Огонь прекращается также внезапно, как и начался. В чем дело? Что так смутило духов? Оглядываюсь назад. Из-за грохота я не услышал, как нам на подмогу подошли два танка и четыре БМП.
Подбегаю к показавшемуся из башни танка офицеру. Солидный майор в черном комбинезоне и запыленном шлемофоне.
Это командир танкового батальона. Хладнокровен. Невозмутим. Видимо, здесь не в первый раз. Устало спрашивает: «Чем помочь?». Я молча показывают на укрепрайон духов. Он машет головой.
В тот период службы я только впитывал боевой опыт, и меня восхищали некоторые офицеры кандагарской бригады. Те, кто не вылазил с передовой. Такие как этот комбат или помогавший нам вчера командир разведроты. Казалось, что они не замечают смертельную опасность. Вернее, замечают, но не считают, что она настолько страшна, чтобы угрожать их жизни. Отсутствует инстинкт самосохранения? Свыклись? Нет. Не только. Здесь большую роль играли знания законов боя в зеленке. От них я никогда не слышал слов бравады или упрека. Хотя мне казалось, что их так и тянет сказать: «Что вы паникуете? У вас же так много оружия.»
Вперед! Танки и БМП разворачиваются в линию и начинают движение. Бойцы за ними, прикрываясь броней и стреляя на ходу. Мощные снаряды и очереди 30-мм пушек в труху разносят глиняные и земляные сооружения. Противник такого не ожидал. Духи мечутся. Слабо огрызаются, однако им удается подбить из гранатомета одну БМП. Досадно. Это проблема. Но зато рубеж взят.
Связываюсь с командованием. По уточненной задаче нашему отряду опять отводится роль «наковальни», на которой «молот» наступающих мотострелковых батальонов «расплющит» все душманские банды. Подразделения растягиваются по фронту и приступают к подготовке системы огня и оборудованию позиций.
«Броня» цепляет на прицеп подбитую БМП и собирается уходить, пока светло. С ними было как-то уютнее.
От руководства поступают противоречивые команды. Там какие-то непонятки. Что-то мешает опустить «молот». Скорее всего, командиры батальонов, как и вчера, не хотят потерь и не идут в «зеленку». Они умеют найти причину и красиво оправдать свое бездействие.
Так и есть. Поступает команда на отход вместе с броней.
Только это будет не отход, а выход из окружения. Самое опасное действие на войне. Ты убегаешь и инициатива у противника. Он тебя видит, а ты его нет. Духи будут преследовать, обстреливать, минировать дороги и устраивать засады. Одну засаду командир танкистов обещает точно. Он даже знает в каком месте. Нарвался на нее, когда шел к нам. Мин тоже будет достаточно.
Распределяю людей по машинам. Один офицер проситься внутрь БМП. Видимо сдали нервы. Еще не известно, где безопаснее.
Я и начальник штаба мотострелков располагаемся на раскаленной броне первого танка. Рядом связисты с радиостанциями и еще несколько напряженных бойцов. Ощетинились автоматами. Важно, чтобы в головах солдат отход не перерос в бегство. Тогда паника со всеми ее последствиями. Начинаем движение в сторону горы Гундай.
Двигаемся медленно. Дорогу пересекает множество глубоких арыков.
Солнце в зените. Его выматывающие лучи насквозь прожигают пустое небо и наше обмундирование. На броне танка можно поджарить яичницу. «Зеленка» живет своей жизнью. Пуштуны пасут овец. Выделяется старик в чалме и традиционной афганской одежде. Идет с высоко поднятой головой параллельно нашему танку, не обращая на военных никакого внимания.
Приближаемся к опасному месту. На дороге местный дехканин. Улыбается и показывает на песчаный холмик в колее. Это наскоро установленная мина.
Комбат танкистов предупреждает: «Сейчас начнется!». И скрывается в башне, захлопнув люк.
Танк медленно пытается объехать смертельную ловушку. Безмятежную идиллию знойного дня разрывает мина душманского миномета. Засада! Над головой с жутким свистом пролетает противотанковая граната. Застрекотали автоматы. Вон он гранатометчик за арыком, совсем близко и не один.
125-мм пушка танка резко поворачивается вправо. Прикрученный к башне 20-ти литровый солдатский термос больно бьет меня по правому боку. Выстрел! Гул в ушах. Встряхивает. Будто ты в середине разрыва снаряда. По теории нас должно всех сбросить на дорогу. Но мы цепкие, хоть и оглушенные.
Небо потемнело. Грохот разрывов. Истошный гвалт сотен взмывших в воздух птиц, громкое блеяние бросившихся врассыпную овец и бешеный лай ополоумевших собак. Боковым зрением замечаю, что старик-пуштун, все так же, не обращая внимания на происходящее, неторопливо шествует гордой походкой. Даже на овец не смотрит. Так вот оно какое - восточное презрение к смерти.
