- Нарисуй…
Психолог еще не успела договорить, как я поспешила отрицательно мотнуть головой.
- Не могу. Я боюсь рисовать. Мне очень нехорошо от этого.
- Почему?
- Потому что я рисую одно и тоже. Я могу начать с линии, с точки с штриха, с кляксы, но в итоге, все равно нарисую лицо.
- Лицо?
- Да, и я не могу, не хочу его увидеть.
- Это кто-то знакомый тебе, кто-то неприятный, злой, по отношению к тебе?
- Нет, да. Это не то, так это не объяснить. Так слишком просто. Плоско. Однозначно.
- Понимаю.
Почему психологи всегда так говорят? На это сразу хочется возразить, что они ни черта не понимают.
- Это - мой палач, - сказала я правду, но только для того, чтобы скорее стереть понимающее выражение с ее понимающего лица.
- А…Э…- наконец-то она запнулась и перестала выглаживать пространство между нами заученными терапевтическими фразочками.
- Может, если вы будете так любезны немного изменить задание, я просто могу выбрать из каких-то ваших картинок.
- Конечно, конечно, у нас много других инструментов, - она покраснела, если можно покраснеть от облегчения- то именно это и произошло сейчас.
Я успела подумать о том, как повезло психологине, до того, как в мои уши громом прорвался звук железных инструментов на столике палача. Он смотрел на них, на его лице отражалось чистое наслаждение, он перебирал их своими длинными белыми пальцами, и как только хорошо заточенное железо тонко позвякивало, он улыбался и шептал: «Они поют, ах как они поют».