Из песни слов не выкинешь
(глава из книги “Занимательный вьетнамский”)
Старый Мазай разболтался в сарае…
Николай Некрасов
Да, это давнее, но
о давнем не умолчишь.
Иосиф Уткин
Полагаю, что не раскрываю никаких тайн, рассказывая, что в Томском политехническом институте имени С.М.Кирова (ТПИ), на геолгоразведочный факультет которого я поступил в 1955 году, кроме напряженной учебной программы по поиску и разведке руд редких и радиоактивных элеменов, освоение которой продолжалось пять с половиной лет, у нас были еще занятия по, так называемой, “спецподготовке”. По завершению учебы мы получали не только дипломы горных инженеров-геологов, но и первые офицерские звания младших лейтенентов. Воекоматы учитывали нас как офицеров запаса и периодически рекрутировали в войска на сборы для получения полевых навыков. По длительности такие стажировки не превышали одного или трех месяцев. Первые сборы в войсках была у 18 студентов моей родной группы 265 ТПИ (на студенческом сленге нас звали “редкачами”) после завершения пятого курса. На шестом курсе мы занимались только подготовкой и защитой дипломов.
Во время спецподготовки в отдельных, специально оборудованных помещениях ТПИ мы занимались строевой подготовкой, изучали матчасть оружия , уставы и тактику боевых действий. В первый год спецподготовки, кроме карабина, пистолета ТТ и автомата Шпагина, мы основное время посвятили конструкции стоявшей в одной из аудиторий пушки - 122-миллиметровой гаубицы образца 1938 года. Эта, одна из основных гаубиц отечественной войны 1941-1945 годов, стрелявшая по врагам напрямую и с закрытых позиций, после модернизации, насколько мне известно, ло сих пор стоит на вооружении некоторых армий. Посылающая снаряды на дальность до 12 км гаубица, судя по многочисленным отзывам профессионалов, является одной их лучших представителей своего класса ствольной артиллерии.
По не зависящим от нас обстоятельствам, занятия по изучению 122 миллиметровой гаубицы были через год прерваны и объектом нашего внимания стала автоматическая зенитная 57-миллиметровая пушка (АЗП-57). Вместе с ней мы изучали устройство радиолокационной станции (РЛС), прибора управления зенитным огнем (ПУАЗО) и других агрегатов зенитной батареи. Для стажировки в войках нас отправили в 1959 году из Томска в Приморский край, в зенитный полк, расквартированный южнее Владивостока в поселке Краскино. Здесь на берегу залива Посьет мы учились стрелять их зенитных пушек не только по самолетам, но и по танкам и кораблям. Мишенью для огневой подготовки на море послужила буксируемая катером баржа с большим щитом. Из-за высокой начальной скорости снаряда (1000 м/с) осваиваемые нами пушки представляют при стрельбе прямой наводкой угрозу не только для кораблей, но и для танков и других наземных целей. Следующая длительная стажировка в зенитном полку, расположенном в Новосибирске, пришлась на период Карибского кризиса (1962 год). Она завершилась в Кемеровской области практическими стрельбами по самолету на Юргинском полигоне.
Во время загранкомандировки во Вьетнам, которая продлилась с апреля 1968 по декабрь 1969 года, полученный опыт офицера ПВО (к тому времени я стал старшим лейтенаном запаса) позволил мне без потерь выполнить порученные мне геологоразведочные работы в партии № 20 д в провинции Нге Ан.
Дорога из Ханоя на юг, в район работ, как и сама территория провинции Нгеан часто были объектами авианалетов и обстрелов с моря. Не посещая расположения вьетнамских зенитных батарей и ракетных дивизионов (гражданских специалистов туда просто не пускали), я, тем не менее, имел возможность наблюдать их работу со стороны. При возвращении в Томск меня, как очевидца вьетнамских событий, пригласили в областной военкомат. Я ограничился там рассказом об особенностях природы тропиков и вьетнамкого языка, а также о результатах и проведенных при моем участии геологоразведочных работ. Доложил военкому, что участия в боевых действиях не принимал. Работал как гражданский специалист. Награжден вьетнамской медалью “Дружба”. Несколько лет спустя после Вьетнама, посетив военкомат, я по внесенным в мой билет записям неожиданно узнал, что, так и не побывал в жизни капитаном запаса. Получил по приказу Министра обороны СССР сразу звание майора. Это отразили в моем военном билете. Друзья, ссылаясь на опыт Юрия Гагарина, который улетел в космос старшим лейтенантом, а приземлился уже майором, часто просят меня открыть тайну и рассказать за что я получил внеочередное звание. Сегодня (21 марта) мне исполнится 86 лет. В своей гражданской службе я, как заместитель Министра геологии СССР, статс-секретарь и заместитель Министра природных ресурсов России был (судя по нашивкам, погонам и звездам на мундире) на уровне генерал –полковника. По военной линии я по –прежнему - майор запаса и действительно никогда не был капитаном. Мне, здесь, по-прежнему, скрывать нечего. Возможно, в военкомате произошла ошибка.
