Евгений Вяткин нимало не сомневался в своем грядущем аресте. В конце концов, скоро уже четвертый год пойдет, как он занимает пост главы районной поселковой администрации. Три года на таком горячем месте и до сих пор на свободе — это, безусловно, его, Вяткина, большая удача, если исходить из сложившейся практики завершения местными районными главами своих полномочий. Или, что скорее всего, большая следственная недоработка.
Все его предшественники смиренно свое отмотали ( ну или досиживают пока ), здраво рассуждал он, пряча в сейф толстую розовую пачку, перетянутую банковской лентой, почему же тогда Евгения Васильевича Вяткина должна миновать чаша сия? Как и все вокруг из плоти и крови состоит, с костьми вкупе. Крылья, вроде, тоже за спиной не мешают. Вон бизнес поставил какой.
Вяткину без ложной скромности было чем гордиться. Основным доходным промыслом для районных глав Кочинска, в течение последних лет пятнадцати, была торговля Родиной- так фигурно называли они выделение земли под возведение вошедших в моду коттеджных поселков. Местность в районе была необыкновенно живописной - только стройся: широкие реки, синие озера, вечнозеленые хвойники, бескрайние, засеянные полезными культурами поля. Вот с этих-то бескрайних и ставших в одночасье бесполезными полей все и началось. Переводили их родимых правдами-неправдами в категорию земель, предназначенных для жилищного строительства, и прощай надежды на сельское хозяйство. Если еще на заре девяностых район славился богатыми урожаями пасленовых, совхозами- миллионерами, то, уже в нулевых, в основном, только виллами, да коттеджами.
Когда, наконец, бывшие совхозные поля закончились, а спрос на поселки между тем только вырос, обиратели земли русской с тем же оголтелым рвением принялись за освоение лесных угодий. С лесным фондом пришлось попотеть основательно – Природнадзор не дремлет, да и лесничества, в свою очередь, палки в колеса поставить норовят, если не с руки кормятся. Так что на первом этапе оперативной комбинации требовалось, чтобы от леса осталось поле. Хотя бы на бумаге. Ну а дальше, по накатанной годами схеме. Чего только не придумывали опьяненные запахом богатой наживы ушлые головы: и красного петуха пускали, и жучка- древоеда подбрасывали, заражали древесину, а потом с чистой совестью определяли участок под санитарную вырубку. Как там учил основоположник: «При ста процентов прибыли капиталист попирает все человеческие законы, при трехстах нет такого преступления, на которое он не рискнул бы пойти, хотя бы под страхом виселицы»? А тут все пятьсот на кону. За пятьсот процентов трешку отсидеть - милое дело. К тому же после возращения "от хозяина" очередного главы в райцентре всякий раз открывал покупателям двери новый красавец-супермаркет. Это напоминало Вяткину о том, что у каждой медали есть две стороны.
- Вот раньше, во времена ударных пятилеток моя должность была бы и вовсе расстрельной,- ободрял он жену Мирославу, у которой глаза последнее время были, в основном, на мокром месте, - Теперь же, в период развитого капитализма, всего лишь сидячая. Так что как-нибудь сдюжим. С Божией помощью.
Чтобы отвлечься от тяжелых дум, Евгений с женой принимались рисовать в своем воображении тот прекрасный день, когда они, в свою очередь, откроют в райцентре большой универсальный магазин.
Женя основательно готовился к отсидке. Потому что она была неизбежна, как завтрашний день, и справедлива, как закон сохранения энергии. Нет, сухари он, конечно, не сушил (не те времена), но теоретической подготовкой старался не пренебрегать.
- Вон, ты только послушай, - досаждал Евгений своему заму, косясь одним глазом в телефон, - Люди пишут, как правильно входить в арестантскую хату. Оказывается, ни в коем случае нельзя в дверях говорить - привет всем. Таким образом, ты как бы уравниваешь своим приветствием разных по статусу сидельцев в камере, и уважаемых зеков, и чертей, которым и руку-то подавать стремно. Могут спросить. Неужели тебе вовсе не интересно? - удивлялся он, перехватывая постно вежливый взгляд зама.
- Как-то не очень, - честно признавался тот.
- Ну и зря. От тюрьмы да от сумы, как говорится, - назидательно качал головой Вяткин и, вздохнув, продолжал, - Вот что ты будешь, например, делать, если при заходе в камеру тебе бросят под ноги полотенце…?
