Мифы о Солженицыне, опровергнутые им самим. Миф 15. Плохой писатель
Этот миф тоже возник в конце 70-х годов прошлого века. В окончательном виде его сформулировал по заданию КГБ известный в то время советский историк Н.Яковлев в своей книге «ЦРУ против СССР», а источниками послужили утверждения бывших друзей Солженицына – Льва Копелева и Кирилла Симоняна.
(О лжи К.Симоняна и ответе на неё А.Солженицына - в статьях "Миф 4. Припадочный честолюбец": http://proza.ru/2024/01/13/234 и "Миф. 5. Клеветник": http://proza.ru/2024/01/14/228 )
Прежде Солженицына достойный ответ на измышления Яковлева дала первая жена писателя Наталья Решетовская. Вот отрывок из её письма в издательство «Молодая гвардия» (в печати оно было опубликовано только в годы перестройки):
«К ИЗДАНИЮ КНИГИ Н. ЯКОВЛЕВА «ЦРУ против СССР»
… По своим писательским делам Солженицын приехал в Москву впервые в ноябре 1961 года, со слабой надеждой суметь передать в журнал «Новый мир» Твардовскому не то, что «опытный редактор мог с известными усилиями превратить в книги» (стр. 188), а готовую повесть «Щ-854», позже получившую название «Один день Ивана Денисовича».
Твардовский прочел повесть за одну ночь и сразу же высоко оценил ее. Рукопись повести в ее первоначальном виде Твардовский показал нескольким крупным писателям. Среди них был, например, К. И. Чуковский, назвавший ее «литературным чудом»!
Соглашаться с американским послом Бимом, который в своих мемуарах пишет: «Первые варианты его рукописей были объемистой, многоречивой, сырой массой, которую нужно было организовать в понятное целое… они изобиловали вульгаризмами и непонятными местами, которые нужно было редактировать» (стр. 188), — было со стороны Яковлева по меньшей мере легковерно. Что мог знать американский посол о Солженицыне, который ни с какими дипломатами никогда не общался?!. Куда солидней было бы обратиться, например, к бывшим сотрудникам «Нового мира». Однако это, по-видимому, не входило в задачу автора книги.
Я позволю себе засвидетельствовать, что никакие произведения Солженицына никогда не подвергались редактированию] Сколь бы они ни были, на взгляд Бима и Яковлева, «многоречивы», — они такими и печатались. Если редакция «Нового мира» (именно в этом журнале были впервые напечатаны все вышедшие у нас произведения Солженицына!) и высказывала пожелания по доработке рукописи, то всю эту доработку Солженицын делал сам.
Просто перед тем, как нападать на Солженицына в политическом плане, автору понадобилось принизить его как писателя.
В этой же связи — и заявление о том, что «на стиле книг Солженицына определенно сказывается влияние языка и синтаксиса русского писателя С. Н. Сергеева-Ценского» (стр. 191).
В одном из своих фронтовых писем ко мне (№ 230, 21.11.44) Солженицын писал, что ему попалась книга Сергеева-Ценского «Брусиловский прорыв». Он комментирует: «Прочел ее и полегчало — насколько рельефней, глубже и художественней моя повесть! Но равняться по плохим образцам — пагубная привычка».
С тех пор я больше никогда не слышала от Солженицына каких-либо упоминаний о Сергееве-Ценском. В нашем доме никогда не было его книг. Зато настольной книгой Солженицына были тома Даля». (…)
9 апреля 1980 г.».
В 2004 году данный миф решил обновить современный историк-сталинист Андрей Фурсов. Очевидно, он воспользовался тем обстоятельством, что Н.Решетовская к тому времени умерла, поэтому во второй раз на ту же клевету в адрес Солженицына ответить не сможет. В предисловии к книге А.В.Островского «Солженицын. Прощание с мифом» он, в частности, написал:
«… Но, может, Солженицын, по крайней мере, крепкий мастеровитый писатель, мастер пера?
Нет, не тот случай.