Как секретарь парторганизации группы советских геологов во Вьетнаме я не только ставил на учет прибывающих во Вьетнам специалистов или готовил итоговые характеристики перед их отъездом из Вьетнама. В первых беседах с новоприбывшими, чтобы облегчить их плавное вхождение в работу нашего небольшого коллектива в реальных условиях Вьетнама, я старался, по мере сил, рассказать об основных особенностях жизни в Ханое и в поле. Обязательный инструктаж руководителя группы Ю.П.Рассказова дополнялся с моей стороны неформальным рассказом о буднях советской колонии, о планах культурно-массовых мероприятий, отдыхе, спортивных занятиях, питании и медицинском обслуживании, особенностях в отношениях с вьетнамскими специалистами, женщинами и обслуживающим персоналом принимающей стороны. В шутливой форме я закрепил этот вид своей общественной работы в кратком стихотворении:
К нам приехал паренек с России,
Как живете здесь, друзья, спросил он?
Говорили мы “за жизнь” до ночи:
Перво-наперво, язык-короче,
Во-вторых, не пей воды из речки,
Тягу к женщинам держи ”в уздечке”.
Если пить, то кипяток и баста,
Если спать, то под полог и с каской.
Срок придет, придешь домой к любимой,
Поясочек привезешь змеиный,
Шляпу “нон”, большой обломок рифа
И на палец обручек из “Тандерчифа”.
А о том, как эта шла беседа,
Записал магнитофон соседа.
Как отметил в своих воспоминаниях бывший заместитель руководителя специалистов ПВО во Вьетнаме генерал-майор А. Ф. Поздеев (цитирую, а не пересказываю текст, так как он упомянул и меня): «Среди военных и других советских специалистов, в разное время находившихся во Вьетнаме, было много самобытных и талантливых людей — поэтов, музыкантов, исполнителей авторской песни. В своих произведениях они отражали настроение людей, воспоминания о Родине, семье и о любимых, о дружбе и боевом братстве. Николай Ткаченко, например, написал поэму «Скоркин (Тёркин) во Вьетнаме». Многие стихи М. Толкачева были положены на музыку и получился замечательный цикл песен «Вьетнамские грезы». Полагаю, что здесь уместно привести пару моих, написанных во Вьетнаме стихов “Мы не сбиваем самолеты и “Дорога №1””.
Дорога №1 идет от Ханоя на юг, через весь Вьетнам до Сайгона (ныне г. Хошимин) длинной в 2300 км. По ней шли войска, доставлялось продовольствие, боеприпасы, техника. По этой дороге на своих автомашинах и пешком в 1968-1969 годах по территории ДРВ передвигались геологи. Фары у автомобилей отключались (иногда даже специально снимались) и под кабиной, в консервной банке прикреплялась маленькая лампочка. Издалека ее не заметишь, при подъезде автомобиля можно было различить и разъехаться."Люстры" - это сбрасываемые над дорогой осветительные бомбы. Деревья вдоль дороги, придорожные столбы, крупные валуны белились известью, постовые набрасывали на плечи или наматывали на шею белые полотенца. В тропиках, где ночь наваливается сразу и надолго, при отсутствии фар дорогу можно было различить по этим, белеющим вдоль нее ориентирам.
Этой, главной дороге Вьетнама посвятили свои стихи многие, побывавшие в разные годы во Вьетнаме плэты. В их числе Евгений Долматовский, который на пике первоначальной агрессии, в 1966 году, когда он присал о дороге №1, считал Вьетнам “открытой раной” своего сердца: “Бомбы падают близко / У самого сердца /Разбомбленная старость / Убитое детство…” В 1971 году Евгений Евтушенко опубликовал свое поэтическое описание этой дороги: «Грубей, чем любая дерюга, / прочней буйволиных спин / ведёт на Сайгон дорога / дорога номер один. / Ничьи не блистают наряды, / не видно вздыхающих пар, / а в кузовах едут снаряды, / прикрытые ветками пальм.» В свойственной ему манере поэтического обобщения он упоминает в этих стихах не только «пули-дурехи», «игольчатые бомбы», «предательские мины», искореженные со злобой, но сросшиеся мосты», «воронки - как форму отливки крестьянских конических шляп», «жижу дорог, которая челомкает жижу», «верстовые столбы вбитых в обочину бомб», но и непричастного ко Вьетнаму В.В.Маяковского. Запоминается его заключительные строчки: « Хотел бы до поздних седин / Остаться поэтом дороги / Дороги номер один». Задолго до Е.А.Долматовского и Е.А.Евтушенко, в 1951 году, когда Вьетнам боролся против фрацузских колонизаторов, а Северная Корея отстаивала свою независимость в схватки с компрадорами и интервентами, Расул Гамзатов в поэме “Солдаты России” провидчески написал: “Есть “Молодая гвардия” в Корее, сражается Матросов за Вьетнам”.