К своим тридцати семи он точно знал, что за все надо платить.
Этим откровением с ним поделился один важный чин из области, позвавший как-то Вяткина на разговор в свое поместье, пара гектаров которого расположилась на берегу лесного заросшего кувшинками озера. Было это еще в самом начале службы Евгения на высоком поприще.
- Сколько взял от жизни, столько положь назад. Закон, - самодовольно вещал разомлевший после парной чин, прихлёбывая толстыми лоснящимися губами отвар можжевельника из огромной кружки с двуглавым орлом, - Купил, положим, новую мебель- посади дерево, улыбнулись тебе- подари улыбку в ответ, пошел на повышение- продвинь наверх своего человечка. Жизнь- это, мил человек, штука навроде кассы взаимопомощи. Негоже оттуда вынимать только. Иначе она сама потом у тебя излишки экспроприирует...
Из того приснопамятного разговора Женя вынес для себя одну довольно любопытную новость. Что отдавать ему, точнее отбывать, придется не только за свои грехи, но и (если, тьфу-тьфу, вдруг) за грехи важно восседавшего перед ним в чем мать родила бесформенного и гладкого как тюлень благодетеля, определившего Вяткина на его доходное место.
- А ты как думал, мил человек? – надрывно свистел лёгкими чин, уставившись, не мигая, точно удав, в округлившиеся глаза Евгения, - Иначе с чего бы мы тебя сюда поставили? Будь добр.
Правда, судя по тому, что сидеть за чина должен был Вяткин, сам он с жизнью, видимо, предпочитал рассчитываться исключительно векселями. Но кто такой Женя, чтобы с ним спорить?
Впрочем, Вяткин старался отдавать и без начальственных разнарядок. Дебет, правда, с кредитом у него не сходился даже близко. Понятно, ведь магазин на что-то надо потом ставить. Да и сейчас, пока вольным воздухом дышит, пожить не лишне. В Мирославе, как потекли рекой деньги, сразу хозяюшка проснулась - все в дом. И ремонт пришлось сделать в их новой трешке, и обставиться с шиком. Опять же одеваться надо соответственно статусу. Да и отдыхать хочется, как людям, а не клопов кормить на местной турбазе.
Однако десятину с неправедных доходов Вяткин, словно библейский фарисей, отчислял исправно: на храмы жертвовал с монастырями, инвалидам-колясочникам засылал. А одно доброе дело даже заняло в его сердце особую полочку. Может потому, что впервые не только бумажками шальными отделался, но и лично включился, засучив рукава.
Началось все с курьеза. Как-то к Вяткину на почту пришло сообщение от одной бдительной гражданки с Лесной. Гражданка писала, что ее соседка по лестничной площадке содержит притон и требовала принять безотлагательные меры.
- В элитном-то доме... - присвистнул Вяткин, представив себе убогое, кишащее тараканами жилище, с опухшими от синьки мужиками без возраста, валяющимися на полу вповалку с потерявшими женский облик полуголыми девицами, и раскиданными повсюду шприцами, да бутылками, - Там в третьем подъезде начальник местного ФМС живет. Надо будет лично прикрыть это гнездо порока, а то черт знает что, понимаешь.
На следующий день, вызвав наряд, он направился вместе с ним по указанному адресу. Едва прозвенела трель звонка, как нехорошая квартира наполнилась адскими звуками- то ли лаем, то ли завываниями, то ли мяуканьем, словно внутри черти драли кого-то.
Дверь открыла симпатичная стройная девушка со строгим взглядом серых глаз. Сама не в каких-нибудь драных рейтузах - в чистеньких, по фигуре, джинсах, волосы в пучок, вся из себя ухоженная и вроде даже не под шофе.
- Что тут происходит у вас? – грозно спросил Вяткин, предъявив удостоверение, - Что за шум? А запах, запах какой. Слон с вами живет что ли?
- Нет, только собаки, - робко протягивая паспорт полицейскому, ответила девушка, - Я ветеринар. Передерживаю у себя бездомных животных.
- Всех? - не удержался от того, чтобы съязвить Евгений.
- Тех лишь, что нуждаются в уходе.
- Понятно. То есть, наркоманов, развратников, алкоголиков не передерживаете? - рассмеялся, глядя на ее растерянное лицо Вяткин,- А-то соседи просигналили, что целый притон у вас .