Начать с того, что есть существенная разница между теми работами Солженицына, которые редактировал сильный редактор (например, А. Берзер в «Новом мире»), и теми, которые будущий нобелевский лауреат редактировал сам. Если первые короче вторых (отредактированный Берзер, т.е. отжатый от «воды» – повторов, длиннот, стилистической разноголосицы с перебором псевдорусских выражений – «Один день…» уменьшился в три раза!), более цельны и осмысленны, то вторые – длинные, рыхлые, рассыпающиеся на куски тексты; достаточно взглянуть на графоманское «Красное колесо».
В серьёзном литературном таланте Солженицыну отказывали весьма разные, нередко принадлежащие к различным литературно-политическим лагерям писатели и критики: В. Войнович, В. Лакшин, Б. Сарнов, Ю. Поляков и ряд других. Думаю, все они подписались бы под вердиктом В. Шаламова: «Солженицын – писатель масштаба Писаржевского». Отмечают исследователи и искусственный псевдорусский язык Солженицына – язык горожанина, старательно канающего под якобы простой исконно русский говор.
Из всего сказанного – простой вывод: Солженицын – тотально сфальсифицированный по политическим причинам литератор; посредственный писатель третьего (в лучшем случае) ряда…»
А теперь давайте пройдёмся по новым «доводам» Фурсова.
Никаких доказательств редактирования А.Берзер первой книги Солженицына не существует. Это тоже миф. Что же касается остальных приведённых Фурсовым фамилий, то всех их обладателей объединяло острое неприятие идеи возрождения национальной России (по идеологическим причинам или национальному предубеждению), которую исповедовал в своих книгах А.И.Солженицын. Это и есть настоящая причина «непризнания» ими Солженицына, как крупного писателя.
Впрочем, насчёт советского литературного критика Лакшина Фурсов не совсем точен. Он-то Солженицына крупным писателем как-раз признавал, хотя это нисколько не мешало ему густо поливать его словесной грязью на страницах своих статей.
Вот как тогда же писал об этом журналист французской газеты «Монд» Габриэль Мацнефф:
«Брошенная жена прощает, критик «Нового мира» разоблачает. Газета «Монд», 25 марта 1977 г. (…)
Мы можем также завидовать Солженицыну, что в его жизни была женщина, которая, пережив все, что он заставил ее пережить, способна рассказать об их браке с полным отсутствием ожесточенности и злобы, с такой нежностью, любовью и незамутненностью. (…)
Зато эти эпитеты никак не подходят для характеристики памфлета против Солженицына, написанного Владимиром Лакшиным, литературным критиком и бывшим сотрудником журнала «Новый мир», в виде комментария к автобиографическому сочинению Солженицына «Бодался теленок с дубом» (Издательство «Ле Сей»). Конечно, Лакшин отмечает «огромный талант» и «неисчерпаемую энергию» крупного писателя, но эти несколько капель меда залиты целой бочкой дегтя оскорблений, которые он обрушивает на голову «крупного писателя», и его «Ответ Солженицыну» является не чем иным, как перечнем враждебных определений и суждений: зависть, самодовольство, фанатическая нетерпимость, непристойный доносчик, жульничество, злоба, бешеный гений отрицания, поверхностная культура, ложный христианин, подлость, безграничный эгоцентризм, дьявольское тщеславие, хвастовство, максималистская демагогия, наивная и комичная мания величия…
Правда, Лакшин так же грубо оскорбляет Розанова, мимоходом бьет по Достоевскому и Толстому, так что Солженицын оказывается в хорошем обществе».