Лично для меня навечно в памяти отпечались стихи капитана Валерия Евгеньевича Куплевахского “По джунглям”, с ее припевом: “Мимо горящих домов и полей / Мимо разрушенных монастырей / На перекрестках красных дорог / Храни нас Россия и Бог!” Не забыл и его хулиганские стихи “Над нами самолеты”: “Нас не засыпать “шрайками”, давите лучше Райками / Хоть Маньками и Таньками, хоть Дунькою хромой / Нас по ночам кошмарные, увы, - элементарные / Преследуют видения из сферы половой”. И задорный припев этой песни: “Эх, трали-вали, а мы с тобой не знали / Не думали, не ведали, ребята, не гадали / Что где-то в дебрях Азии на брюхе будем лазить мы / Спасаяся от “Шрайков” и “Фантомов”. В жизни тех лет реально существовали вполне конкретные стратегические бомбардировщики “Стратофортресы” (B-52 Stratofortres – Стратосферная крепость) или истребители – бомбардировщики “Тандерчифы” (F-105 Thanderchif – Громовежец), “Фантомы” (F-4 Phantom – Призрак), а также ракеты “Шрайки”, которые представляли опасность для населения, защитников неба Вьетнама и работающих в этой стране зарубежных специалистов.
"Шрайк" – ракета класса "воздух - земля" с птичьей кличкой «сорокопут» (в переводе с английского) предназначалась для уничтожения зенитных ракетных комплексов (ЗРК) и батарей зенитной артиллерии. Ее название соответствовало характеру сорокопута - пернатого хищника из семьи воробьиных, который в природных условиях, защищая свой ареал обитания, нападает на более крупных по размерам птиц. Целесообразно отметить, что так называлась трехметровая ракета "Шрайк" (AGM-45), принятая на вооружение в 1963 году в США, была первой в мире противорадиолокационной ракетой.
Мы не сбиваем самолеты
Когда дождливый ветер косит
Колючки острые бамбука,
Когда прохлады сердце просит
И сыт дыханьем знойным юга
Мне вспоминаются метели,
Скрипящий наст или снега,
Весны прозрачные капели,
Оби белесая вода…
И тишина, что без тревоги,
Без самолетов и ракет..
Я знаю, есть еще дороги,
Есть Правда, Совесть, Счастье, Свет..
И есть страна, где мы нужнее,
Чем там, где дом и все друзья,
Где жить немножко тяжелее,
И даже несколько страшнее,
Но и без нас, пока,- нельзя!
Ведь все мы знаем в этом мире
Идет всегда незримый бой.
И там, где мы не отступили,
Где не согнулись, не сломились…
Счастливо будет жить другой!
Мы не сбиваем самолеты
И в списках воинских побед
Не наши пухлые отчеты
Увы, геологов работа
Видна лишь через много лет.
Но новостройки и заводы,
И новых фабрик мирный труд
Мы создавали в час невзгоды,
О них мечтали через годы
И продолжали свой маршрут.
Дорога номер один
Светлячек сигареты,
Мелким ситечком дождь,
Суждено до рассвета
От кювета к кювету,
Людям мчаться сквозь ночь.
Затихать на равнине
В свете призрачных «люстр»…
Города как пустыни.
От Ханоя до Виня
Путь опасный на юг.
Известково белеют
Вдоль дороги столбы,
С полотенцем на шее,
Чтобы было виднее,
У развилок посты.
У машин, как циклопов,
Фар не больше одной,
Закреплен под кабиной
У мерцающей шины
Огонек золотой.
Переправы, паромы
У воронок – объезд.
Газик в ветках зеленой,
Наспех срубленной кроны
Утром спрячется в лес.
А пока сигареты,
Воздух влажный, как дождь,
От кювета к кювету,
От заката – к рассвету
Люди мчатся сквозь ночь.
Излучение радиолокационной станции, которое схематически можно представить в виде невидимого, направленного в небо «прожекторного луча» или длинного электронного «огурца» (профессионалы называют его «индикатрисой»), «нащупывает» в небе самолеты. Отраженный от самолетов сигнал позволяет получить «отметку» о местоположении самолета в небе на экране локатора. Вместе с тем, индикатриса РЛС, одновременно неизбежно демаскирует станцию. Она служит для «Шрайка» путеводной нитью к центру огневой позиции наземного зенитно-ракетного комплекса (ЗРК).
