Стоял холодный октябрь далекого 54-го. Колёсный пароход "Маныч" натужно шлепая разбитыми плицами по осенней холодной воде, которая местами по утрам уже покрывалась тонким слоем сала, шёл с составом из трех, изрядно потрепанных деревяных барж, вверх по Лене. Пароход, как и баржи, шёл в Пеледуй, на зимний отстой. Баржи эти, тремя годами раньше, были построены в этом же посёлке на Пеледуйской судоверфи. На одной из них, на головной, среди шести членов экипажа и находилась семья Брюховых: отец, мать и маленький полуторогодовалый Валерка, который, когда его спрашивали - Как тебя звать? - с серьёзным выражением лица называл себя Лекой. Этот Лека сейчас, по прошествии почти семидесяти лет делится с вами этой историей, которую услышал от своей матери, работавшей на этой барже поваром. Все экипажи барж, да и самого парохода, в большинстве своём состояли из жителей Пеледуя, и поэтому самым главным, самым значимым вопросом для всех был вопрос, успеют ли они до шуги, до заморозков, добраться до дома. В противном случае… В самом наипротивнейшем, о котором и думать не хотелось - зимний отстой! Случайный зимний отстой! И ладно, если это случится вблизи какой-нибудь деревушки, где долгой холодной зимой отстойная бригада, которая будет заниматься выморозкой и спасением зазимовавших судов, могла бы обосноваться у кого- нибудь из местных жителей, попросившись к ним на постой. А, если посреди реки, на самом судовом ходу, и до ближайшего жилья не один десяток километров? Тогда зимовать придётся в каюте одной из барж, предварительно утеплив жилье самым распространённом на севере утеплителем – снегом…
Уже темнело, и капитан, выругавшись в душе из-за начавшегося мокрого снега, хлопья которого рассеивали лучи прожекторов, делая их бесполезными, решил не рисковать и стать на якорь, чтобы поутру, когда рассветет и перестанет валить снег, пройти перекат Еловский, который в конце навигации из за отсутствия гарантированных глубин и сбитой плавучей обстановки, представлял собой большую опасность. Здесь состав с баржами мог сесть на мель, либо, что ещё хуже, напороться на огромные камни-валуны, которые, если верить лоцманской карте, находились в десяти-пятнадцати метрах от судового хода…
До Пеледуя оставалось более шестисот нелегких, полных опасностей километров, и даже при хорошем раскладе, это составляло, как минимум, неделю пути. Октябрь еще не торопился, но свой коварный характер мог проявить в любой момент. Вроде бы ничего плохого не предвещает спокойный, сравнительно тёплый октябрьский вечер. Но за ночь погода может измениться кардинально. К утру температура упадет настолько, что у берегов появятся широкие забереги, а через сутки понесёт по реке и густую шугу, которая в ночной тишине с громким щорохом будет тереться о деревянные борта барж, делая своим шумом и без того беспокойный сон экипажа ещё более беспокойным…
Баржи, как гусята за матерью, послушно, одна за другой, соединенные крепким буксиром, тянутся за пароходом, который сквозь сплошную стену снега, нащупывая прожекторами берег, выискивает удобное место для ночной стоянки. Басовитым гудком пароход предупредил экипажи барж о том, что предстоит стоянка, и чтобы все были готовы к отдаче якорей. Мужская часть команды среди которых был и отец Валерки, которого все звали Лёня, хотя по паспорту он был Алексей, одевшись потеплее вышел в ночь, в снежную круговерть, а Валерка с матерью в теплой каюте, так называемой жилухе, стали готовиться ко сну. Вернее, спать то надо было укладываться Валерке, чему он яростно противился, а его матери еще предстояло встретить промерзших мужиков, накормить и напоить их горячим чаем. Но поскольку Валерка категорически отказывался засыпать без колыбельной, хотя и был уже не маленькой лялькой, мать, поправив у него одеяло, присела на край кровати и, взяв Валерку за руку, тихим голосом стала напевать, поглаживая в такт песни его ручку... Баю баюшки баю, не ложися на краю... Валерка, слушая родной красивый мамин голос, перестал брыкаться и, повернувшись на бок, погрузился в сладкий, безмятежный сон...
Резкий толчок опрокинул стоящую на столе посуду, которая с грохотом посыпалась на пол. Керосиновая лампа, освещавшая каюту ,погасла. В наступившей темноте и тишине стало слышно, как на носу баржи тревожно кричат мужики. Сквозь громкие голоса, заглушаемые ветром, мать Валерки услышала несколько раз слово пробоина. В это время послышался второй удар. Это задняя баржа по инерции сходу наехала на первую, смяв и положив своим поворотом кормовую часть фальшборта. Якорь баржи вспорол борт шлюпки, висевшей на шлюпбалке по правому борту...
Хлопнув дверью, в каюту ворвался отец Валерки, он был весь мокрый. Осветив фонариком испуганную жену, прижимавшую к груди орущего Валерку, он поднял лежащую на полу керосиновую лампу с чудом не разбившимся стеклом и, чиркнув спичкой, зажег ее. Установил стекло на лампу и выдвинул побольше фитиля, отчего пламя ярко затрепетало, освещая каюту и валявшиеся на полу вещи. - Пробоина - охрипшим голосом сказал отец, - пробоина по правому борту. - повторил он. Собирайтесь, сейчас шлюпка с парохода подойдёт, заберет вас, и успокаивающе потрепал сына по голове - Не дрейфь, сынок, все нормально, все в порядке, выбежал опять туда, где разносились тревожные голоса, и где, мокрые до нитки мужики, пытались заделать пробоину…
Тугой напор бурлящей ледяной воды с силой врывался в пролом, образованный в борту ниже ватерлинии, через сломанные толстые плахи. Вода быстро заполняла трюмное пространство…
Возможностей подручными средствами заделать пробоину становилось все меньше... Ручная помпа, которую беспрерывно качали мужики, явно не справлялась с этой задачей. Баржа медленно кренилась на правый борт.
