В солдатской палате нас было пятеро, одна койка пустовала. И каждый из пятерых разговаривал со своей хворью. У меня был перелом ноги. Суки из соседней роты так оторвались на мне, что нога стала смотреть в другую сторону. Теперь я лежу на койке, в пятке просверлена дыра и подвешен груз. Это называется "лежать на вытяжке". Срать и ссать мне приходится в этом положении. И я разговариваю с ногой. Нога мне иногда отвечает, мол, а хули ты не боролся, когда тебя ****или, терпила. А я что, борец-сломанные уши?! Я - писарь, мне тяжелее ручки поднимать нельзя. Я стенгазеты рисую и в неуставные отношения не лезу. Мне до дембеля девятнадцать дней оставалось. Такой вот облом. Ноге не легче, она всё равно меня винит.
На соседней койке ворочается бравый солдат армянской армии. Пограничник. Опора государства. Защитник коньяка и шашлыка. Пошел он в ночной секрет с таким же молодым и бравым солдатом как и он сам. Ночь. Луна. Арарат. Поллюции. Зашёл за кустик, чтобы снять напряжение с молодого организма, да так облажался, что вся Армения рыдала. Укусила его змея прямо в ***. Да, да, прямо в него. Хорошо, что сослуживец рядом был, спас Ашота от неминуемой смерти. Оказал товарищу первую медицинскую помощь. А как оказал, об этом в Армении не принято рассказывать.
Теперь лежит укушенный в *** Ашот в нашей палате и травит нам про свою крутизну и как он всех вертел. Хороший он парень, ему еду домашнюю часто приносят. Он с нами делится. А мы его не обижаем. Ну отсосал у него товарищ, ночь, луна, Арарат, поллюции. Бывает.
По ночам слышно, как Ашот в *** себе что-то шепчет. На армянском, поэтому слов не разобрать. Но то, что это какая-то молитва за здравие - к гадалке не ходи. Только хуй у него пока не стоит. Об этом доктор на первом же обходе сообщил всей палате. От чего Ашот побагровел и порвал свежий лаваш в лоскуты. А потом отвернулся и тихонько скулил. Потому что армянские мужчины не плачут из-за такой мелочи.
Двое с одинаковыми травмами - это Диман и Артем. Они из автобата. Привезли на трале БМД. Спустили её. У трала сходни через раз работают. Пружины старые. А эти двое - щуплые, конопатые, как будто братья, стали сходни на место закидывать, и не вышло. Им в обратку обоим ебс. И всё. У обоих перелом плеча. У одного справа, у другого слева. Можно, конечно, из двух солдат одного собрать, целого. Но кто будет возиться. Анестезиолог пьёт, хирург пьёт, начмед безвести пропал, значит, тоже пьёт. А солдат сам себя вылечит, ватку к жопе приложит и выздоровеет.
Так Димон и Артем со временем стали со своими плечами разговаривать. Обсуждали у кого перелом круче. Мол, правая сторона важнее, а левая - только для дрочки. Только дрочить по уставу запрещено. А плечи у них совсем не широкие, можно сказать, девичьи, щуплые. На них и погоны то не удержатся.
Последний, он от меня по диагонали лежит, с аппендицитом поступил, который ему лихо, почти по самурайски вырезали при свечах. Света в тот день не было в этой части Еревана. Случается. Но солдата спасли. Теперь у него шов как от кесарева. И кличка - "Тяжёлые роды". А он всё не может забыть, и со своим уже несуществующим аппендиксом разговаривает. Странный тип. Танкист. Зашуганный вусмерть. У них всего две роты. А континент в основном буряты и тувинцы. ****утое счастье. Маленькие, кривоногие, с заточками в сапогах. Ассасины, ****ь. Командир роты уже от них вешается. Три раза рапорт писал о переводе. Говорит, я, мол, Чечню прошёл, таких долбоебов не видел. Наверное, скоро застрелится. Офицер всё-таки.
Во время обхода у нас особо ничего спрашивают. А мы и не докладываем. Так как я один не ходячий, потому что на привязи, то вовремя дефекации, остальные удаляются из палаты. Старенькая медсестра подсовывает под меня судно и я лежа пытаюсь гадить. Снова не выходит. Тогда она достает из передника клизму. Я немного выворачиваюсь на бок и меня накачивают водой. Потом снова попытка. Что-то вышло. Хотя медсестра говорит, что даже её трехлетний внук какает больше. И грозится завтра принести клизму побольше. Я, в свою очередь, обещаю завтра навалить от души, размером с противотанковую мину навалить. И тихонько плачу.
Когда палату проветрят, возвращаются мои калеки. От них пахнет табаком. От Ашота чем-то мясным. Наверное, опять приходили родственники. Но нам он ничего не принес. Может обиделся. Или доктор вынес ему окончательный вердикт про пол шестого. У каждого своя судьба.
Постепенно доходяг стали выписывать. Первым ушел Ашот. С нами он не стал прощаться. Уходил тихо и грустно, под звуки невидимого дудука и шелест сухого лаваша.
Потом выписали танкиста. У него дембель, дома долечится. Танкист был рад, что едет в часть собирать документы. На прощание он рассказал нам, что выяснил где хранят вырезанные органы. Типа в специальном растворе в банках. Как экспонаты. Дурак-человек. Аппендикс твой мы давно на обед съели.
В палате остались только я и автоботы. Хотя у них кости уже срослись, их пока не выписывали. А у меня сегодня праздник, на тридцать девятый день моей лежки мне наконец разрешили сесть на кровати. По-настоящему. Я сел, свесил ноги и упал в обморок. С непривычки. Но это было начало моего выздоровления, правда до выписки оставалось ещё полтора месяца. А дембель мой уже ушёл. Эх, нога, хули ты такая не крепкая? - Да, пошел ты,- отвечает нога, я из жопы расту, а там держаться не за что.