REX LUPUS DEUS
Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.
Поднявший вооруженный мятеж против правящей римской сенатской олигархии с целью установления режима личной диктатуры «дукс» (полководец) и политик-популист Гай Юлий Цезарь, считавший себя сам и почитаемый другими «потомком богини Венеры», глубоко подавленный поражением, понесенным им в Эпире (современной Албании) от противостоявшего ему главы сенатской партии - «героя восточных походов», «покорителя Востока», победителя средиземноморских пиратов, словом - Гнея Помпея «Великого» (Магна), и усомнившись в возможности победить Помпея, Цезарь принял решение отступить на восток, в плодородную Фессалию (считавшуюся, между прочим, не только житницей материковой Греции, но и родиной большинства греческих колдуний), где его легионы могли бы немного подкормиться и вновь собраться с силами. А заодно – напасть с востока на сподвижника Помпея – Сципиона Назику, располагавшегося со своими войсками в Македонии.
Гней Помпей Магн был, пожалуй, единственным человеком в сенатском лагере, способным по достоинству оценить военные дарования своего гениального соперника и понять всю правильность и мудрость принятого Цезарем решения отступить в хлебную Фессалию и напасть на Назику с востока. Магн был вынужден последовать за Гаем Юлием и, выбрав другой маршрут, поспешить на помощь Сципиону, стараясь избежать генерального сражения. Цезарь подошел к расположению Сципиона Назики первым, но, вместо того, чтобы сразу бросить своих «контрактников» на штурм неприятельских укреплений, дал возможность подойти Помпею. По авторитетному мнению британского военного историка сэра Бэзила Генри Лиддел Гарта: «Эта кажущаяся потеря Цезарем благоприятной возможности штурма (укреплений Сципиона Назики – В.А.) объясняется, вероятно, тем, что Цезарь, учитывая события у Диррахия (эпирского города, где судьба Гая Юлия, фактически разбитого Помпеем, висела на волоске – В.А.), не верил в возможность навязать Помпею бой на открытой местности. Если соображения Цезаря были именно таковы, то они вполне оправдались, так как, несмотря на то, что Помпей имел двойное превосходство в силах, он согласился дать бой только под давлением своих помощников». («Стратегия непрямых действий»).
Крайне пестрый по составу штаб вставшего на защиту Римской олигархической республики «покорителя Востока» не имел единого мнения по поводу оценки обстановки и дальнейших действий. Одни сторонники Помпея высокопарно именовали своего кумира Магна «царем царей» (словно парфянского монарха-самодержца или Митридата), объявляли гражданскую войну уже законченной (или почти законченной) и рукоплескали «Великому», как первейшему полководцу столетия (если не всей римской, или даже мировой истории). Другие же, наоборот, критиковали Помпея за избранную им тактику проволочек, объясняя ее стремлением Магна сознательно затянуть войну, чтобы сохранить возможность как можно дольше разыгрывать из себя некоронованного монарха. Согласно греческому историку-биографу эпохи римского владычества над Грецией Плутарху Херонейскому, эти нелицеприятные критики «обвиняли Помпея в трусости и насмешливо звали его Агамемноном (царем «златообильных» Микен, верховным предводителем ахейцев, осаждавших Трою в «Илиаде» Гомера – В.А.) и царем царей: не желая отказаться от единоличной власти, он, дескать, гордится тем, что столько полководцев находятся у него в подчинении и ходят за распоряжениями к нему в палатку». А некоторые из приближенных Магна, отличавшиеся гипертрофированным чревоугодием (вроде известного всему «Граду и миру» лакомки Фавония), горько сетовали на то, что из-за затягивания гражданской войны Помпеем им еще один год придется обойтись без тускульских смокв (или фиг, то есть, по-нашему, инжира из Тосканы). Заносчивые молодые господа уже снимали загодя через посредников в Риме престижные дома, соответствующие их новому статусу (не сомневаясь в том, что, после победы Магна над Цезарем, наверняка получат от Помпея повышение за свои подвиги в этой войне). Отпущенного Цезарем в Испании из плена легата-«помпеянца» Афрания, поддерживавшего и одобрявшего тактику непрямых действий, избранную его начальником Помпеем, застольные стратеги не стеснялись открыто обвинять в измене, утверждая, что он просто не хочет сражаться против Цезаря - «купца-оптовика», которому продал по сходной цене вверенные ему, Афранию, Помпеем испанские провинции. В июне, месяце богини Юноны, к числу штатских лагерных фланеров присоединился и «Отец Отечества» - знамнитый оратор, юрист и политик Марк Туллий Цицерон, в сопровождении двенадцати ликторов (положенных ему по рангу, как проконсулу). Неспешно прогуливаясь по военному лагерю, он то и дело отпускал свои знаменитые остроты, пытаясь поднять дух соратников, не столь уверенных в победе. Правда, в день решающей битвы Помпея с Цезарем Цицерон отсутствовал на поле брани. «Отцу Отечества» пришлось остаться в лагере вследствие поноса (или «медвежьей болезни», говоря по-нашему, по-русски).