- Розалия Соломоновна? Она, наверное, имела в виду приют.
- Погорячилась, выходит, соседка. Хотя приют, Арина Сергеевна, — это тоже нехорошо. В многоквартирном-то доме. Ай-ай-ай. Розалию Соломоновну хотя бы пожалели, она вон бедная уже приют от притона отличить не может.
- А кто животных пожалеет? - Арина, неожиданно перестав смущаться, выстрелила в Евгения стальным взглядом своих серых глаз, - Вам собачка не нужна случайно без лапы?
- Сколько их тут у вас, болезных, если не секрет? - уклонился от прямого ответа Вяткин.
- Тринадцать… и три кошки.
- Дюжина, значит... чертова. Давайте поступим тогда следующим образом. Завтра во второй половине дня вы заглянете в Администрацию, и мы вместе постараемся что-нибудь придумать.
И тогда Вяткин, наверное, впервые за весь срок своей службы, выделил землю не под коттеджный поселок. А в придачу установил утепленный вагончик и подвел электричество. Потом на свои кровные купил с десяток списанных двадцатифутовых контейнеров, у которых рабочие срезали боковины, а образовавшиеся проемы затянули металлической сеткой. В каждом контейнере поместилось по три пластиковые будки. Скоро ковчег на тридцать собачьих персон начал принимать первых пассажиров.
Сам же Вяткин как-то незаметно для себя взял над собачьей богадельней нечто навроде шефства.
Время от времени он наведывался на подшефный объект, подвозил в просторном багажнике своего Ровера пакеты с сухим кормом, антибиотики, вакцины. Порой бывало без причины заскакивал, следуя мимо по делам.
- Ну как тут у вас, спокойно все?
- Чучу удалось пристроить в семью, - рапортовала Арина, краснея и отводя взгляд, как она делала всегда в присутствии Вяткина, - Рекс подрался с Бимом. Ухо ему напополам порвал. У Джека второй день понос.
- Ну что ж, давай взглянем.
- На Джека? - растеряно лепетала девушка.
- Почему на Джека? На Бима. Чего я в собачьем дерьме не видел?
Где-то в середине обхода телефон Вяткина раскалялся от наплыва сообщений и тот, нехотя, поворачивал обратно к машине.
- Может быть чаю? - невпопад спрашивала Арина, провожая высокого гостя до ворот.
- Как-нибудь в другой раз, дел невпроворот. Да, чуть не забыл. Спонсорская помощь, - протягивал ей на ходу три красненькие Евгений, - Только не размахивайся особо, до конца месяца поступлений не будет. Без обид.
- Не говорите так, Евгений Васильевич, - кусала от смущения губу Арина, - Мы Бога должны за вас молить с собаками, после всего, что вы для нас делаете.
Вяткин все чаще ловил себя на мысли, что ему по душе находиться в этом атмосферном местечке, приткнувшемся среди вековых лип на территории бывшего пионерского лагеря, наблюдать как наполняются жизнью безучастные еще недавно взгляды вчерашних бродяжек, трепать псов за холки, чувствовать кожей их мокрые носы, благодарно трущиеся об его ладони. Верно говорят, что мы больше любим тех, кому оказываем милости, нежели своих благодетелей. Да и чувствовать восхищенный взгляд молодой красивой девушки, что бывало украдкой нет-нет, да и останавливался на его скромной персоне, Вяткину было тоже приятно. Во всяком случае такое внимание здорово поднимало самооценку мужчины довольно рано обзаведшегося паучками мимических морщин под глазами и седой прядью в челке. Хотя от жизни такой любой поседеет.
«Надо будет на субботник добровольцев согнать, - думал он, выруливая к своей резиденции на Центральной площади, - Пионеров- героев. Вольеры освежить, площадку для выгула сделать. В день защиты животных как раз.»
А время между тем неумолимо гнало вперед стрелки на его Картье за пять тысяч баксов, что есть мочи приближая момент расплаты.
Женя понял, что уже скоро, после того, как зам взял моду смотреть на него свысока, при встрече приветствуя лишь коротким холодным кивком, потом же и вовсе стал морду воротить. А сообразив, не мешкая, перевел все свои активы, от греха подальше, на тещу. Машина, квартира, счета номинально принадлежали теперь не чете Вяткиных, с него же самого взятки гладки. Наконец можно было взглянуть в будущее если не с оптимизмом, то обреченно спокойно, хотя в душе у него все равно оставалась надежда на чудо.