Духи слева! Башня танка поворачивается в доли секунды. Получаю удар по почкам прикрученными запасными траками. Выстрел! Пыль, дым, щелканье осколков и пуль по броне. Солдаты подсознательно сжимаются к середине и выталкивают меня и начальника штаба на верх. Палят во все стороны. Пули попадают в мушку моего автомата, искры летят в лицо. Палец давит на спусковой крючок.
Десять минут отчаянной стрельбы из всех видов оружия. Танковое орудие долбит нервно и быстро, как пулемет. Снаряды летят по всей «зеленке». Иначе не выжить. Душманы отходят. Видимо получили или посчитали, что выполнили свою задачу. Подбили еще одну БМП.
Наконец гора Гундай. На ней и вокруг множество командных пунктов и тыловых частей. Здесь мы в относительной безопасности. Возможно отоспимся…
…Свежее летнее утро. Как на родине. Дух захватывает от открывающегося вида на огромную долину, готовящуюся к сватке. Солнечный свет начинает заливать густые колонны виноградных кустов, кривые высокие арыки и грозные, похожие на маленькие крепости с бойницами, сушилки. Над Аргандабом поднимается туман. В дали надменные Черные горы.
Работает авиация. Разрывы бомб на таком огромном пространстве кажутся безобидными столбиками пыли. «Недовольные» результатами «грачи» (СУ-25) парами снова и снова пикируют на только им известные цели. И как только штурмовики выходят из пике, по ним с трех сторон бьют ДШК. Видно, как трассы летят точно за самолетом, а он изо всех сил пытается оторваться от торопливых пуль.
Теперь очередь пехоты. Разворачиваемся в цепь и уже привычно начинаем прочесывание северной части зеленки.
Роте придан полк афганского армейского корпуса. Около сорока только что призванных молодых солдат. Они идут резво. Так бы и двигаться за ними до самого Кандагара.
Через некоторое время резвость пропадает, сарбосы замедляют ход, а потом и вообще останавливаются. Хотя они и необстрелянные, но противника видят лучше нас. Видимо, впереди засада душманов и афганцы решили не подставляться. Подставляться придется нам.
Даю команду остановиться и приготовиться к атаке. Опять надежда на благосклонность судьбы.
И, кажется, она оправдывается. Руководство дает команду перейти к обороне.
Наученные горьким опытом командиры взводов начинают тщательную подготовку опорных пунктов. Я подхожу к начальникам приданного афганского полка, указываю позицию и сектор огня. Их помощь нам явно не помешает.
Но они машут руками. Командир их полка объясняет, что на ночь закроет всех солдат в доме, а сам с автоматом встанет у входа, чтобы никто не убежал.
Жду, что к вечеру душманы активизируются. Но после обеда получаю команду на выход из зеленки.
Разморенные ужасной жарой мы длинной колонной бредем в сторону пустыни. Оглядываюсь назад. Мне хорошо виден вчерашний маршрут отхода. Не хочется верить, но по нему опять пылят танки.
Танковая рота вывозит какое-то подразделение. Они уже приближаются к месту вчерашней засады душманов. Сейчас начнут стрелять вправо и влево. Мы как раз в створе полета снарядов. Их осколки сохраняют убойную силу до 400 метров. Достаточно одного, чтобы положить пол роты.
Началось. Первый снаряд просвистел метрах в ста от меня. Бегом марш!!! Быстрее! Рванули что есть мочи. Вбегаем в крепость заставы "Махаджири". Разрывы в стороне. Повезло…
Выходим в пустыню, на свою броню.
Завершается обычный выход на «боевые».
Что помогло выстоять? Обстоятельства складывались явно не в нашу пользу и от полного уничтожения наш отряд отделяла узкая полоска везения. Или дело не в везении?
Почему солдаты, не раздумывая, шли под пули, шли в смертельно опасную неизвестность, стойко отражали вражеские атаки, самоотверженно снимали мины и рисковали собой спасая от смерти своих товарищей?
Какие внутренние силы позволяли им подавить в себе инстинкт самосохранения?
Я уже собрался порассуждать о роли солдатского фатализма, о внутренней духовной опоре, о справедливом характере войны и убеждении в силе своей армии.
Рассказать о таких гранях как коллективное сознание; хладнокровие, основанное на высоком профессионализме; принятие судьбы воина и осознание реальности происходящего. Но вспомнил разговор с 19-ти летним сержантом после боя.
- Ты зачем стрелял высунувшись по пояс, когда мы отражали атаку духов? Жить надоело?
- Не знаю. Просто азарт и ненависть.
В бою нет прошлого, нет будущего. Я здесь и сейчас, я ищу врага, я вижу врага, я сражаюсь. Отсюда боевое возбуждение и наслаждение от энергии схватки.
Поэтому только вперед. Пусть пули, мины , снаряды. Может быть, я умру, но умру, достигнув главную цель, а значит выполню задачу своей жизни. В этом моя судьба.
На фото моя 9 рота в марте 1985 года. Я стою 3 - й слева, без головного убора. Это перед нашей последней операцией под Кандагаром. Дальше будут Кабул, Кунар,Чарикар, Суруби и Тагаб. Не все доживут до светлого дня.