Не знаю, как кому, но в детстве читали мне сказку Валентина Катаева про дудочку и кувшинчик. Незамысловатая такая сказка про волшебную дудочку, на зов которой прибегали все грибы и ягоды, но при отсутствии емкостей для сбора - кувшинчика и лукошка - это было чистое издевательство. Но и наличие кувшинчика и корзинки в отсутствии дудочки было не менее изощренной мукой. Сейчас понимаю, что зашифрована в этой философской сказке вся соль вековой мудрости человечества. Да и многие могут наблюдать каждый день нарушения этого баланса: ну кажется, богат человек чрезмерно, а в личной жизни черти что. Или вот, например, друзья предают, да и не друзья вовсе, а просто к деньгам его прилипли. А другой, глядишь, в науке почти до академиков дошел, а сын в каждом классе по два года проводит или вообще из института выперли...
Эх куда меня понесло, да я собственно про коллекционера рассказать собирался, а причем здесь всякие дудочки, вам решать.
Сказать про этого коллекционера, что он был болен, - это ничего не сказать. Болен он был тяжело, скорее крайне тяжело. Есть такой недуг- коллекционирование, болеют им часто, но все в разной степени. Кто-то пришпиливает булавками экзотических бабочек, кто-то с боями добывает автографы известных людей, кто-то жаб, зайцев, банкноты, гитары или всякую нечисть собирает. Да и мало ли что можно собирать, если позволяют финансы и габариты квартиры. Но в коллекционировании, как и в жизни, нужен талант. И вот этот талант, а можно сказать талантище, был присущ моему знакомому собирателю, и, что самое главное, был у него какой-то удивительный, нечеловеческий, фантастический нюх на редкости и раритеты. Словно владел картой расположения шедевров, и ему оставалось только время от времени выезжать на место, где его ждал очередной артефакт.
И если бы не вторая половина его личности, которая полностью перечеркивала его талант следопыта. И вам судить о том, что тут было дудочкой, а что кувшинчиком.
Да было в нем качество, которое компенсировало его поисковые таланты, из-за чего друзья и коллеги не только не завидовали ему черной завистью, но наоборот, жалели его постоянно. Ведь он был невезуч, но невезуч был не средне, не сильно, нет в своем невезении он был гениален. Да, чуть не забыл сказать, собирал наш герой антикварную мебель, и квартира его была музеем, где каждый предмет был памятником редкого сплава его талантов, и каждый предмет таил в себе историю, в сравнении с которой трагедии Шекспира - новогодний утренник в средней школе далекого Мухосранска.
Поэтому пожалею читателя и начну с истории не самой грустной. Кто бывал в Ленинграде, легко представит промозглое осеннее утро, октябрь, ветер с залива, ветер такой, что пересчитывает ребра зданий, зданий старинных и худосочных, и давно не ремонтировавшихся, а если покрашенных, то все равно имеющих вид в такую погоду бледный и туберкулезный.
Утро. Утро гения начиналось в то время обычно с газеты городских объявлений, ведь персональных компьютеров тогда еще не было, но были газеты и объявления на столбах и остановках, над ними он и колдовал, вычитывая каждое объявление с маниакальной скрупулёзностью, делая пометки в своем истрепанном блокноте и подолгу вдумываясь в каждое слово. Для него были важны и география, и орфография, и стиль, и даже имя и отчество владельца объявления. Для многих объявление - это необходимый набор слов о продаже или покупке чего-нибудь. А на самом деле, в номере телефона зашифрована информация не только о том, где находится предмет продажи, но и когда и где был построен дом, и могли ли люди, жившие здесь, обладать чем-либо антикварным, какой высоты потолки. А от этого зависит, могла ли вместе с хозяевами переехать дворцовая люстра и мебель из особняка. Имя и отчество могло рассказать о принадлежности к определенной прослойке и группе, состоятельности и многом-многом другом, что подсказывало каждый раз, стоит ли набирать тот или иной телефон и тратить свои башмаки и время, возможно ли там нахождение того или иного сокровища.
Не знаю, что на этот раз заставило его подняться из любимого кресла, продавленного чуть ли не самим Павлом Петровичем, но, обреченно вздыхая, с трудом заставил он себя засунуть ноги в предательски влажные после вчерашней прогулки ботинки и побрел, как обреченный, на улицу. Так как собак на улице не наблюдалось, то сам собой напрашивался вывод, о наличии в Ленинграде только хороших хозяев живности.
Машина не завелась, и вроде был формальный повод вернуться к теплым домашним тапочкам. Но неведомая сила гнала в неизвестность. Часа полтора пришлось плутать на такси. Кто и как нумеровал дома в этом забытом богом рабочем районе, не ведал никто. Он уже собирался повернуть вспять. Но неведомая сила привела к полуразрушенному, с виду серому строению, почти вплотную примыкавшему к общежитию какого-то завода. Вот и второй подъезд с дверью жуткого коричневого цвета. Пришлось пешком подняться на третий этаж по выщербленным цементным ступеням и долго-долго давить на кнопку звонка. Никто не отвечал. Повторив звонок раза три, механически взялся за ручку, и дверь отворилась. Ну конечно, дом выселили, похоже недавно, даже электричество еще не отключили. Квартира была пуста, лишь на полу валялся ненужный хлам, свидетель обитания здесь, может быть, еще неделю назад многодетной семьи. Раритетами здесь и не пахло, если не брать в расчет, что на разломанном детском стульчике мог сидеть, ковыряя в носу, кто-либо из будущих нобелевских лауреатов.