Несмотря на затянувшееся ожидание, арест грянул для Евгения словно война, к которой давно вовсю идут приготовления. То есть внезапно.
За Вяткиным явились с ордером, испортив ему вечер, наполненный плеском волны, азартом, водкой и сальными милицейскими анекдотами. Они с начальником местного отделения полиции уже погрузили на катер пиво и снасти, когда возле пирса остановился минивэн с тонированными стеклами. Мгновенно протрезвевший начальник лично дрожащими руками защелкнул на Вяткине стальные наручники. И смех, и грех. Так, видно, обрадовался бедняга, что не по его душу.
Как потом выяснилось, сидеть Жене предстояло вовсе не за свои грехи. Об этом Вяткину поведал с милой улыбкой на усталом безразличном лице адвокат, которого ему специально прислали из области. Понизив голос до шепота, не терпящего возражений, адвокат любезно порекомендовал Жене подписать протокол допроса с готовыми показаниями, взамен пообещал, что томиться в заключении ему придется не слишком долго, к тому же в местах не столь отдаленных. В пределах пары часов на автомобиле от дома, по крайней мере. Выйдет, в худшем случае, года через три по УДО. По этому поводу кто надо примет меры. На зоне тоже будет чалиться без проблем. Должность непыльную подберут, перед авторитетами словечко замолвят. Женя все подписал, как ему было велено, и уже вечером со спокойной душой входил в хату.
-Вечер в радость, чифирь в сладость…
Так началась в жизни Вяткина арестантская полоса. Адвокат не обманул. Тянул Вяткин свою трешечку без особых проблем. Сидел тихо, работал с мужиками в швейном цехе, изо всех сил приближая момент условно досрочного. В блатные дела не лез, передачи получал исправно, взыскания тоже обошли его стороной. Сидел, дай Бог каждому, как говорится.
Обид на судьбу Женя не держал, положившись полностью на ее волю. Отдавал себе отчет за что сидит, воспринимая командировку в зону, как неофициальную часть своего высокодоходного служебного контракта. Да и почему сидит тоже понимал. Хоть и не по собственным счетам платил, так ведь все равно ж грешен. Закон сохранения энергии в действии. Много он всего об этом законе передумал, зачёркивая химическим карандашом дни в календаре, благо времени у него было предостаточно. "Как там - купил новую мебель- посади дерево? – морщил лоб Женя, какой раз прокручивая в голове застрявший у него в подкорке банный разговор с чинушей» А если он наоборот, гектаров сорок леса под нож пустил? Мебель ему всю жизнь продавать теперь что ли? Смешная шутка. Но если серьёзно. Вот он выйдет скоро. Ну, откроет магазин, которых у них на районе и так уже больше, чем елок осталось в лесном фонде. Ну, китайским барахлом станет торговать, жиреть потихоньку. Жрать будет вволю, пить в два горла. И потом сдохнет когда-нибудь от апоплексического удара или сердечной недостаточности, оставшись у всех в памяти как Женька- вор и торгаш. А скорее всего не оставшись вовсе. И ведь не поспоришь. Нет... дело ставить нужно. Реальное, полезное. Как у Арины-бессребреницы у него, ясен пень, не получится. Тут для начала святым надо стать. Но хотя б чтоб не только в себя, чтоб долги отдать, в жизнь вложить чтоб…
У выхода из тюрьмы его никто не встречал, кроме стайки голубей, разомлевших на апрельском приветливом солнце. Впрочем, он и не ждал никого. Вяткин намеренно не стал сообщать Мирославе дату своего освобождения. Не хотел, чтобы та прискакала сюда сломя голову и увидела непотребство изнанки жизни: железные ворота, колючку, КПП и его самого в некомильфотном пропахшем нафталином клифте с целлофановым пакетом в руках. Собственно, поэтому он и на свидания ее не звал, ограничивался лишь разговорами по телефону. Хоть и тяжело ему это давалось по-человечески. Особенно по мужской части. Но иначе не мог. Эстет. Берег ее тонкую душевную организацию и чувства к себе.