Головка самонаведения «шрайка» во Вьетнаме была настроена на сигналы радиолокаторов наших ЗРК С-75 «Двина», которые американцы изучили, получив в свое время советское оружие, захваченное у египтян. "Шрайк" летит прямо к РЛС ЗРК по ее же собственному радиолокационному лучу. В этом случае ещё в воздухе, за несколько метров до цели срабатывал дистанционный взрыватель и 65 кг взрывчатки разрушали стальную оболочку, посылая к земле десятки тысяч осколков и поражающих элементов ( 4-х миллиметровых кубиков). Момент пуска "Шрайка" с самолёта можно было зафиксировать на экране радиолокатора ЗРК. Противодействуя ракетной атаке оператор в этом случае «сбрасывал высокое» (отключал на мгновение высокое напряжение). Ракета, потеряв контакт с индикатрисой, уходила в сторону, либо нащупав (в стороне от своего инерционного пути) вновь включенную индикатрису, разрушалась от перегрузки (в попытке вернуться на прежний путь). Запускались эти ракеты с легкого штурмовика Скайхок (Douglas A-4 Skyhawk – Небесный ястреб) или с истребителя Фантом (McDonnell Douglas F-4 Phantom – Призрак). «Шрайкам» была посвящена очень популярная во время моей загракомандировки, упомянутая выше песня капитана Валерия Евгеньевича Куплевахского. Кроме «шрайков» в стихах и песнях чаще других упоминались «шариковые бомбы».
, Шариковая бомба - небольшая, круглая, размером в крупный мандарин была грозным оружием. В оболочке из лёгкого сплава было «запечатано» около трёхсот стальных шариков. Их можно было различить на ее поверхности. Самолет F-105, к примеру, мог брать на борт четыре контейнера с сотнями шариковых бомб. У меня на этажерке, вместе с образцами первой промышленной нефти, добытой 7 августа 1998 года на шельфе Охотского моря из месторождения Одопту и нефти из Ардалинского месторождения из Ненецком автономного округа, полученной в августе 1994 года, наряду с другими сувенирами, раньше стоял похожий на ананас корпус цилиндрической шариковой бомбы (по-вьетнамски- «куа зыа». Этот вид бомб уже имеел небольшой складывающийся стабилизатор, который раскрывался в воздухе и гарантировал вертикальное падение боеприпаса. Округлые шариковые бомбы попавшие на дорогу, как правило, скатывались в кюветы и воронки. Поэтому, выскочив по тревоге из машины, нельзя было искать укрытие в придорожных канавах. Минуя их мы мчались в джунгли под защиту дисковых корней деревьев или в залитые водой рисовые поля.
В Кимлиене геологи периодически вывешивали свои стенгазеты. В приод моей загранкомандировки они выходили под привычными для нашей братии названиями “Держись геолог”, “Крепись геолог”, Эх, да под бананами”, “Давно мы дома не были”. Насколько помню первым и главным их инициатором и изготовителем-художником был Борис Стадник. Их задорный, юмористический настрой привлекал внимание всех без исключения жителей Кимлиена. Каждую новую газету восторженно встречали не только геологи, но и военные специалисты. Хорошо помню, как возглавлявший группу специалистов ВВС генерал Е.Н.Анциферов фотографировал газеты себе на память.
Листая сегодня отпечатанную на ксероксе 55 лет тому назад пачку затертых листов со стихами военных специалистов и моих собратьев-геологов, я вновь и вновь возвращаюсь во Вьетнам тех незабвенных лет (1968-1969гг.). Жалею, что, несмотря на грандиозные планы, так и не побывал больше ни разу на этой памятной для меня красной земле. Сначала мечтал показать Ханой и джунгли провинции Нгеан жене и детям, затем – внукам, а сейчас – и правнучке. Но, пока не сбылось. Остались стихи друзей: ”Ханойский порт”, “”Бродим мы по болотам Вьетнама”, “Тополиный пух” Валерия Куплевахского, “Ханойский вечер”, “Только во сне”, “Южный крест” Юрия Гатинского, романтические песни Марата Портнягина “Друг”, “Хочу я снега на грудь”, “Где самый красивый цветок на Земле”, написанную совместно с ним (я - стихи, он - музыку) песню “Не просто, ребята, не просто”, его куплет, вставленный в мою песню “Вьетнамские грезы”: Злые феи дорог / Гонки с бесконечностью / Где же тот поворот / За которым встречу я / Настоящих берез / Снежное сияние / Долгожданных волос / Нежное касание”. Кассеты и тетради с записями этих песен многие увозили в Союз, как память о боевых друзьях тех суровых дней». Уже в наши дни мой ровесник бывший старший лейтенант , кандидат технических наук, лауреат Ленинской премии Александр Михайлович Аносов опубликовал в Интернете текст сочиненной им песни, которую процитирую ниже:
Давным-давно всё это было.
