Глава 6
Инга
— Ну что, Наташа, закончили? — поинтересовалась Надежда Викторовна у Ингиной мамы, когда та шла с ведром в сторону уборной.
— Почти. Дочка в последнем классе парты поправляет. Остался только ваш кабинет и учительская.
—У нас сегодня педсовет. Неизвестно, до которого часа он продлится. Давайте-ка оставим мою и учительскую комнату на завтра.
— Так завтра же суббота. Выходной, — напомнила мама Инги.
— Не беда. В понедельник с них и начнёте. Запирайте классы и идите домой.
Инга забежала в продлёнку за Серёжкой. Он очень обрадовался, потому что ещё с детского сада не любил, чтобы его забирали последним. Пока Инга помогала ему со сменкой, Серёжка болтал без умолку. Говорил, что ели, какую букву проходили. А потом стал взахлёб рассказывать, как описался мальчик по имени Вартан. «Все так смеялись. А он плакал».
Инга остановилась.
— Ты тоже смеялся?
— Да, — радостно ответил Серёжа.
— Но он же плакал.
— Но он же сам виноват, — мальчик видел, что сестра сердится, но не мог понять почему. — Надо было вовремя сходить в туалет.
— Это могло случиться с каждым. И с тобой тоже. Ему и так было стыдно, а ты смеялся.
— Все смеялись, — у Серёжки на глазах выступили слёзы.
— Но хотя бы кто-то должен был его пожалеть, — Инга немного смягчилась. — Нельзя, чтобы все смеялись, когда человеку плохо.
— Мне его было жалко, — Серёжка обнял сестру и горячими губами зашептал ей в ухо. — Честное слово, очень жалко. Просто все смеялись.
Инга поцеловала брата. Вытерла ему слёзы и сопли.
— Ладно, пошли.
И они вприпрыжку побежали к школьным воротам, где их уже дожидалась мама.
По пути все трое зашли в магазин. Серёжа катил перед собой тележку и громко сигналил покупателям, которые не спешили освобождать проход.
— Надо ещё молока и муки купить, — вспомнила мама. — Ты же завтра с классом на экскурсию едешь?
Инга кивнула.
— Придём домой, я тесто поставлю. Напеку тебе пирожков с разной начинкой. Угостишь своих.
Инга вспыхнула.
— Мам, прошу, не начинай!
— Ну сама поешь, — она не стала спорить. — Кто знает, когда домой доберётесь.
У кассы мама взяла для Серёжи его любимый шоколадный батончик.
— Это тебе, лихач, за то, что никого не задавил, — сказала она, улыбнувшись.
Дома мама сразу занялась тестом. Инга переоделась и тоже пришла на кухню. Утром они проспали, поэтому тарелки после завтрака просто сложили в раковину. И пока мама замешивала дрожжевое тесто, поминутно заглядывая в тетрадку с рецептами, чтоб ничего не напутать, Инга перемыла всю посуду. Потом на глаз засыпала в кастрюлю гречки и поставила вариться.
— Ты что-то сегодня совсем невесёлая, — заметила мама, когда Инга села на стул и стала безучастно наблюдать за её действиями. — Случилось что?
— Нет, — пожала плечом Инга. — Всё, как всегда.
— А что получила?
— Не помню.
— А контрольную, которую на той неделе писали, проверили?
— Не знаю. У нас сегодня не было алгебры.
Разговор не клеился. И мама замолчала.
Гречка закипела, и Инга убавила огонь.
— Мам, — тихо произнесла она, — а бывает так, что любишь человека, любишь, а потом, раз, и ненавидишь?!
Мама соскребла с ладоней остатки теста, вымыла руки, вытерла их насухо. Накрыла миску с колобком полотенцем и убрала его подальше от окна. Села напротив дочери. Пристально посмотрела ей в глаза и коротко ответила:
— Бывает. — Немного помолчав, добавила: — Я так твоего папу ненавидела.
— Мам, — сказала Инга испуганно, — он же погиб. Ты сама говорила.
— Погиб. Поэтому и ненавидела. Из-за этой проклятой аварии Серёжка такой слабенький родился. Вся жизнь наперекосяк пошла, — голос её задрожал. — Я его ненавидела. И это было даже страшнее его смерти. Я должна была жалеть, страдать. Я и страдала. Но от ненависти. У меня никого не было. Только он. И он меня предал. Самое ужасное, что я тогда именно так и думала.
— Мам, прости. Зря я начала… — Инга дотронулась до её руки. Но мама, словно, и не слышала ничего.