В родном Кочинске ничего за его почти трехлетнее отсутствие не изменилось. Те же пакеты с мусором стоящие вдоль улиц, та же лужа с надрывающимися лягушками в центре перекрестка у Дома культуры , та же стихийная барахолка на автобусной станции, где среди рядов, как обычно, со скучным видом прогуливался полицейский. Зато на Центральной площади поднял флаг новый супермаркет «Мир».
" Что-то хреново тянет лямку мой зам, - отметил про себя Женя, - Хуже даже, чем я когда-то. Но ничего,- понимающе усмехнулся он, - Скоро… скоро в швейный цех."
Увидев в витрине магазина отражение пыльного, помятого жизнью мужика со втянутой в плечи худой шеей и настороженным тяжелым взглядом, Вяткин поморщился, после чего брезгливо провел рукой по своей трёхдневной седой щетине.
- Каторжник, он и есть каторжник, - усмехнулся презрительно Вяткин - И в таком непрезентабельном виде ты собираешься показаться на глаза женщине, фешенебельной на все сто? Той, что тебя, если вдруг на ночь не побрился, спать на диван отправляла?
Вспомнив, про лежащую у него в кармане тонкую пачку хрустов, честно поднятых им на пошиве спец. одежды, Женя двинул свои стопы в сторону вывески «Баня- СПА салон», заведения, которое он в свое время частенько закрывал на спецобслуживание. Там его встретили, как старого знакомого хоть и, понятное дело, без оркестра, как раньше. Тело Вяткина, давно истосковавшееся по деликатному обращению и безлимитному горячему душу, наконец, оттаяло, расслабилось, воспряло.
Через пару часов похожий уже на себя Вяткин- гладкий, надушенный дорогим парфюмом и обряженный в новый серый коверкотовый костюм, стоял у двери в свою квартиру, нетерпеливо давя кнопку звонка. В свободной руке у него была зажата бутылка недорогого армянского коньяка, а в зубах болталась ветка бесплатной черемухи.
Дверь открыла незнакомая хмурая женщина преклонных лет, в цветастом халате и с редким перманентом на голове, нисколько не напомнившая Евгению его тещу.
Черемуха от удивления выпала у Жени изо рта.
- Нет тут никаких Вяткиных, - недовольно процедила сквозь зубы женщина в ответ на его «Вяткину Мирославу хочу».
- Давно?
- С год уж как не живут.
- Интересно девки пляшут. А где они тогда обитают, мамаша, разрешите поинтересоваться.
- Откуда ж нам знать простым смертным, - ядовито усмехнулась женщина и, помедлив, добавила, - Хотяяя… На Ленина, в коттеджной застройке поспрашивайте. Все у вас? А то у меня пельмени на плите...
«В коттеджной… - удовлетворённо констатировал про себя Вяткин, - Узнаю Мирку. Сложа руки не сидела. Могла бы и рассказать, впрочем. С другой стороны, зачем ломать сюрприз? Я бы тоже, наверное, не сказал.»
- А позвонить от вас можно хоть? - cпохватился Женя, когда дверь уже захлопнулась у него перед носом.
Снова беспокоить не слишком любезную женщину он не решился.
Не успела хмурая тетка доесть свои пельмени, как Вяткин, наведя необходимые справки, уже приближался к своему новому дому. Большому и роскошному, как Версаль. Впрочем, иначе у четы Вяткиных и быть не могло. Три этажа кирпича с эркером и балконом. Глухой забор в два человеческих роста. Звонок у ворот.
Женя с чувством утопил кнопку в стену.
Домофон ожил и спросил недовольным, но таким знакомым голосом, что у Жени запершило в горле.
- Ну кто там еще?
- Свои, Мир. …- сглотнув ком, доложился Вяткин, - Одиссей вернулся из плавания.
В ответ в динамике раздался то ли глухой всхлип, то ли вздох, - Он.
После некоторой паузы ворота, зажужжав механическим приводом, приоткрылись.
Когда Евгений оказался внутри двора, на крыльце его уже ждала немного раздавшаяся во все стороны, слегка поникшая, но все еще красивая жена Мирослава. Из-за ее спины осторожно выглядывал силуэт незнакомого Евгению грузного свежевыбритого мужика в пижамных штанах с пузырями в коленях и голубой рубашке с погонами майора.
Мирослава при появлении Жени удивлённо ахнула, прикрыв ладонью рот, как будто бы перед ней стоял не Вяткин, а реальный герой Илиады, избивший одной левой женихов Пенелопы, и села, не удержав равновесие, на стул.