Трудно сказать, удалось ли льстецам и подхалимам, плотным кольцом окружавшим Помпея, заразить «покорителя Востока» своей непоколебимой уверенностью в победе и в его, Магна, стратегических талантах (как полагал сэр Бэзил Генри Лиддел Гарт), или же «Великий» просто решил прекратить давно же раздражавшую его пустую, бесконечную и бесполезную болтовню своей столь же назойливой, сколь и некомпетентной клиентелы, но только утром 9 секстилия (или, по-нашему – августа) 48 года «герой восточных походов» вывел все свое войско из лагеря в поле, чтобы окончательно разделаться с Цезарем.
Цезарь, уже совсем было собравшийся сняться с лагеря и увести свое войско, чтобы увлечь армию Магна за собой и истощить ее бесконечным маневрированием, теперь, конечно, передумал, и также приказал своим «контрактникам» готовиться к сражению.
Согласно сведениям, приведенным Цезарем в его сочинении о гражданской войне, в решившей судьбу всей кампании битве при Фарсале тридцать-сорок тысяч «помпеянцев» противостояли двадцати-тридцати тысячам «цезарианцев». Хотя, конечно, император часто очень вольно обращался с цифрами, можно с уверенностью утверждать, что войску «потомка Венеры» пришлось иметь дело с противником, имеющим значительное численное превосходство. Особенно важным было семикратное (!) превосходство армии Помпея в коннице. В сенатском войске насчитывалось семь тысяч конников, в «цезарианском» - всего только тысяча.
Битва при Фарсале в Фессалии, решающее полевое сражение между защитниками двух разных форм власти над рабовладельческим обществом – отживающей и нарождающейся -, относится к числу, так сказать, «образцово-показательных» сражений античного периода мировой истории. С действий Гая Юлия в этом эпохальном сражении впоследствии брало пример великое множество стратегов самых разных народов и стран.
Войско Помпея было выстроено в три линии по десять рядов в каждой. Отборная часть сенатской армии – киликийский усиленный легион - располагалась на правом крыле, опираясь флангом на реку Энипей (или Анипей). Там же были расположены легковооруженные велиты – лучники и пращники. В центре располагались воины тех двух легионов Помпея, которые Магн когда-то «одолжил» Цезарю и возвратил в состав своей армии еще до начала конфликта со своим бывшим союзником и тестем. Промежутки между ними были заполнены добровольцами из числа молодых честолюбивых «оптиматов» (представителей высшей аристократии), связавших свою судьбу с сенатской партией.
Сильная и многочисленная конница «Великого» была им предназначена для действий на левом фланге, где характер местности позволял сенатской кавалерии развернуться в полную силу.
Помпей командовал правым флангом своей армии. Ее левым флангом командовал Домиций. Центром – Цецилий Метелл Сципион, «сверхзнатный» тесть довольно «худородного» (в отличие от аристократа Цезаря и несмотря на свою политическую ориентацию) Помпея.
Цезарь, разгадав замысел своего незадачливого супостата, принял решение сначала разгромить многочисленную кавалерию Помпея, после чего ударом во фланг разбить пехоту сенатского войска. «Потомок богини Венеры» сознательно ослабил свое левое крыло, находившееся под командованием Марка Антония, поскольку оно было прикрыто протекавшей там рекой и потому менее уязвимо, чем правое. На правом фланге войска Цезаря располагалась его отборная часть – легендарный lеgio dеcima, Десятый легион. Ожидая на этом направлении флангового удара «помпеянской» кавалерии, Цезарь отвел третьей линии роль оперативного резерва. Часть его, в составе шести когорт, скрытая от неприятеля, располагалась за правым флангом, перпендикулярно фронту главных сил «цезарианской» армии, оставалась в личном распоряжении Гая Юлия. Вмешательство резерва в ход сражения должно было произойти по особому сигналу. Своей немногочисленной, но опытной, испытанной в походах и битвах, коннице «потомок богини Венеры» приказал, не доводя дела до фронтального столкновения с многократно превосходящей ее по численности, но состоящей преимущественно из новобранцев, атакующей «помпеянской» кавалерией, намеренно отходить перед ней, чтобы в ходе этого ложного отступления навести вражеских конников на укрытый за правым флангом «цезарианской» армии ударный отряд.
