить, будто ему под силу ухватить жар-птицу за крыло. А ей почему-то хотелось, чтобы он был сейчас уверен в себе. Уверен в том, что ему ничего не стоит взять и присвоить себе эту женщину. Ту, которая терзала его внутренности все то время, сколько он знал ее, не давала ему жить, дышать и наслаждаться покоем. Ей хотелось, чтобы он был уверен, что, наконец-то, заслужил право обладания. Право лорда, султана, властителя, хозяина гарема, бесцеремонно распоряжающегося покорной ему женщиной. И Катя неосознанно сделала то, чего не делала никогда раньше – она покорилась. И эта ее внутренняя покорность, разлившаяся в воздухе призывной магнетической волной, донеслась до Славки. Он переменился мгновенно - в нем исчезло все собачье и смирное, глаза сузились и заблестели, мышцы под рубашкой обозначились рельефом, спина выпрямилась, и весь он словно нацелился в нее дрожащей стрелой под тугой тетивой.
- Помнишь, мы на выпускном танцевали? Ты была так пьяна, что позволила мне целовать тебя, - голос его звучал обвиняюще, и Катька удрученно кивнула.
- Я был счастлив. Надо было хватать тебя в охапку, пока ты не соображала, и в ЗАГС тащить. Очнулась бы утром, а ты уже поймана, - проворчал он.
Катя откинулась к стене и улыбалась. Теперь не было смысла спорить: она уже все решила. Вот оно течение, по которому ее понесет вдаль, и не стоит больше сопротивляться, рассуждать, анализировать. Где-то сама собой заиграла музыка, и Славка протянул ей руку царственным жестом, будто сейчас они отправятся на светский прием. Также торжественно он вывел ее на середину комнаты и слегка склонил голову. Она шагнула к нему, но он удержал ее на расстоянии, нахмурился и с серьезным видом повел в танце. Она не знала, что он так отлично танцует, и мгновенно включилась в ритм, боясь пропустить движения. Музыка звучала монотонно, отщелкивая такты, и с каждым щелчком кровь все быстрее бежала у нее по жилам, вызывая стремление слиться с партнером и ощутить единую волну ритма. Но Славка внезапно остановился и еще больше отодвинул ее от себя.
- Я люблю тебя, Кать. Не знаю, какой ангел или бес привели тебя сегодня ко мне… Но кто я такой, чтобы спорить и с тем, и другим… Ты точно этого хочешь? Меня… Всего целиком… Ведь я не смогу потом никак… Больше по частям не смогу… Я с тобой цельный только…
Он тяжело дышал, словно человек, сдерживающий огромный вес из последних сил. И Катя сама прижалась к нему, обволокла, обвилась вокруг гибко, окрутила руками, бедрами, крепко уложив ему голову на грудь, чтоб слушать бешеное бормотание сердечного ритма. И Славка застонал так резко и сильно, что ее явственно обдало чужой болью долгих мучительных лет безнадежности и счастья внезапного обретения. И та стрела, что дрожала в ожидании цели, вонзилась в нее резкими рваными поцелуями, жадным сминанием плоти в руках, влажным движением тел и густого нарастающего наслаждения без понимания причины и источника…
А где-то за миллиард световых лет, в чужой галактике, на чужой планете потянулись друг к другу два полюса…