Вяткин хотел было броситься к ней, обнять, но, когда его мозг обработал вторую часть увиденной картинки, пораженно застыл на полпути.
«Точно, сложа руки не сидела. Боже правый. Да еще с ментом.» Чего-чего, а жену в объятиях гражданина начальника организм недавнего зека Вяткина, ослабленный лагерным довольствием, переварить никак не мог. Его чуть не стошнило на дорожку из природного камня от того, что ему услужливо представило воображение. Если бы предательство жены раскрылось как-нибудь иначе, если бы Мира ему написала в отряд, так мол и так, или хотя бы не эта бегемотоподобная пижама с погонами, Женя тогда бы психанул, не исключено, что устроил бы дебош с вероятным мордобитием, после чего, в случае возникновения покаянных слез, возможно бы даже простил. Бог весть. Но тут, не то что прощать, волосы на себе рвать было не из-за чего. Столь красноречивая мизансцена мгновенно опустила светлый образ Мирославы на самое дно иерархии его жизненных ценностей, которыми он основательно пропитался за последние три года. Ему сейчас было жгуче стыдно за нее, за себя, мерзко и при этом почти смешно. Больше никаких эмоций. Ни- че- го.
Женя не стал задавать риторический вопрос, откуда взялись в его доме эта полицейская пижама, чтобы не превращать предстоящий деловой разговор в жалкий фарс или того хуже, в пошлый водевиль.
Потому что сейчас, когда семейная его жизнь так внезапно рухнула, ему от жены было нужно только одно единственное.
- Давай так, Мир, – осевшим голосом сказал он, стараясь не глядеть в сторону незнакомца, - Ты сейчас отдаешь мои бабки и стороны расходятся краями.
- У меня нет твоих денег, - едва слышно прошептала бескровными губами жена.
- А у кого они тогда есть?
- У меня нет денег, - уже громко, чуть не крича, повторила она.
- Что за бред ты несешь, Мир? – втянул ноздрями воздух Вяткин, изо всех сил сохраняя спокойствие. Кича научила его держать себя в руках, невзирая на обстоятельства, - Хочешь сказать, что я, блин, три года, как последний лошара, топтал зону за хрен собачий? Повторяю вопрос – куда делись мои деньги?
- Вложены.
- Постой -постой, - не смог сдержать возглас удивления Вяткин, - Значит универсам Мир, где я купил этот гребаный костюм- это твой магазин? Мира и Мир. Оригинально. И как это я сразу не догадался? Но бабки ты мне все равно отдашь. Все сорок лямов. Плюс еще десять штук за костюм. Впрочем, дом, хрен с тобой, можешь себе оставить. Подарок молодым. А вот магазин ты перепишешь на меня.
- Не могу.
- Обоснуй.
- Он не мой.
- Тогда чей? Почему мне приходится из тебя все клещами вытягивать?
- Николая, - Мирослава, завибрировав всем телом, кивнула на штаны, - И матери.
- И что мне после этого с тобой делать? - Женины потные ладони непроизвольно сжались в кулаки,- Что делать, спрашиваю?
-Ты кто такой, чепушило? - подал голос мужик, который до этого стоял молча, отстраненно глядя куда-то ввысь. Но, как оказалось, краем глаза внимательно отслеживал реакции непрошенного гостя, - Кто ты такой, чтобы вопросы тут задавать? Опять на казенные харчи захотел? Так это я мигом.
- Тихо, тихо, не кипешуй, начальник. Это ж мы с ней так, по-семейному.
Вяткин замер, примирительно разведя руки в стороны. Зоновская привычка не лезть на рожон взяла верх над бурей эмоций, клокотавших у него в районе солнечного сплетения.
- Я на развод подала, Женя.
-Твое дело, - коротко бросил, словно сплюнул, Вяткин и, осознав, что ловить в этом доме ему уже нечего, направился, стараясь держать плечи ровно, обратно к воротам. Зато оказавшись на улице уже дал волю чувствам, разбив в кровь кулак о бетонный фонарный столб, - Сука…Сука…Сука…
Обессиленно привалившись спиной к забору, он слушал доносившиеся с другой стороны всхлипы подлюки- жены и успокаивающий рокот штанов: «Больше он сюда не придет, дорогая. Я позабочусь.»