Ход битвы распался как бы на три фазы. В первой фазе центр войска Цезаря атаковал неприятеля традиционным способом. Метнув в «помпеянцев» свои пилумы*, легионеры Гая Юлия привычно взялись за мечи. Почти одновременно с атакой «цезарианской» пехоты началась атака «помпеянской» конницы под командованием Лабиена, ударившей на кавалерию «потомка Венеры».
Это был цвет римской «золотой» молодежи, сплошь - дамские угодники, сплошь - самовлюбленные «красавцы удалые», «все равны как на подбор». Вспоенные столетними тонкими ароматными винами, вскормленные (в отличие от своих славных и суровых предков) не сабинскими оливками (и уж тем более – не желудями!), а колхидскими фазанами, греческими цесарками, напоенными утиной кровью пиявками, цыплятами, омарами, пунийскими гранатовыми яблоками, устрицами, лебедями, африканскими улитками, угрями, куропатками, сирийскими вишнями и сливами, жареными моллюсками, бекасами, омарами, сонями и свиными матками в меду, морскими ежами, языками фламинго и соловьев, пирогами с гусиной печенкой, спаржей (приправленной, вместо оливкового масла, драгоценной благовонной миррой), мозгами перепелок и павлинов, тунцами, камбалой, краснобородками, муренами и трюфелями (не говоря же о сладких, как пчелиный мед, тускульских смоквах). Юные римские аристократы-«нобили» в элегантных и ярких накидках всех оттенков пурпура поверх богато украшенных панцирей, с пышными плюмажами и султанами из конских волос на причудливых гребнях золоченых шлемов. Баловни судьбы, привыкшие к холе и неге с пеленок, уже позаботившиеся снять, в представительских целях, через посредников новые виллы в Вечном Городе на Тибре. как и следовало, по их мнению, ожидать, малочисленный конный «цезарианский» сброд не выдержал их неотразимого (во всех отношениях) натиска и начал отходить. До победы над презренной «гопотой» было, казалось, рукой подать! Но тут, как гром среди ясного неба, на блестящую кавалерию Магна обрушился фланговый удар скрытых за правым флангом «цезарианской» армии шести когорт ударной группы из состава оперативного резерва «потомка богини Венеры». Цезарь прекрасно знал своих противников – балованных сынков высшей столичной аристократии, от которых и он сам когда-то мало чем отличался (если отличался вообще). И потому Гай Юлий приказал своим легионерам метить богато разодетым всадникам «Великого» в лицо. И пока пышнокудрявые, тщательно завитые и, возможно, напомаженные, эпилированные, надушенные, щедро умащенные молодые «нобили», не ожидавшие такой «подлянки», сдерживая бег своих коней, старались прикрыть свои ухоженные личики от грозивших изуродовать их на всю оставшуюся жизнь острых жал пилумов «контрактников» Цезаря, которыми те наносили верховым «мажорам» точные и сильные удары снизу вверх (хотя, конечно, «шрамы украшают мужчину», но «как с такой рожей покажешься в свете?»), притворно улепетывавшая от кавалерии Помпея конница Гая Юлия, сделав поворот на сто восемьдесят градусов, ринулась в контратаку.
В мгновение ока расстроенная кавалерия «героя восточных походов» была сметена, стоявшие за ней легковооруженные - изрублены в мелкое крошево, после чего победоносные ударные когорты Цезаря приступили к окружению пришедших в смятение неприятельских легионов. Так закончилась вторая фаза судьбоносной битвы при Фарсале, и началась ее третья, последняя фаза. Резервов у Помпея не было. И ему нечего было противопоставить фланговому удару конников и пехотинцев Цезаря. Когда армия Магна была охвачена с фланга и сам Цезарь, возглавивший остававшуюся до тех пор незадействованной часть третьей линии, вступил в бой, с целью усиления успешно развивавшейся фронтальной атаки, участь армии бесталанного ставленника сенатской олигархии была решена.
Как только Помпей лично убедился в разгроме своей кавалерии, он понял, что проиграл сражение и лишился плодов всех своих прежних побед. Магн поспешил укрыться в своем лагере, не потрудившись даже лично возглавить отступление. Сидя в своем роскошном шатре, впав в полное отчаяние и прострацию, «Великий» дожидался там конца сражения, переросшего в беспощадную резню. Извещенный о том, что враг уже ворвался в его лагерь, Магн, выведенный из апатии, без конца повторял, словно безумный: «Как, уже и в лагерь?». Поторопившись снять с себя пурпурный плащ-палудамент и все знаки различия верховного главнокомандующего, Помпей с немногими соратниками, сохранившими ему верность, бежал из своего уже разграбляемого неприятелем стана.