"Да, в первый раз чутье подвело, старею, какого черта поперся в эту чухломань, и как из этой дыры выбираться, сидел бы дома с рюмочкой коньячка, или подогрел борщик,"- подумалось в тот момент охотнику за "нафталином". «Да мало ли чего хорошего можно сделать, сидя около теплой чугунной батареи, наблюдая за этой осенней мерзостью,» - такие и похожие мысли скребли в тот момент пространство, расположенное внутри промокшей шляпы. Предчувствуя долгий и бесполезный поиск хоть какого-то транспорта в сторону дома, взгрустнулось по-настоящему. В эту жуткую вселенскую хлябь - ощущение было такое, что ветер ненароком сдует и сам город с лица земли, и Финский залив соединится наконец - то с Ладожским озером...
Он почувствовал себя героем советского мультика про бедную падчерицу и двенадцать месяцев. Ну ладно, бедную девочку выгнала безумная мачеха, но что могло выгнать в эту бурю взрослого и разумного человека? Да тут еще ниже этажом два мужика в телогрейках с чугунной ванной в руках. Похоже, начались работы по демонтажу или просто, подсуетились со сбором металлолома. Огромная неуклюжая ванна перегородила и без того узкий лестничный марш. Пришлось свернуть в квартиру этажом ниже, превращенную в бытовку. Решил закурить, пока рабочие спустят этот "титаник" по лестнице. Закурил, стал прохаживаться по разоренной квартире и чуть не упал от разрыва сердца. Нет, ведь он же не во дворце у государя императора, не в кабинете императрицы, но глаза не обманывали: перед его взором стоял наугольный шкафчик красного дерева с одной дверкой. Но самое главное - в дверцу было вставлено стекло, но стекло не простое или полированное, а стекло как в мебели, что во дворце у государя Павла Первого, в технике "эгломизе" в честь знаменитого французского художника восемнадцатого века Э.Ж. - Б Гломи . Совсем немногие могли похвастаться такими вещами, стоили они весьма и весьма дорого. Не простая это была работа, сначала стекло закатывали золотом или серебром, а потом гравировали тончайшим изысканным рисунком, затем заполняли специальными черными или цветными мастиками. Предметы той же мастерской и такого высочайшего уровня исполнения были только в апартаментах Павловского дворца и могли оказаться вне его только в смутные годы гражданской или Отечественной войн.
Он очнулся, только когда кто-то из рабочих громко спросил: "Мужик, ты че надумал здесь ласты склеить?" После того как его заботливо усадили на стул, все еще держась за сердце, он спросил, указывая пальцем на то место, где покоился угловик, покрытый, словно шерстью, многолетними слоями пыли и засиженный мириадами мух: "А это что?" "Да старуха здесь бытовала старорежимная, умом тронулась, ее в дом престарелых определили, картинки и финтифлюшки наше ЖЭКовское начальство разобрало, а остальное велели снести куда подальше". После этих фраз больной чудесным образом ожил. В такую погоду и торговаться-то почти не пришлось, и через десять минут стоял он с авоськой в руках, из которой торчали две бутылки беленькой и что-то из незамысловатой закуски. Сами собой, как из-под земли, возникли стаканы, и при попытке коллекционера отказаться сесть за стол с мастеровыми, отрезали: "Покупку надо обмыть, иначе сделку аннулируем".
Впрочем, дальше сюжет развивался согласно нашему традиционному сценарию, пили за старуху и мир во всем мире, ну, конечно, и за здоровье, и за успех, и за всеобщее процветание. Самое удивительное в этой истории, что через два с половиной часа вся троица, конечно же, вместе с драгоценным шкафчиком оказалась в квартире собирателя мебельных диковин. Сказать, что они были в усмерть пьяные , это вообще ничего не сказать. Могли ли они вязать лыко? - нет, не могли. Но на вопрос: «А не пора ли нам отпраздновать чудесную доставку мебели новому хозяину?», все дружно сказали «да». И они были правы: ведь этот изгвазданный в хлам и покрытый с ног до головы паутиной и пылью предмет, проделав полуторачасовое путешествие в кузове попутного грузовичка, не только не потерял ни единой щепочки, но и сохранил столь редкое эгломизе с филигранно выполненным античным сюжетом. Ну как, как скажите за это не выпить? Коньяка в доме было только на один кряк, поэтому, долго извиняясь за свою незапасливость, хозяин достал бутылку Советского шампанского, приготовленную на новый год...
Дальнейшее, нет про то лучше не вспоминать. И почему он сам взялся открывать теплое шампанское... Вот почему говорят «брызги шампанского»? Ко всем чертям брызги шампанского. В тот вечер вместе с брызгами столь благородного напитка одномоментно были брызги золотых стеклышек, похожих на золотой фонтан... Проклятая пробка, ударившись в потолок, отрикошетила в ту самую дверку, в которой и было чудесное стекло, изготовленное двести лет назад в далеком-далеком Париже. Преодолев такой длинный путь по скверным-скверным дорогам, оно доехало до самого Санкт-Петербурга… Так, в тот день был еще раз подтвержден закон сохранения везения, и на один редкий предмет в технике эгломизе стало меньше.