А вот о том же у Солженицына:
«И вот в № 2, с выходной пометкой «Лондон 1977», напечатана была статья близкого к братьям Медведевым В.Лакшина против меня. (…) По нынешнему безлюдью Лакшин – критик, конечно, заметный, хотя с годами всё более зауряднеет и после «Нового мира» мало чем отличился от казённого приспособленца, стал в фаворе у властей. (…)
Лакшин, очевидно, прав, коря меня, что о внутренней обстановке «Нового мира» я судил по слишком беглым своим, всегда на лету, впечатлениям. (…) Я рад, что он меня поправил. (…) И конечно он прав, что я не открыл всего доброго, что можно было ещё сказать о Твардовском: при захваченности моей рукопашной с властями я был в позиции, мало удобной для спокойных наблюдений. Да, конечно, я давал простор нетерпеливым, а иногда и несправедливым оценкам боя. (…)
Однако дальше-больше Лакшин подложничает едва не в каждой фразе. (…) Составлять текст ему надо было так, чтоб и выразить мысль в уровень свободного читателя, и не перейти лояльных советских границ и своего членства в коммунистической партии. (…)
Однако в этой статье у Лакшина проступает и истинный его уровень, и искренние убеждения – и они не веселят. Странный вопрос задаёт критик писателю: какова его цель? – вот и с напечатанием «Архипелага». Восстановить память народа в её ужасных провалах – это, оказывается, не цель литературы, критик требует от меня «позитивной политической программы». (…)
Лакшин систематически искажает цитаты из «Телёнка» – либо усечением, либо недобросовестным истолкованием (…)
Вот с такою честностью ведёт Лакшин дискуссию. (…)
А уж начать мухлевать — так дальше не оглядываться. Выгодно Лакшину обругать мои «Американские речи» — то без усилия повторяет он самые грязные клеветы советской пропаганды, будто призывал я американцев: «никакой продажи зерна», «пусть не будет хлеба, пусть голод и война», «не воюет ли он уже с многомиллионным народом, населяющим эту страну?» — и никаких подтверждающих ссылок, конечно, потому что лжёт, не жмурясь».
(Угодило зёрнышко промеж двух жерновов. Часть 1. Глава 4. / ж-л «Новый мир». 1999. № 2. С. 93 – 96)
Что касается мнения В.Шаламова о Солженицыне, как писателе, то оно известно по его дневнику за 1971 год, а значит, сложилось ещё до прочтения им «Архипелага ГУЛаг», впервые опубликованного лишь в декабре 1973 года. Как изменилось это мнение после выхода данной книги, сказать трудно. Чётких свидетельств нет.
А вот как ответил на этот миф о себе сам Солженицын около 40 лет назад:
«От моего возврата из казахстанской ссылки в 1956 и до изгнания в 1974 — все 18 лет отношения наши со Львом (Копелевым - Ю.Т.) сохранялись дружески-зэческими, тёплыми, несмотря на коренную, многостороннюю разницу во взглядах. Но… (…) скрыл от Льва всю работу над «Архипелагом» и мои отлучки для того в разные укрывища. Это причиняло Льву большую боль и лишало его осведомлённости обо мне, которой от него все ждали. А так как идейно мы всё более расходились — я и подготовку иных публицистических ходов и работ («Из-под глыб») тоже не открывал ему.
Последовал гнев Льва на «Мир и насилие», а уж «Письмо вождям» он прочёл после моей высылки — и написал огромную гневную отповедь, видя в том «Письме» измену благородному либерализму. От этого, когда меня выслали, — не стало между мной и им левой переписки, и Лёва ещё более обескуражился и ревновал, что не знает обо мне дальше и не может направить меня, с кем мне на Западе дружить, а кого чураться.
И вскоре что-то со Львом резко изменилось. От общих наших многих друзей, а потом и от случайных в Москву заезжих, через письма и пересказы, стало до меня доноситься, и всё настойчивее, и всё горше, что он меня в Москве стал бранить, хулить да просто ругаться — в любом доме, в любом обществе, где бы только коснулся меня разговор. (…)
И оказалось это весьма ядовитым, потому что Лев всё общался с западными людьми, как авторитетнейший истолкователь советской жизни, да и как «самый же близкий» ко мне человек, знающий меня просто насквозь, — и все мнения Копелева так же авторитетно теперь передавались на Запад и утверждались там в интеллигенции, литературоведении и печати: что литературная способность моя ограничена описанием лишь того, что я видел собственными глазами, остальное мне всё не удаётся; что Ленин художественно удался мне лишь потому, что я описал сам себя, это и есть — мой жестокий, ужасный характер вождя безжалостной партии; что моя партия уже реально создаётся, это крайний русский национализм, и он будет ужаснее большевизма; дальше Копелев меня смешивал и со Сталиным, с аятоллой Хомейни, а уж «черносотенец, монархист, теократ» — это были самые мягкие клички. (…)
Такая ладная тюремная дружба – и вот так вздорно, ревниво, ничтожно рухнула. Больно.