А в этом стане было что взять и чем поживиться. Если верить победоносному императору, его знатные противники были настолько уверены в своей победе, что приказали заранее накрыть пиршественные столы, ломившиеся под тяжестью серебряной посуды, и украсить шатры цветочными гирляндами и плющом, чтобы достойным образом отпраздновать свою победу.
Согласно наверняка преувеличенным в пропагандистских целях данным, приведенным Цезарем в его записках о гражданской войне, «помпеянцы» потеряли в эпохальной битве при Фарсале ни много ни мало - пятнадцать тысяч человек убитыми и двадцать пять тысяч – пленными. Сам же Цезарь потерял якобы всего тысячу двести человек. Подобное соотношение потерь, с учетом поражающей способности оружия той далекой эпохи, вызывает у автора настоящей военно-исторической миниатюры большие и вполне обоснованные сомнения.
Перед началом Фарсальской битвы Гай Юлий, в своей обычной манере, приказал своим верным «контрактникам» по возможности щадить жизни своих римских сограждан и их италийских собратьев - субъектов латинского права. Наверняка этот призыв пришелся очень даже по душе его легионариям, вполне дружески беседовавшим еще совсем недавно с легионариями Магна, сидя в окопах под Диррахием. кроме того, Цезарь позволил всем желающим военнопленным без всякой «фильтрации» перейти к нему на службу (ведь у него был каждый римский меч и пилум на счету). Перед началом битвы при Фарсале Цезарь повелел щадить, прежде всего, жизнь знатного «помпеянца» Брута, сына своей многолетней возлюбленной Сервилии (зачатого ею, возможно, от Цезаря), с которой он по-прежнему сохранял дружеские отношения, проникнутые взаимным уважением (хотя Брут и был сторонником Помпея). Тот факт, что пощаженному Цезарем молодому «помпеянцу» было суждено впоследствии возглавить заговор против Гая Юлия (окончившийся убийством последнего), можно рассматривать, как непостижимую для человеческого разума трагическую и зловещую иронию судьбы…
«Они этого хотели» - сказал, якобы, Цезарь, взирая с высоты конской спины на убитых римлян враждебной ему стороны, чьи окровавленные тела усеяли поле сражения. В этих словах звучала как скорбь истинно римского патриота о погибших согражданах, людях одной с ним крови, так и недовольство тем, что они своим доведшим их до гибели упрямством нанесли ущерб его достоинству, «дигнитас», ибо истинному «нобилю» «Вечного Рима» подобало, разумеется, не убивать своих сограждан, а лишь состязаться с ними в борьбе за честь и славу. Однако овладевшего «потомком богини Венеры» желания исцелять нанесенные римскому Отечеству тяжкие раны своей знаменитой мягкостью (или, по-латыни - «клементией»), как вскоре выяснилось, хватило ненадолго.
«Помпей» - писал, сравнивая таланты обоих сошедшихся в смертельной схватке при Фарсале римских полководцев, основатель научного социализма товарищ Карл Маркс в письме к своему другу и соратнику товарищу Фридриху Энгельсу – «как только пытается показать в борьбе против Цезаря свои таланты – ничтожество (дословно: Lauskerl, что означает по-немецки: «вшивец» - В.А.). Цезарь делает ряд самых крупных военных ошибок, намеренно экстравагантных, для того, чтобы сбить с толку противостоящего ему филистера. Любой римский генерал, какой-нибудь Красс, уничтожил бы Цезаря шесть раз во время Эпирской войны. Но с Помпеем можно было позволить себе все (К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, том XXIII, с. 15).