- Еще как приду, - скрипнул зубами бывший зек, - И обоих грохну. Только вот погуляю прежде.
Гулять, правда, Вяткину было нечем. Бутылка с благородным напитком осталась лежать на ступеньках крыльца вместе с веткой душистой черемухи.
«Даже тут урвали, - укоризненно покачал головой Женя, - Но не возвращаться ж».
Евгений нашарил в карманах какую-то мелочь. Посчитал. Оставалось как раз на «Пять озер» местного разлива.
-Живем…
Сейчас его сознание работало исключительно на короткую перспективу: пойти в ларек, купить бутылку с плавленым сырком, сесть на лавку, выпить, забыться. А дальше… дальше видно будет.
Впереди показались синие в золотых звёздах купола храма «Всех святых», которому в свое время Вяткин, помнится, тоже отдавал долги. А заодно и сам воцерковился немного. Однажды даже причастился по настоянию батюшки. Настоятель - Отец Ферапонт - его тогда тепло поздравил с почином, заметив, что Вяткин первый из всех глав района, кто на его памяти приобщился Святых Тайн, а не просто под вспышки софитов подержал свечку на Всенощной. После чего занес раба Божия Евгения в свой сугубый синодик.
Увидев отца Ферапонта, суетившегося с секатором возле кустов с парковыми розами, Женя, не имея сейчас подлинного религиозного настроя, хотел было отвернуться и, ускорив шаг, прошмыгнуть на другую сторону дороги. Но как бы не так.
- А, блудный сын вернулся, - издалека поприветствовал его глазастый батюшка, оторвавшись от своего богоугодного занятия, - Ну проходи, проходи, чадо многогрешное. Дай хоть обниму тебя что ли…
Женя, пойманный словно заяц в силок, не нашел в себе сил сопротивляться. А скорее всего и не искал.
Через пять минут за наскоро собранным столом уже вовсю разливалась по стопкам брусничная наливка.
- Хоть и среда, но по такому случаю можно. Бог простит, - перекрестил бутыль батюшка.
- Ух ты, - прослезился Женька, когда настойка обожгла ему пищевод, - Это у тебя чистый спирт что ли, отец?
- Горючего в хозяйстве не держим, - засмеялся отец Ферапонт, - Обычные сорок градусов. А ты закусывай, закусывай. Смотри-ка, вот картошечка печеная, огурчик маринованный, свой. С непривычки и не такое бывает.
- Истину глаголешь, отче. Я у хозяина, в основном, на чифирях сидел.
- Это как это?
- Чай крепкий пил. Очень крепкий. А знаешь, отец, меня жена бросила, - развязал язык быстро захмелевший на нервной почве Женя, - Только это еще полбеды. Если не четверть. Обобрала меня до нитки гадина, представь себе. В ноль выставила.
И больше не в силах носить в себе жгучую боль, рассказал отцу Ферапонту все без утайки, начиная с того приснопамятного разговора с областным чиновником в бане, вплоть до сегодняшней разборки на улице Ленина.
Отец Ферапонт слушал не перебивая. Что тут еще скажешь? Только сочувственно вздыхал и кивал головой, шепча про себя тихонько слова молитвы.
- Я бы еще понял, если бы просто рога мне нацепила,- замотал головой Вяткин пропуская в себя очередной шкалик,- Три года без мужика все-таки. А тут... хрясть. Нож в спину.
- Кстати, если тебе остановиться негде, поживи тут пока, - сказал отец Ферапонт, когда Вяткин, наконец, выдохнув, закончил свой монолог, - Приходской дом- не пять звезд, конечно. Но жить можно. Заодно и забор поможешь покрасить.
- Жилье есть. Однушка осталась от матери в городе.
- Ну значит уже не под ноль. Все-таки -квартира. А там холодильник, диван небось, вода горячая. Получше, наверное, чем в казенном доме.
- Получше-то, оно получше,- скривился как от зубной боли Вяткин,- Только скажи, за что мне все это, отец Ферапонт? Ведь не последняя же тварь вроде.
- Может быть, именно потому. Бог если любит кого, то посылает ему скорби для исправления, для очищения. Вон, Оптинские монахи плакали, если у них долго болезней да поношений не было, и усугубляли молитву. Нет скорбей- нет благоволения Божия. Это только в иудейской вере Божья любовь исчисляется количеством нулей на счете в банке. Так что скажи: «Слава Богу» и возрадуйся.