Не всех собрал сегодня стол -
Кому-то память подсушило,
А кто от нас совсем ушёл.
Мы их помянем, молча стоя,
Потом за всё, что было там,
За нашу молодость в Ханое
По "мот чам гам"!
По "мот чам гам"!
Примечание: "Мот чам гам" (mot tram go-ram - сто грамм).
Стихи стихами, но А.М.Аносов в своих воспоминаниях о вьетнамской загранкомандировке в дополнение к стихам написал, что с мая 1965 по декабрь 1968 года военно-научная группа, в состав которой он входил, и с некоторыми членами которой я был лично знаком, отобрала и направила в Советский Союз свыше 800 различных образцов военной техники и вооружения США, в том числе боеприпасы, части самолетов, ракет, радиоэлектронного и фоторазведывательного и другого оборудования. Этим людям я посвятил короткое стихотвоорение «Разведка»:
Древнейшая профессия
Подглядывать сквозь дверь
С ее законом вечным
«Верь – никому не верь».
Источник информации-
Сюжет из «Да» и «Нет»,
Букеты комбинаций,
Где цель – добыть секрет.
В стихах капитана Валерия Куплевахского “шрайки” упоминаются не только в качестве рифмы к вожделенной Райке. В одной из строчек стихотворения он написал об Интрудерах, которые …“ шрайки “трикотажные” швыряют, где-то рядом с точкой огневой”. Такие “шрайки” (тут уж точно в ковычках) действительно были. Их обычно сбрасывали не с Интрудеров (палубных штурмовиков Grumman А-6 Intruder), а с принадлежащих ВВС Южного Вьетнама самолетов - тихоходных поршневых штурмовиков Скайрайдер (Douglas A-1 Skyraider – Небесный всадник). Они охотились, в основном, за передвигающимися по “тропе Хо-Ши-Мина” машинами и маршевыми колоннами, забрасывыали в горно-таежные районы ДРВ тройки южно-вьетнамских диверсантов. Они имел и еще одно предназначение. Вьетнамцы утверждали, что с них сбрасывались якобы зараженные одеяла (“шрайки трикотажные”), а так же приманки-обманки для любопытных ( парашют с миниатюрными приемниками). При их включении можно было не только послушать новости или музыку. Одновременно с радиоприемником включался скрытый внутри “радиомаяк”, который обозначал в радиоэфире точное место слушателей. Он обеспечивал выход на недоступные для визуального наблюдения цели.
Работники нашей геологической партии № 20д знали о предназначении этой радиоигрушки и в маршрутах, при ее обнаружении, сразу же разбивали геологическим молотком корпус ралиоприемника. Брали себе только парашюты и батарейки. “Умельцы, которые снаряжали это “гостинцы”, еще не дозрели до оснащения батареек взрывчаткой или “таймерами”. Буквально в первый день прибытия на базу партии в провинции Нгеан мне преподнесли в подарок сшитый из парашютного шелка модный тогда у геологов белый шарфик.
Поршневые Скайрайдеры демонстрировали одну и ту же тактику. Заметив на дороге машину, они не стремились сразу к ней. Уходили из поля зрения водителей. Сделав круг и вынурнув из-за хребтика они на бреющем догоняли машину сзади. Юлиан Семенов, как - то, образно отметил, что с такого тихохода можно разбомбить даже ящерицу.
В составе групп, направляемых из СССР во Вьетнам в 1968 -1969 годы, не было женщин. Резко был сокращен женский состав Посольства и других официальных советских представительств, Важной приметой времени вьетнамских загранкомандировок (вынужденного мужского поста) стало абсолютное прекращение разговоров, намеков или рассказов о неверности жен или любимых. За грязный анекдот на эту тему могли дать по морде. Мужская солидарность с осталенной дома любимой или семьей не имела границ. И все же, не чуждый для нас юмор, особенно, если он направлен в сторону мужской половины, присутствовал всегда. Мое шутливое, размещенное ниже стихотворение, написанное в 1968 году “Письмо ревнивой жене” (рассказ о неизбежной моей верности супруге) быстро нашло благодарных читателей. Его тут же размножили и разослали по домам не только некоторые геологи, но и наши военные собратья. Любимая, ты можешь спать спокойно.
Пусть ночью ревность сердце не терзает.