По мнению же современных Цезарю и Магну иудейских мудрецов, Единый Бог покарал Гнея Помпея «Великого» за то, что тот неосмотрительно позволил себе войти в «святая святых» Иерусалимского храма (как многие нечестивые владыки до и после него), куда не дозволялось входить не только иноверцам, на даже из правоверных иудеев – одному только первосвященнику, да и то – лишь единожды в год . Цезарь же всегда поддерживал с иудеями подчеркнуто корректные и весьма гармоничные отношения, в отличие не только от Помпея, но и от многих других своих современников – к примеру, от «Отца Отечества» Марка Туллия Цицерона, порою позволявшего себе довольно резкие антииудейские выпады, например в своей известной речи «В защиту Луция Валерия Флакка»:
«Следующий вопрос - о недовольстве из-за золота иудеев (иудеи, жившие за пределами Палестины, ежегодно вносили сбор - по две драхмы, по данным Иосифа Флавия - на нужды Иерусалимского храма, чему противились римские власти, стремившиеся воспрепятствовать утечке драгметаллов из страны - В.А.) <…> Именно из-за этого обвинения ты, Лелий, и выбрал это место и собрал эту толпу (римских иудеев - В.А.). Ты знаешь, как велика эта шайка, как велико в ней единение, как велико ее значение на народных сходках. Поэтому я буду говорить, понизив голос, чтобы меня слышали одни только судьи; ведь в людях, готовых натравить иудеев на меня и на любого честнейшего человека, недостатка нет; не стану им это облегчать. Хотя золото обычно из года в год от имени иудеев вывозилось в Иерусалим из Италии и из всех наших провинций, Флакк эдиктом своим запретил вывозить его из Азии. Кто искренно не похвалил бы его за это, судьи? О запрете вывоза золота сенат принимал строжайшие постановления и неоднократно в прошлом, и в год моего консулата. Бороться с этим варварским суеверием было долгом строгости, презирать, ради блага государства, толпу иудеев, нередко приходившую в ярость на народных сходках, - долгом высшего достоинства. «Но ведь Гней Помпей, - скажут мне, - взяв Иерусалим, ни к чему не прикоснулся в святилище, хотя и был победителем». В этом случае, как и во многих других, он поступил особенно мудро; в городе, столь склонном к подозрениям и к злоречию, он не подал ни малейшего повода к пересудам хулителей; ибо не религия иудеев и притом наших врагов, не сомневаюсь, помешала нашему выдающемуся императору (Помпею – В.А.) сделать это, а его личная порядочность. В чем же преступление Флакка, если ты нигде не обнаруживаешь хищений, одобряешь эдикт, признаешь дело решенным, не отрицаешь того, что золото было найдено и предъявлено в присутствии всех; о том, что все было совершено достойнейшими мужами, свидетельствуют обстоятельства дела. В Апамее при посредстве римского всадника Квинта Цесия, честнейшего и бескорыстнейшего человека (поверим Цицерону на слово! – В.А.), у всех на глазах на форуме у ног претора было взвешено около 100 фунтов задержанного золота; в Лаодикее при посредстве присутствующего здесь Луция Педуцея (или Педукея – В.А.), нашего судьи, - немногим более 20 фунтов; в Адрамиттии при посредстве легата Гнея Домиция <…>; в Пергаме - немного. Отчет, касающийся золота, верен; золото - в эрарии (римской государственной казне - В.А.); хищений не раскрыто; все дело - в стремлении вызвать ненависть к нам. Произнося речь, от судей отворачиваются и обращаются к слушателям, толпящимся вокруг. В каждом государстве своя религия, Лелий, у нас своя. Когда Иерусалим был независим, а иудеи - мирными, то совершение ими своих религиозных обрядов все же было несовместимо с блистательностью нашей державы, с достоинством нашего имени, с заветами наших предков; теперь - тем более, так как этот народ, взявшись за оружие, показал, каковы его чувства к нашей державе; насколько он дорог бессмертным богам, мы поняли, так как он побежден, так как сбор дани с него сдан на откуп, так как он порабощен».
Как бы то ни было, лишившись озарявшего его чело на протяжении столь долгих лет нимба (или ореола, как кому больше нравится) непобедимости, Помпей утратил вместе с ним и всю свою энергию. Преследуемый Цезарем буквально по пятам, Магн бежал в Амфиполь, и с трудом добрался оттуда на единственном найденном там плавсредстве – торговом суденышке, предназначенном для перевозки зерна, до Митилен на острове Лесбос, где пребывала в страхе ожидания его семья. Семь недель о местопребывании «героя восточных походов» не было известно ничего и никому. Затем пришла весть, что Помпей (как вскоре выяснилось - на свою голову) прибыл в Египет, чей царь был связан с отцом Магна, Гнеем Помпеем Старшим, давними дружескими отношениями.
Здесь конец и Господу Богу нашему слава!
ПРИМЕЧАНИЕ
*Пилум - заимствованный римлянами от этрусков тяжелый (1,5-2 м длиной) дротик (метательное копье) с очень длинным втульчатым железным наконечником.
В заголовке миниатюры помещены фото скульптурных изображений победителя Гая Юлия Цезаря (слева, в венке триумфатора) и побежденного Гнея Помпея Магна (справа).