— Когда папа погиб, я жить не хотела. Да и Серёжка тоже. Ещё не родился, а уже не хотел жить. Три дня не шевелился. А потом тихонько толкнул меня, — мама дотронулась до живота, — вот сюда.
Она закрыла лицо руками и сидела так несколько минут. Потом встала и виновато улыбнулась:
— Пришлось жить. Ради Серёжки, ради тебя. А теперь я вижу папу в вас. У Сережи папины жесты. А когда сердится, так же обкусывает губы. Вот спрашивается, откуда? Он же никогда не видел папу.
— А я? — спросила Инга. — У меня что от папы?
— Характер. Ты решительная, как он. И такая же красивая.
Инга покраснела.
— Слушай, а ты почему об этом спросила? — мама внимательно посмотрела на неё.
— О чём?
— Ну, про любовь, ненависть… — мама не успела договорить. — Горелым пахнет?!
— Ой! — Инга бросилась спасть гречку, над которой уже начал виться дымок, а мама — открывать настежь все окна.
— Ну мы с тобой и хозяйки, — мама рассмеялась. — Чуть со своими любовями без обеда не остались.
Инга тоже не удержалась и прыснула.
Гречку хорошенько полили кетчупом, добавили подрумяненные сосиски кружочками, и Серёжка, в которого еду обычно приходилось заталкивать насильно, даже попросил добавки.
— Офень фкуфно, — проговорил он с набитым ртом.
Мама и Инга уткнулись в свои тарелки, чтобы он не заметил их улыбок. Но когда Серёжка строго приказал им: «В следующий раз варите с такими же ингредиентами!» — обе расхохотались в голос. Он фыркнул и ушёл смотреть мультики. А мама никак не могла отсмеяться и всё время повторяла: «Ингредиенты! Где он такие слова находит!» «Как он только выговорил!»
Инга вдруг увидела, что мама ещё совсем не старая, как ей раньше казалось. Просто очень уставшая.
— Мам, иди отдохни, а я тут всё уберу.
— Я и правда, с ног валюсь, — мама зевнула. — Может погода так действует? Смотри, какое небо серое. Ты меня разбуди, когда тесто подойдёт.
Инга мыла посуду и думала о том, что совсем не помнит того страшного дня, о котором сегодня говорила мама. Хотя должна бы. Всё-таки не совсем маленькая была — почти семь лет. В памяти всплывали только какие-то фрагменты, но главные части пазла были утеряны. Может быть, мозг избавился от воспоминаний, которые ей были не по силам?!
Была ли, вообще, эта авария?! Инга не помнила ни столкновения, ни скрежета, ни криков. Единственное, что она знала наверняка: они втроём возвращались… Откуда? Вот и этого она не могла вспомнить.
Как она могла что-то вспомнить, если даже стала забывать, каким был её отец? Остались фотографии. Но разве снимки — это он? Она не помнила, как звучал его голос, как пахли его руки, как царапались его небритые щёки. Живой человек состоит из мелочей. А если всего этого нет, то нет и человека. И эта плита на кладбище — это не папа. Это просто камень, на который они кладут цветы.
Было ещё одно воспоминание, но настолько размазанное, что Инга уже не могла сказать с уверенностью, было оно или нет.
Она очнулась в незнакомом месте. Не было ни боли, ни страха. Она просто рассматривала белые стены, белых людей, которые бесшумно двигались, выходили и снова входили. Всё мелькало и менялось, как картинки в калейдоскопе. Потом вдруг появилась высокая чёрная женщина. Она сидела рядом на стуле и гладила Ингу по руке. Девочка до сих пор ощущала прикосновение холодных сухих пальцев. Женщина, кажется, что-то говорила. Но у Инги в голове звучал только плеск воды. Потом она узнала, что на время оглохла от удара.
А потом — это Инга уже помнила очень отчётливо — началась совсем другая жизнь. Мама, похожая на привидение, Серёжка — существо, орущее дни напролёт, и маленькая девочка, совершенно потерявшаяся в новой реальности.
Инга домыла посуду. Поставила тарелки на полку. Приподняла полотенце, чтобы проверить тесто и закричала:
— Мама! Оно подошло!
Тесто не просто подошло. Оно ожило, сделало глубокий вдох и приготовилось совершить побег из миски. Вскоре аромат маминых пирогов развеял все тревожные мысли.
продолжение http://proza.ru/2024/04/17/282
Автор иллюстрации мой сын Гр. Ованнисян