Марфа, так звали мать Валерки, успокоив сына, который, как бы понимая сложившуюся ситуацию, притих и испуганными глазенками наблюдал, как мать быстро собирала в чемодан все необходимые вещи и успокаивающим голосом разговаривала с Валеркой. Сейчас сыночка, сейчас роднулечка... Сейчас придет лодка, и мы поедем на пароход... Там на пароходе тепло, светло. Там Лека играть будет, там папа к Леке на пароход приедет, конфетку Леке принесет, вкууусную. При слове конфетка, Лека расплылся в улыбке во весь рот, показав все свои молочные зубы.
Лампа, стоящяя на столе, медленно поехала к краю стола, норовя опять оказаться на полу. Марфа, едва успела подхватить ее и подвесить за крюк на потолке, приспособленный как раз для этих целей. Накинув телогрейку и подвязавшись теплым платком, дав Валерке кусочек сахара, она с усилием открыла дверь на палубу, чтобы посмотреть, идет ли к ним обещанная шлюпка. Порыв ветра ,чуть не вырвав дверь из её рук, ворвался снежным зарядом в каюту, и едва не погасил, висевшую под потолком, лампу. Прикрывши лицо рукой от ветра, Марфа сколько не вглядывалась в снежную круговерть, так и не смогла рассмотреть обещанную шлюпку. Прожектора «Маныча», который, сбросив буксир и сделав оборот, подходил к аварийной барже, слепили глаза и ещё больше делали темноту беспроглядной. Уже закрывая дверь, Марфа с ужасом увидела, что чёрная, дымящаяся ледяная вода, проносившаяся вдоль баржи, уже сравнялась с кромкой борта, и что через десяток другой минут вода начнёт заливать палубу. Захлопнув за собой дверь она бросилась к кровати, на которой сидел Валерка, и не обращая внимание на его возмущённый ор, завернула его в шерстяное одеяло, забыв про собранный чемодан с вещами, выскочила на палубу. Бежать уже было некуда. Единственный путь, который ещё оставался свободным, был путь наверх, на жилую надстройку. Поднявшись по крутой лестнице на надстройку, и прячась от пронизывающего ветра за штурвальной рубкой, она, прижимала к себе плачущего Валерку, молила Бога о спасении, о спасительной шлюпке, о том, что если останутся живы, ни за что больше не пойдёт в навигацию… И ещё одна мысль, затмевая все другие, билась в голове. Крепко сжимая сына, она думала только о том, что никакая сила не разожмет её рук, и что если не удастся спастись, то если их и найдут, то вместе…
- Эй, на барже! Держитесь! Баркас подойдёт к правому борту… - Голос капитана, усиленный рупором, прозвучал из темноты, как глас Спасителя с небес. Яркий луч прожектора, скользнув по рубке, высветил сквозь хлопья мокрого снега съёжившуюся фигурку с ребёнком на руках, и, опустившись вниз, высветил шлюпку, которая пришвартовывалась к притопленному борту. В шлюпке Марфа увидела четверых гребцов, среди которых был и муж, который, как только шлюпка коснулась борта баржи, взлетел по лестнице на надстройку, крепко обнял жену с сыном и стал их успокаивать…
Через два часа Марфа с Валеркой уже сидели в тёплой, небольшой каюте парохода, которую им уступил знакомый по Пеледую, 3-й помошник капитана, молодой парнишка, которого тоже все звали Валера. Покормив сына, Марфа уложила его спать, и тот, умаявшийся и уставший от всех перипетий, случившихся с ним за последние часы, сразу провалился в глубокий сон, даже не вспомнив про колыбельную…
Баржу всеобщими усилиями в течение суток откачали. «Маныч» своими мощными насосами сумел снизить уровень воды в трюме, что позволило заделать пробоину, наложить на неё так называемый пластырь. Люди со всех барж и самого парохода трудились без понуканий и наставлений, сменяя друг друга. Каждый осознавал, что промедление чревато большими проблемами. Если не удастся устранить течь, баржу придётся оставить на зиму, а вместе с ней и пароход, потому что по весне её некому будет спасать от ледохода, и она неминуемо погибнет. А раз так, то и оставшиеся две баржи должны будут остаться на зимовку… Короче, как бы там ни было, баржу неимоверными усилиями удалось спасти, и с задержкой на полтора суток караван в составе трёх барж и парохода двинулся дальше, победно огласив окрестную тайгу мощным густым гудком, эхо которого ещё долго перекликалось в таёжных распадках…
Каравану предстояло ещё преодолеть немало трудностей на своём пути к дому, к зимнему отстою. Но это, как говорил один ведущий на телевидении, уже совсем другая история… Скажу только, что всё закончилось хорошо. Через семь дней караван прибыл в Пеледуй.
Что касается Валерки, то с этого момента он стал засыпать без колыбельной. Потому как настоящие мужики в колыбельной не нуждаются.
Валеркина мать Марфа, сдержала своё слово, в навигацию она больше не пошла и мужа не пустила. Работала поваром в профилактории, санитаркой в больнице. Отец, вплоть до пенсии, работал плотником. Половина домов в посёлке построена не без его участия и его руками .
Вот такой эпизод Валеркиной истории, жизнь которого с пелёнок, да какой там с пелёнок, с момента зачатия ( я потом подсчитал) связана с самой лучшей рекой на свете, с рекой Лена, любовь к которой будет всегда греть ему душу и сердце.
08.12.2022г.