Я здесь всегда веду себя достойно –
Нас даже близко к бабам не пускают.
В гостинице – я на глазах вахтера,
На базе – повар, в поле – переводчик.
Чтоб крепко спал, меня от нежных взоров
Под белой сеткой укрывают ночью.
Здесь Дон Жуан, и тот бы отступился,
В бессилии смахнув слезу украдкой.
А я живу, и даже не запился,
Соблазны рушу долгой физзарядкой.
И в тишине холодных обтираний
Я понял смысл монашеских обетов,
Постов, поклонов, плоти истязаний…
Спокойно спи, не мучайся за это.
Любимая, ты можешь спать спокойно.
Пусть ночью ревность сердце не терзает.
Я здесь всегда веду себя достойно –
Нас даже близко к бабам не пускают.
Юмор был для нас своеобразной мембраной, отсекавшей мерзости и невзгоды жизни. Их в подвергаемой агрессии стране было предостаточно. К некоторым из них мы профессионально притерпелись еще дома. Полевые геологи и в Союзе надолго покидали родные дома и своих близких. В многомесячных маршрутах мы и в тайге или тундре привыкли обходиться без электричества, телевиденья, кино и театров, кафе и ресторанов. Огонь костра обеспечивал приготовление пищи и гарантировал для нас доступ к теплу и необходимой в быту горячей воде. Охота и рыбная ловля, сбор ягод, грибов, бой кедровых шишек разнообразили наше питание.
Во Вьетнаме все было вроде также, но совсем не так. Ни в Забайкалье, ни в Якутии, ни в Западной и Восточной Сибири , где мне удалось вкусить прелести полевой жизни геологоразведчика, даже жарким летом мне никогда не приходилось ломать голову о способах долговременного хранения скоропртящейся пищи., Чтоб не растаяло сливочное масло, мы закапывали банки с ним в снежник или ямки в мерзлом грурте. Рыбы ловили столько , сколько можно было съесть. Крупных диких животных били только поздней осенью, либо вблизи не тающих летом. наледей и снежников.
В тропиках вопрос о питании и сохранении скоропортящейся пищи пришлось решать другими, не известными нам, но привычными для вьетнамцев способами. В многодневные маршруты наша группа из пяти-семи человек брала с собой кроме риса, вермишели, сухарей, сахара, соли и чая с десяток живых кур. Интересно было бы посмотреть на наше геологическое войско со стороны или с беспилотника., Полученный мною рис (по усановленной для геологов норме в 18 кг в месяц) помещался в длинный, похожий на узкую трубу мешок. Начало и конец мешка туго связывались. Просунов голову и правую руку в “спасательный круг” рисового обруча, я одевал его, как шенельную скатку. Поверх накинутого на плечи рюкзака крепились плетеные из молодого бамбука сетки-клетки с живыми курицами (по две штуки на брата). Дополнительный мясной рацион (5 кг свинины) размещался в большой алюминиевой кастрюле. Крупные куски приобретенного на деревенском базаре свежего мяса сначала варили в отдельном котле до полной готовности. Затем их помещали в наполовину наполненную расплавленным свинным смальцем кастрюлю. Лошадиными дозами добавляли соль и перец. Застывавший даже а тропиках смалец использовался как консервант. Кастрюлю со смальцем и погруженным в него мясом носил в своем рюкзаке повар. Он в первые дни маршрута он раз в день доставал погруженное в смалец мясо, отрезал кусок и точно делил его на персональные порции. Затем оставшееся мясо вновь кипятили в смальце и ставили на землю для охлаждения. Остатками не съеденного днем риса мы подкармливали кур; подвешивали их на ветках на ночь; курятина подавалась поваром после того, как заканчивалась свинина.
Кроме продуктов питания, молотков, радиометров, пробковых шлемов и стальных касок маршрутную группу вооружали хорошо мне знакомым карабином (калибр 7,62) образца 1944 года. К нему выдавалась пара обойм с патронами. Честно скажу, что в тяжелых и изнурительных маршрутах в горных джунглях даже необходимый фотоаппарат представлялся излишней тяжестью. Стальную каску и карабин с патронами я никогда не носил с собой. Оставлял их либо в машине (под присмотром шофера), либо во временном полевом лагере.
Перевод ниже расположенного, написанного в 1968 году стихотворения “Из Вьетнама с любовью” на английский, я сдела через год, когда стала одновременно с вьетнамским совершенствовать свой подзабытый английский язык.
Из Вьетнама с любовью
From Vietnam with Love
Хор цикад песню вслед
Режет, надрывается.
Щели фар, пыльный след
На буграх качается.
Эвкалипт в темноте
Кажется березкою,
Млечный Путь-путь к тебе,
Звезды папиросками.
