Она сидела на бордюре и горько плакала. Девчушка лет шести со светлыми, выгоревшими на солнце волосами, стянутыми в хвостик, одетая в цветастое легкое платьице.
— Кто же мог обидеть такую красивую девочку?
Она подняла на меня заплаканное веснушчатое лицо и замерла в нерешительности — то ли сбежать, то ли остаться. Решив, видимо, что тётенька не опасная, она всхлипнула и, уткнувшись лицом в ладошки, выдавила:
— Мама.
Как знакомо! Всё «один в один», как у меня в детстве. Никогда не плакала при родителях. Все свои обиды, а их было немало, ох, немало, «выплакивала» где-нибудь в укромном месте, чаще всего в подушку.
— Я присяду рядом? Ты не против?
Она пожала плечами. Я опустилась рядом с ней на нагретый солнцем бордюр. Какое-то время мы сидели молча, разглядывая куст сирени перед нами. Прохожих здесь было мало, рядом пустырь, заросший полынью. Плакать девочка перестала, только шмыгала носом.
— Хочешь расскажу историю? Про себя, когда я была такой же, как ты. Не смотри так удивленно, я тоже была маленькой девочкой. Я ж не родилась такой дылдой.
Ну вот, девчушка даже улыбнулась краешком рта. Я продолжила:
— Не любила меня мама. Я была в этом уверена. Что бы ни сделала — всегда недовольна. Чуть ли не каждый день то она, то папа меня отчитывали. За ерунду всякую. То слишком громко орала во время игры во дворе. «Разве можно девочкам так орать?». То платье порвала, когда через забор перелазила. «Девочка должна вести себя скромно и не лазить где попало!». То соседка «настучала», что я неприличный стишок рассказала, а я ж просто повторила, даже не понимая о чем он. «Стыдно должно быть! Что из тебя вырастет?!». А я молчала в ответ, как партизан. Зубы сцеплю, чтобы не разреветься, и молчу.
Девочка вздохнула:
— Не повезло нам!
— Подожди. Не дорассказала историю-то. Так и росла. Обиды как ком нарастали. Помню, когда уже в десятом классе училась, пошла я в парикмахерскую и там косы мои обрезали. Очень мне хотелось модную прическу. А дома такой скандал вышел! Мама сказала: «Единственное, что у тебя красивое было — это волосы. А ты обкорнала их! Уезжай уже учиться, чтоб мы не видели, что ты творишь!». Я и уехала после окончания школы в другой город учиться, там и осталась, ну, точнее, тут осталась. Замуж вышла. У меня самой дочка родилась. К родителям редко ездила. Не тянуло меня домой.
Моя собеседница опять тяжело вздохнула.
— Я тебя понимаю!
— Да не всё так просто. Погоди. Так вот. Дочка моя росла. Сейчас-то она взрослая, у самой детишки — два мальчишки, внучатки мои. А вот когда ей было лет двенадцать, в неё как будто бес вселился! Что ни скажешь — огрызается. Ногти стала красить, татуировку, слава богу, смываемую на ноге сделала. Как-то раз вернулась она с прогулки чуть ли не в полночь, я уже успела обойти вокруг дома несколько раз, по близлежащим улицам пробежаться, обзвонила ее подруг. Извелась вся, и тут она является. Ни слова не говоря, разувается — и в свою комнату мимо меня норовит проскочить. Ну, я уже не могла сдержаться, всю злость свою на неё вылила, все грешки припомнила. Она замерла, как-то сжалась вся, а потом как заорёт: «За что ты меня ненавидишь?!!!». Столько боли было в ее крике! Я просто оторопела. Я вспомнила эту боль. Сколько раз я «внутри» кричала эти слова своей маме! А теперь я — это она, а моя дочь — это я? Это что — неизбежно? Но я же люблю свою дочь! Я жизнь за неё отдам! Как она этого не понимает? А я? А я что понимаю про свою маму? Господи, но кто-то же должен разорвать эту цепочку из повторяющихся испорченных звеньев! От каких прабабушек она тянется? … Всю ночь я не спала, а наутро уже ехала в поезде в город своего детства, в котором я не была лет десять. Я не буду тебе рассказывать подробности, что я почувствовала, обняв свою маму, впервые за всю свою взрослую жизнь, и как я понемногу стала оттаивать изнутри. Жаль только, что я столько времени носилась со своими детскими обидами!
Я взглянула на девочку. Она сидела, насупив бровки и поджав губы.
— Ты считаешь, что я плохая, а мама хорошая?
— Ну что за глупости? Нет, конечно! Дело вообще не в том, что кто-то плохой или хороший. Я хочу сказать, что не всё именно такое, каким кажется.
Она задумалась.
— И что мне нужно делать?
— Ничего. Делать-то ничего и не надо. Я только тебя прошу поверить, что мама тебя любит! Все мамы так устроены. Просто не все умеют это показать. Поверь… Тебя как зовут?
— Вера.
Я засмеялась.
— Ну вот видишь! Тебе даже твоё имя говорит «поверь». А вот незнакомым тетенькам и дяденькам я бы на твоём месте не очень-то доверяла. Но мне можно!
Она брызнула взглядом своих ярко-синих глаз:
— Ладно. Я попробую. Ой, а сколько времени?
Я взглянула на часы:
— Почти два часа.
— Мне нужно домой. Мама уже, наверно, меня ищет.
Она легко вскочила, улыбнулась на прощание и побежала.
Я смотрела на удаляющуюся маленькую фигурку. Спасибо тебе, Верочка, что помогла вспомнить о том, как проста жизнь, если не давать своей голове ее усложнять. Я подняла глаза и увидела в небе даа огромных белых крыла, сложенных из облаков.