Вместо Предисловия
Евгению Борисовичу из Москвы позвонили:
- Как там Ратушный?
- Еле сдерживаю – устало отвечал Куркин.
Как раз в тот период у меня с ним состоялся пр и директорах школ любопытнейший диалог.
- Я старый аппаратный волк – заявил мне Евгений Борисович развалясь в своем руководительском кресле.
Альбина Вениаминовна и Лобова напряглись, ожидая моей реакции.
Она последовала молниеносно:
- А я старый аппаратный волкодав!
Вокруг мерцающих шахмат была информационная блокада. Даже само это словосочетание считалось неприемлемым.
Почему?
Потому что однопартийная система с одномандатными округами требовала монопольной игры, когда за один ход одна фигура перемещается ровно на одно-единственное поле. Уже шашки были партии не по душе.
Допустить одновременное движение массы фигур на многих полях партия не могла. И даже помыслить о том было уже опасно.
Опасно как для самой партии, так и для носителя таких идей.
Партия требовала односменной школы как центра жизни в микрорайоне.
Многополярный мир в те времена был за семью печатями.
И полифигурная игра тоже.
Но бы ла и еще причина попроще.
Мастера игры кормились от неё и в целом все в державе было аккуратно поделено «до нас».
В каждой редакции каждой газеты был свой ортодоксальный шахматист. И никаких других шахмат на страницы городских и областных газет не допускали.
Редактор, который пропустил бы мерцающие шахматы немедленно вставал под увольнение.
И страшен был не только «блин» с пропуском неприятного монополисту словосочетания, но и тот, что после такого «ляпа» тебя точно брали «на заметку». То есть ты уже выпадал из списка «проверенных и благонадёжных».
Никаких «мерцающих» партии не требовалось.
И как раз тогда я познакомился с делом Плисецкой Майи и вник.
Мне отверзлись бездны!
Великая балерина наивно полагала, что вместе с ней за рубежи нашей Родины ездят «детки членов Политбюро».
Эти холёные тихие скромные мальчики никакой пользы балету не приносили. А целыми днями катались по магазинам и везли домой пухлые упаковки забитые до отказа «десицитом».
И она на них взъелась.
И даже высказалась публично, что не к лицу это нам - малярам.
Увы!
Майю никто и не собирался просвещать, чьи конкретно эти отпрыски.
На неё набрали фактов по её мелким прегрешениям за границами нашей необъятной Родины и уголовный финал её карьеры начинал криминально улыбаться ей всё страшнее.
В доме моего Учителя начал появляться Родион Щедрин!
Мы родились оба 16 декабря. Его конспект «Кармен» Бизе я обожал с 1969 года, когда впервые увидел фильм «Балерина» в кинотеатре «Аврора» на улице Красной в Краснодаре.
Геннадий Александрович полностью погрузился в подготовку материалов в защиту моей балетной богини. Я и сам занимался балетом в детстве и вырос в обстановке культа Галины Улановой и классической музыки у нас дома. Мои родные (мама, бабушка, Рона и Миша) ходили на концерты исключительных личностей – слушали в филармонии Вертинского, восхищались Вольфом Мессингом, слушали непревзойдённого Эфроса… И было у нас дома одно непреложное «правило» - всё только настоящее! Никаких подделок и заменитиелей. Особенно в вопросах искусства. Мама знала наизусть сотни великих поэтов и мне предлагали дома учить наизусть только самое лучшее и абсолютно настоящее.
Потому и насморк я лечил настоящей луковицей. Съедал её целиком!
Стол дома был один. Старинный. Дубовый. Настоящий. Буфет дома был один. Старинный. Дубовый. Настоящий. И письменный стол от Горшковых мне достался один. Громадный. Двутумбовый. На толстых фигурных круглых ножках! С волшебными пятью ящиками. Покрытый зелёным сукном! Настоящий! Пол был выложен толстыми древними тёсаными досками. Дубовыми! Настоящими!
У меня детство ломилось от книг. Ни одного не настоящего автора.
Виталий Бианки – Лесная газета! Подарочное издание!
Лев Толстой – том 88-ой с черновиками к «Войне и миру»! Не оторваться!
Лион Фейхтвангер – «Лисы в винограднике»!
Проспер Мериме: Избранное!
Я любил читать Анненского и Фета, Тютчева и Некрасова, Симонова и Твардовского.
Лермонтов и Пушкин пронизывали все мои штудии.
Владимир Даль был моим героем.
Его толковый словарь – все четыре роскошных тома был моей настольной книгой.
И потому все в моих детских играх было непременно настоящим!
И если мы строили Кремль, то это были настоящие кирпичи, настоящая стена и настоящий зубец.
Если я лепил своих солдатиков, то это были самые настоящие пешие и конные в мундирах, на точно вылепленных конях, в настоящих остроконечных шапках.
И ракеты из алюминиевой пленки у нас были настоящие. И летали они на горящей засвеченной фотоплёнке по-настоящему.
Я подрастал в настоящем громадном промышленном послевоенном секретном городе в котором частенько по-настоящему дрался с настоящей высокоорганизованной шпаной и укрощал атакующих кусками настоящих кирпичей направленных моей меткой рукой в настоящие лица.
О! Какое было время!
В подвале нашего дома по настоящему и пили, и пели!
Какие это были голоса!
Кстати у моей бабушки Оли было колоратурное сопрано. Настоящее! Я слышал!
А потом я уехал в подлинный город Краснодар к настоящему Учителю и у него познакомился с настоящей книжкой настоящего шахматного кудесника Бориса Самойловича Вайнштейна.
Уже много позже я узнал, что именно он спасал нашу шахматную элиту в годы войны, будучи руководителем шахматной федерации СССР, а заодно и крупным военным руководителем военного строительства. Он снимал настоящие рельсы с настоящего довоенного БАМа и доставлял их под настоящий Сталинград тайком от немецкой разведки. И стокилометровая железнодорожная магистраль протянутая параллельно Волге оказала влияние на исход той грандиозной битвы. Мой Учитель ежевечерне перелистывал десятки страниц этой книжечки и я восторгался сотнями представленных в ней вариантов. Мог ли я предполагать, что спустя 21 год сам стану героем этой самой книжки этого самого автора? Что человек родившийся на четыре года раньше моего отца и на сорок пять лет раньше меня напишет обо мне воспоминания?
И опубликует в ней рассказ об открытых мною, но запрещённых к показу Мерцающих шахматах?
Нет, ни о чем таком я не догадывался.
Меня влекло настоящее дело – исследование доски, фигур, ходов.