- Еще чего? Я порадуюсь только тогда, когда суку эту завалю вместе с ее хахалем.
- Ты при мне такое говорить брось, - всколыхнулся могучим телом отец Ферапонт, метнув, точно Зевс, молнию из глаз, - Иначе не получится у нас разговора с тобой. Окстись лучше. Господь тебе руку протягивает, а ты ее укусить норовишь. Суд его предопределить надумал?
Вяткин поморщился, как после очередной стопки.
- Крыса она, отец, - - Натуральная. Ну что за люди, а? Даже в лагере народ проще, чище что ли. По понятиям живет. Знаешь, что бы там c ней за такие кренделя сделали?
- И знать не желаю. Сам говоришь, грязные они твои деньги. Слыхал, наверное, поговорку- вор у вора дубинку украл? Что по мне, то снял, видно, Господь с твоей души этот грех и липкому типу в милицейской форме отдал. Точнее, сам он твою тяжесть на душу принял.
Отогретому батюшкиным душевным теплом Вяткину вдруг до мурашек, до першения в носу, захотелось раскиснуть перед ним- перед единственным на всем белом свете человеком, которому до Евгения было дело. Это в лагерном отряде нельзя показывать слабину - «Не верь, не бойся, не проси». С отцом Ферапонтом можно, тут ведь, как на исповеди у него.
- Ну и куда, куда я теперь без дубинки своей? - пьяненько всхлипнул Женя, - У меня ведь планы были, отец. Правильные, кстати, планы. Тебе бы понравились, во всяком случае. А теперь? Без семьи, без денег, с волчьим паспортом. Зачем жить, а?
- Зачем жить? Не гневи Бога, парень. Руки-ноги есть. Молод еще. Сорок лет- не возраст. Зачем жить? Сам подумай, ради чего ты сейчас жить бы стал. Наверняка у тебя это есть. У каждого есть. Крепко подумай…
Начинало смеркаться. Разгоряченный разговором с батюшкой, а скорее всего его брусничной настойкой, Женя решил проветриться.
- Что-то дурно мне, отец, пройдусь, пожалуй.
- Сходи прогуляйся, а я покуда тебе в сенях постелю.
- Ладно, я скоро, - качнувшись поднялся из-за стола Вяткин, - А завтра... Что там насчет забора?
- Подумай, подумай…, - шагая по улицам, недовольно бурчал себе под нос он, вдыхая полной грудью наполненный черемуховыми ароматами воздух его первого свободного вечера.
Наконец ноги сами привели его на территорию бывшего пионерского лагеря " Орленок".
Налившаяся за три года женской спелостью, превратившаяся в настоящую русскую красавицу Арина, при появлении Вяткина, бросила перевязывать пса, и распрямив стан, застыла словно изваяние Мадонны со сложенными на груди руками.
Ощутив от такой трогательной мизансцены давно забытое в прошлой жизни ущемление в груди, Вяткин подошел к ней ближе и неловко, робея точно какой-то пацан, смахнул слезинку с ее вдруг вспыхнувшей щеки.
- А я тебя ждала…
Пуховая перина, взбитая заботливыми руками отца Ферапонта, Вяткину в тот вечер не понадобилась.
На следующее утро он попросил у батюшки лопату и отправился в ему одному только известное место, расположенное далеко в урочище, на склоне лесного оврага. Там, под покосившейся сосной, Евгений, поплевав на руки, принялся усердно откидывать в сторону рыхлую от перепревшей хвои землю, пока его лопата не ударилась о металл. Достав, наконец, из-под корней окованную жестью коробку, Вяткин обнаружил в ней пару колбасок с золотыми царскими червонцами, припрятанными им в свое время на всякий случай.
«Пять миллионов не ах какие деньги, но на небольшую ветеринарную клинику хватит, - думал он, взвешивая свое богатство в ладони.»
Спустя три года Евгения Вяткина арестуют по новому обвинению. Теперь уже в связи с его собственными сомнительными делишками в бытность им районным главой. Народный суд с учетом деятельного раскаяния подсудимого и наличия на его иждивении двух малолетних детей назначит Вяткину полтора года строгого режима.
Арина, беременная в тот момент третьим сыном, останется его ждать…