Знать, на этой земле нам уже недотолковаться. Если «Красное колесо», пишет, «черносотенная сказка о «жидомассонском завоевании» – да заглядывал ли он в «Красное колесо»? – о чём нам переписываться дальше? (…)
Но не только личным ошельмованием проявилась американская критика к «Телёнку», всё же иногда она вспоминала, что считается «литературной». Так вот. Книга — бессвязна. Политический дневник. Мало нового. Ему, по–видимому, нечего больше сказать, а мы не заинтересованы получать от него дальнейшие сказания. Атавистический лексикон. Гибридная проза.
В лужу глядеться — на себя не походить.
На этом пути впредь и надо ждать главных усилий эмигрантско–американской образованщины: доказать, что я мелкий писатель, — это был морок, что приняли за крупного. Образованщине не снести, что появился крупный писатель — а не из её рядов, не с её направлением мозгов. И уж как кинулись перебирать, искать мне «антипода», сколько в разных местах покозырено: то — «антипод Солженицына Зиновьев», то — «антипод Гроссман», то — «антипод Синявский», то «антипод Бродский», то даже — Копелев «антипод», и это ещё не всё.
На Старой Площади тоже ведь рыскали найти мне «антипода» в советской литературе — да так и не нашли».
(Угодило зёрнышко промеж двух жерновов. Часть 2. Глава 6; Часть 3. Глава 11. / ж-л «Новый мир». 2000. № 9. С. 163; 2001. № 4. С. 98 – 100)
Солженицын никогда не считал себя «великим» писателем, относил лишь к «крупным», поскольку понимал свою ведущую роль в разрушении художественным словом историко-идеологической лжи, на которой держался коммунистический режим в СССР. Он прекрасно видел границы своих возможностей как писателя-историка, обусловленные отсутствием полного литературного и исторического академического образования. Знания Солженицына были получены, в подавляющей части, не на вузовских лекциях и семинарах, а путём кропотливого самостоятельного изучения тех исторических источников и произведений классиков русской литературы, которые ему удавалось найти. Потому и не претендовал он на абсолютную истину в своих исследованиях и довольствовался лишь лидерством в раскрытии утаённой от народа коммунистической властью подлинной истории нашей страны.
Вот что он писал об этом в своих опубликованных мемуарах («Угодило зёрнышко промеж двух жерновов»):
«В 1987 исполняется сорок лет моей непрерывной работы над сохранностью погубляемой русской лексики — и наконец следует завершить выпуском словаря. …
Вот, пишут про меня как несомненное, что я нахожусь под влиянием славянофилов и продолжаю их линию, — а я до сих пор ни одной книги их не читал и не видел никогда. Или требуют интервью: как я отношусь к «гётевско–манновской традиции гармонии» — а я Томаса Манна и ни строчки не читал до сих пор. А то усматривают «очевидное влияние» на «Колесо» «Петербурга» Белого — а я ещё только вот собираюсь его прочесть. Разве со стороны можно представить, до чего была забита моя жизнь?
Но и больше того: художник и не нуждается в слишком детальном изучении предшественников. Свою большую задачу я только и мог выполнить отгородясь и не зная множества, сделанного до меня: иначе растворишься, задёргаешься в том и ничего не сделаешь. Прочёл бы я «Волшебную гору» (и сегодня не читал) — может, она как–то помешала бы мне писать «Раковый корпус». Меня то и спасло, что не исказился мой самодвижущий рост.
Меня всегда жадно тянуло читать и знать — но в более свободные школьные провинциальные годы не было надо мной такого руководства и не было доступа к такой библиотеке, — а со студенческих лет жизнь съедала математика; только перекинул мостик в МИФЛИ — тут война, потом тюрьма, лагеря, ссылка и преподавание всё той же математики, да ещё и физики (подготовка классных демонстраций–опытов, в чём сильно затруднялся).