Слева-рис, справа-рис,
Гладь воды подлунная.
Снизу-вверх, сверху-вниз
Бьет земля упругая.
Газик рвет на лету
Ветер над откосами,
Пальмы в тень, словно грудь,
Прячутся кокосами.
Сколько мне колесить
Жизни поворотами?
Через год буду жить
Новыми заботами.
Только мне не забыть
Эти ночи зыбкие,
Неба звездную сыпь,
Гонки с эвкалиптами.
Помню красную пыль
Пройденных дорог,
Джунглей вязкую гниль
И напалма смог.
Будут вечно со мной
Имена друзей,
Что укрыты водой
Рисовых полей.
Cicada’s choir sings a song
Noisy and heart rendering.
Headlight’s slits dance on mounds
Deadly trace never ending.
Eucalyptus on the route
Seems to me like a birch.
Milky Way – way to you
Stars fire up their torches.
On left –rice, on right – rice,
Under moon’s smooth water…
Funnels hided by a grass
Throw up us and totter.
Our truck rushes and bursts
Wind and mist in shreds.
Palm - trees hide the coconuts
Like a young girl’s breasts.
There is red dust on face,
Red stain’s painting spit.
We knead red mud- like paste
By our tired feet.
How long will I be
On my life’s new turns?
One more year, I was given
A new exiting chance.
But I can not forget
These unsteady nights,
Snakes, mosquitoes, jungle’s rape,
Bamboo leaves, star’s rides.
I remember the red dust
And my lovely friends
That I lost - forever passed
In those marshy lands.
Подражая другу-геологу Марату Портнягину, в попытался писать песни. Один из вариантов такого творчества приводится ниже. Песню “Не просто, ребята, не просто…” на музыку положил Марат.
В первые месяцы работы во Вьетнаме я постоянно слышал от вьетнамских переводчикоа, что в прошлый заезд у советских геологов, которые сделали немало для дальнейшего развития минерально-сырьевой базы страны, наивысшую оценку за свой труд у жителей одного из регионов получил геолог, который наладил работу дизельной электростанции. Такой подход в оценке труда геолога меня несколько удивил. Я бы сказал, что он меня просто обидел. Эка невидаль – ремонт. Не за этом мы сюда приехали.
Завершив первый год моей работы в этой стране, я именил свою оценку описанного выше случая. Я понял, что вьетнамцы ждут от нас (в том числе и от геологов) не только успехов в работе на перспективу, какой является поиск полезных ископаемых или составление геологической карты страны. Для них порой важна помощь “ленсо” (советских специалистов) в конкретном деле или поступке, порой не связаном с геологоразведкой, но реально улучшающем условия их жизни. В провинции нет соли. Доставка невозможна. Дороги перекрыты войной или из-за бомбежки. Значит параллельно с касситеритом надо найти соль. Можно и нужно помочь восстановить разрушенную при бомбежке дорогу. Организовать питьевое водоснабжение. Разведать необходимое природное сырье для производства стройматериалов, без которых остановилось строительство. И если действительно умеешь, - отремонтировать дизель-электростанцию. Здесь и сейчас! Сделать что-то черезвычайно нужное!
Глубоко убежден что работа в отражающем агрессию Вьетнаме внесла серьезные коррективы в мою последующую жизнь. Максим Горький утверждал, что всем хорошим он благодарен книгам. Перефразируя это утверждение могу отметить, что Вьетнаму я обязан своим, закаленным в этой стане характером. Да-да, своим современным характером со всеми вновь приобретенными и полезным для дела (ведь, для мужчины главное это - дело) свойствам. Скорректированный войной, он не стал жестче или беспощадней, а - рациональней и концентрированнее. Более спокойным, чем до поездки в Ханой. Укрепилась обязательность в реализации обещаний и в выполнении рутинных поручений и обязанностей. Я с удовлетворением радуюсь позитивным результатам чужого труда. Научился не пороть горячку в зоне потерь или ошибок. Новые свойства характера стали мне опорой в последующей после Вьетнама работе в Западной Сибири, на европейском Севере страны, в органах власти и во многих других странах. Помогали в критических ситуациях в моей, как оказалось, длинной и многофункциональной жизни геологразведчика.
Вьетнам научил меня – в жизни в любой сложной и неблагоприятной ситуации всегда есть выход! Надо только собрать в кулак все силы и сконцентрировать их на прорывном направлении. Как в этом коротком стихе:
Порою жизнь прижмет, что трудно сделать выдох.
Не всем судьба сулит добраться до седин.
Но помните, что есть и в мясорубке выход,
Вдоль шнека, сквозь ножи. И даже не один!
Не просто, ребята, не просто...
Не просто, ребята,
Не просто,
Не в гости куда-то,
Не в гости…
Тропическим ливнем промытые кости
Бывает, привозят домой.
Не в роще, ребята,
Не в роще,
Не в белых палатах
У тещи,
По топям и кручам, по дебрям дремучим
Маршрут не проложишь прямой.
Не фрукты, ребята ,
Не фрукты,
Не терпкий гранат,
Не грейпфруты,
Шершавый язык, да распухшие губы,
Да солнца безжалостный зной.
Не ветер, ребята,
Не ветер,
А вихрь в красной дымке рассвета,
Деревья тайфун прижимает к планете,
Ломает и горбит дугой…
Но все же, ребята,
Но все же
Пусть соль выступает на коже,
Один раз хлебнув, вы не сможете тоже
Шагать по дороге иной.
Ведь знают давно все мужчины,
Что старят, увы, не седины,
А грузный живот и сутулые спины,
Уют и домашний покой!
По призванию и основной професии я все-таки геолог. Поэтому не миновавшее меня сожаление о еще неоткрытых богатствах недр и неподвластных моему геологическому чутью месторождениях нашли отклик в наброске стихотворения “Не открытая руда”:
Мне часто снится не открытая
В блестящих прожилках руда,
Что дремлет в недрах не добытая,
Но где? Пока не разгадал.
О ней мечтал, её предвидел,
Но почему-то не сбылось.
Возможно в суете обидел
И в результате - не срослось.
Не сбывшееся и не открытое,
Ты до сих пор к себе маня,
Тревожишь тайнами не вскрытыми.
И ждешь другого. Не меня.
Как многие геологи, я веду свой дневник вероятных открытий. Понимая, что это, видимо, - нереально, я все-таки мечтал, что когда-нибудь вернусь в места, отмеченные в моих записных книжках и окончательно разберусь - раскрою их тайну. Точки-загадки остались и в Хакассии, где я был на первой своей практике в группе, возглавляемой профессором Ю.А.Кузнецовым и Г.В.Поляковым вместе с Александром Телешевым и Виктором Пановым; в Забайкалье на «третьей точке» в районе хребта Хорьковый, где заложенная мною скважина подсекла урановое рудопроявление; на выявленных в Патомском нагорье радиоактивных зонах, названных мною в честь ходившего со мною в поисковые маршруты оператора-радиометриста Володара Иннокентьевича Сурикова соответственно - Суриковской, Володарской и Иннокентьевной; на обнаруженной мною как оператором в контрольном маршруте с главным геологом партии A.M. Бельтаевым ураноносной зоне «Аленушка», названной в честь моей любимой девушки Лены Хенкиной - студентки механического факультета ТПИ, ставшей через полгода моей женой.
В 1959 году, когда в маршруте в Южной Якутии на отрогах гольца Мурун (его легко найти на карте, так как он расположен на стыке границ Якутии, Иркутской и Читинской областей) я наколотил и выложил на стеллажи полевой базы Мурунской партии Сосновской экспедиции обломки крупнокристаллической, похожей на брекчию породы напоминавшей смесь звездчатых кристаллов антофиллита и волокнистого асбеста. В разделе «Идеи» я сделал краткую запись: Якутия, голец Мурун - антофиллит-асбест(?) - щелочной пегматит(?). Это была порода, получившая через много лет свое нынешнее романтичное название – чароит.
Точки для проверки отмечены мной в районе Туганского ильменито-цирконового месторождения в Томской области, где были найдены мелкие алмазы, но не установлены коренные источники этого ценного сырья; во Вьетнаме в районе деревни Бань Инь, где в маршруте были обнаружены россыпи касситерита; на Северном Тимане, где не был получен ясный ответ о золотоносности черносланцевых толщ; в Мезенской Пижме, где на стыке с землями Республики Коми есть предпосылки на поиски алмазов; в Австралии на поющих песках Волонгонга, где мы были в 1976 году вместе с А.Л. Яншиными и не нашли тогда ответа на вопрос о причине мелодичного их звучания; на Северном Тимане, где не до конца выяснены перспективы промышленной рудоносности платиноносных медно-никелиевых «сигнальных трубок»; в Канаде в районе города Еллоунайф, где на острове во время пикника я нашел золотоносную жилку кварца с видимым золотом; на шельфе Сахалина, где не проверена высказанная мною со товарищи гипотеза о поисках нефти в серпентинитах; на черных ильменитовых пляжных песках Тасманова моря в Новой Зеландии да мало ли еще где...
Геология - прекрасная возможность посмотреть мир! Посмотрел, записал, а вот вернусь ли еще когда - большой вопрос. Но до сих пор надеюсь, что вернусь и обязательно открою что-то новое.
Надо только выучиться ждать.....