И — годами, годами сдавленная конспирация, и подпольная гонка книг, за всех умерших и несказавших. И в жизни надо было досконально изучать артиллерию, онкологию, Первую Мировую войну, потом и предреволюционную Россию, уже такую непредставимую. Теперь по собственной библиотеке, Алей собранной, хожу и с завистью пересматриваю корешки: сколького же я не читал! сколько упущено прочесть!
Вот — написал всё главное, снижается внутреннее давление и давление с плеч — теперь–то и открывается простор для чтения и знаний, теперь–то и наверстать всё упущенное за десятилетия гонки. И европейскую же Историю — от Средних веков. (В МИФЛИ прогнал по марксистскому учебнику, да и забыл всё.) И особенно — европейскую мысль, от Возрождения. А Библия — не перечтена с детства, а отцы Церкви — и никогда. И не теперь ли, на конце жизни, — всё это и нагонять?
Говорят: учись, поколе хрящи не срослись. А я вот — на старость. Стал перечитывать свои тюремные конспекты по философии, спасённые с шарашки Марфино Анечкой Исаевой. Стал читать историю Французской революции. И — великих русских поэтов Двадцатого века. (Аля их чуть не целиком наизусть знает.)
Есть ещё полносилие, на что–то же мне дано. И душа — молодая. Поучиться хоть на старость — и как жаль, что осталось мало лет. Все когда-то начатые нити — подхватить из оброна, довести до конца. Всё спеша и буравя вперёд тоннелями интуиции, сколько я оставил позади себя неосвоенных гор! А ведь: tantum possumus, quantum scimus. (Столько можем, сколько знаем.) Взлезть бы на такую обзорную площадку, откуда б видно на века назад и на полвека вперёд. (…)
Вермонт. Весна 1987»
(Угодило зёрнышко промеж двух жерновов. Часть 2. Глава 10. / ж-л «Новый мир». 2000. № 12. С. 153 – 155)
Данную статью в более полном виде (со всеми иллюстрациями) можно прочитать на дзен.ру, в канале: Ю.Тарасов. История от историка.
ПРЕДЫДУЩИЕ СТАТЬИ ЭТОГО ЦИКЛА:
Мифы о Солженицыне, опровергнутые им самим. Миф 14. Еврей и антисемит
Мифы о Солженицыне, опровергнутые им самим. Миф 13. Власовец
Мифы о Солженицыне, опровергнутые им самим. Миф 12. Фашист
Мифы о Солженицыне, опровергнутые им самим. 11. Диссидент
Мифы о Солженицыне, опровергнутые им самим. Миф 10. Кумир либералов
Мифы о Солженицыне, опровергнутые им самим. Миф 9. Русофоб
Мифы о Солженицыне, опровергнутые им самим. Миф 8. Агент КГБ
Мифы о Солженицыне, опровергнутые им самим. Миф 7. Агент ЦРУ и графоман-плагиатор.
Мифы о Солженицыне, опровергнутые им самим. Миф 6. Лгун.
Мифы о Солженицыне, опровергнутые им самим. Миф 5. Клеветник.
Мифы о Солженицыне, опровергнутые им самим. Миф 4. Припадочный честолюбец.
Мифы о Солженицыне, опровергнутые им самим. Миф 3. Стукач и интриган
Мифы о Солженицыне, опровергнутые им самим. Миф 2. Дезертир
Мифы о Солженицыне, опровергнутые им самим. Миф 1. Классовый враг
ПРЕДЫДУЩИЕ ЦИКЛЫ МОИХ СТАТЕЙ:
Украина, как анти-Россия (4)
Об успехах и преступлениях сталинизма (23)
О Куликовской битве (3)
О русской и советской нации (8) (на проза.ру)
Империя России (5) (на проза.ру)
Восхождение к России (4) (на проза.ру)
О ДНК-генеалогии (3)
Русь начальная (8) (на проза.ру)
О войне против нашей истории (3)