Начало на http://proza.ru/2023/09/11/1413
СКАЖИ МНЕ, КТО ТВОЙ ДРУГ, И Я СКАЖУ, КТО ТЫ.
БАЛЫ, САЛОНЫ, ДРУЗЬЯ, УДИВИТЕЛЬНЫЕ ЗНАКОМЦЫ
(Конец 1832 – начало 1833)
Попытка субъективно-объективного исследования
…в неопытные лета,
Опасною прельщенный суетой,
Терял я жизнь, и чувства, и покой;
Но угорел в чаду большого света
И отдохнуть убрался я домой.
А.С. Пушкин. «К Горчакову»
Наслаждение общением — главный признак дружбы.
Аристотель, древнегреческий философ.
***
Зал Благородного собрания…
Раскрасневшуюся, запыхавшуюся после танца Ташу встречает, вставая с дивана, Александр. Рядом с ним – невысокий, худощавый господин, с лицом как на потемневшем старинном портрете. Глубокие внимательные глаза смотрят на красавицу светло-приветливо.
– Знакомься, Таша, это князь Владимир Фёдорович Одоевский. Он приглашает нас в субботу к себе.
Князь церемонно целует руку Таше, одаривая стандартными комплиментами, и уходит с поклоном, словно растворяясь в клубящейся разнаряженной толпе.
– Потомок Рюриковичей! – провожает его уважительным взглядом Александр. – Русский Фауст и поклонник Гофмана…
Вновь гремит оркестр. Ах, котильон! Танец-игра, непринуждённый, шаловливый. Ташу увлекает стройный гусар в белых лосинах и тёмно-зелёном доломане, расшитом золотыми шнурами. Одна за другой следуют обманные фигуры с подаванием завязанных узелками платков, с отскакиванием, перепрыгиванием через платок…
Александр видит, как партнёр сжимает руку Таши, как блестят её глаза. Острыми коготками ревность невольно царапает душу….
Слава Богу, это последний танец!
В карете Таша устало склоняет голову на плечо мужа. Укутав пуховым палантином, он крепко обнимает её, нежно целует в лоб...
***
Небольшое отступление.
Прочитав предыдущую главу, кое-кто из читателей с горьким вздохом поддержал осуждающие слова Плетнёва и Гоголя, упрекавших друга в увлечении балами, в праздном времяпрепровождении. Отвечу сразу всем.
Чем были балы для того времени? Заблуждаются те, кто считает их только развлечением, удобным местом для светских интриг, флирта, адюльтера. Отнюдь! По сути, два века назад они были важной формой общественной жизни. Не обязательно было блистать в танцах, но явиться, показать себя, подчеркнуть свой статус насущно необходимо.
Александр Сергеевич честно признаётся:
Во дни веселий и желаний
Я был от балов без ума…
Покинув Лицей, восемнадцатилетний юнец с головой окунулся в запретные до того развлечения. Но почему это кого-то удивляет? И кто из вас в бесшабашном возрасте жил паинькой, рассудительным до отупения?
Кутежи, балы, проказы, гусарские пирушки… Увлекающийся, импульсивно страстный, Александр хотел познать всё. Опасное желание! К счастью, его окружали не только легкомысленные прожигатели жизни, но и преданные друзья, взывавшие к таланту и разуму.
Низкий поклон Пущину, Дельвигу, Жуковскому, Чаадаеву! У Льва Сергеевича, брата Александра, увы, не было таких друзей… Но об этом позже.
Александр повзрослел быстро, из ссылки он возвратился совершенно другим. Отошли в сторону легкомысленные приятели беспечной юности. Пылкая необузданность сменилась сдержанностью – это заметили все, даже небезызвестный Фаддей Булгарин, поначалу пытавшийся с ним подружиться и потому сказавший истину: «…другой человек, каковым он прежде был: скромен в суждениях, любезен в обществе и дитя по душе».
Ещё через девять лет (Боже, как быстро летит время!) Александр уже не только знаменитый Поэт, но и влюблённый муж, любящий отец.
Почему же так часто его вновь стали видеть на балах?
Ответ предельно прост, если вы вспомните его обещание будущей тёще: «Я не потерплю ни за что на свете, чтобы жена моя испытывала лишения, чтобы она не бывала там, где она призвана блистать, развлекаться. Она вправе этого требовать».
Человек долга, Александр всегда выполнял свои обещания.
Нет, Таша не требовала! В 1832 году ей всего двадцать, она в расцвете юности и своей удивительной красоты. Безмерно любя избранницу сердца, Александр не запер её в тесной клетке семейного быта, болезней, суеты, неизменных забот…
Мог бы! Но не стал этого делать. Он не спрятал в тёмную шкатулку дивный бриллиант, подаренный ему Судьбою, – напротив, сказал, сияя своей белозубой, открытой улыбкой: «Любуйтесь небесной красотою, восхищайтесь, как восхищаюсь и я!»
А молоденькой жене от полноты щедрого сердца дарил всеобщее восхищение и поклонение обожателей. Он искренне радовался за неё и вместе с ней! Думаю, ревновал, но, смиряя волнение, всё-таки в большей мере радовался, не скрывая чувств.
К тому же, получив приглашение на бал, опасно было его игнорировать, и не явиться - значило бы показать невоспитанность и явное неуважение!..
Однако семейная жизнь состояла не только из бытовых хлопот и балов. Удивляет, почему многомудрые хулители не видят другой её стороны – духовной.
Естественно, руководил семейным кораблём муж, как более старший, умудрённый жизнью, а Таша охотно подчинялась. К тому же, это не противоречило словам апостола Павла и христианским Заповедям, которые она свято соблюдала: «Жены, повинуйтесь своим мужьям, как Господу, потому что муж есть глава жены, как и Христос глава Церкви».
Александр не был деспотом в семье, более того, лелея Ташу, он, по-моему, даже и строгим не был, предпочитая жёнушку баловать, как родитель балует любимое дитя, о чём с улыбкой пишет Нащокин этой же зимой:
«…Ножкой топтать от нетерпения Наталья Николаевна перестала ли, несмотря что это должно быть очень ей к лицу?»
После матушкиной тирании следовать советам мужа легко. Театр Таша обожала, а салоны привлекали новизной впечатлений. Правда, там она, смущаясь, чаще молчала, но впитывала каждое слово, и собеседники видели в её глазах не холодное равнодушие, но внимательный интерес.
В этих залах царила знать другого толка – аристократы духа. Вместе с мужем Таша бывала на дружеских встречах у В.А.Жуковского, на собраниях у Петра Плетнёва, Екатерины Карамзиной, на раутах Елизаветы Хитрово, в поэтическом салоне Евдокии Ростопчиной (вспомните Додо Сушкову), в музыкальном – у братьев Виельгорских…
Особенно её поразила «львиная пещера» Иринея Модестовича Гомозейки, во флигеле дома Ланских, что в Мошковом переулке, между Миллионной улицей и Дворцовой набережной.
Ка-ак?! Вам не знакомо это имя? Жаль, жаль! А вот поэт и остроумец Шевырев заметил, что по субботам у того на диване «пересидела вся русская литература».
А может, вы читали сказки «Городок в табакерке» и «Мороз Иванович» (про Рукодельницу и Ленивицу), написанные дедушкой Иринеем? Ну, слава Богу, читали!
Тогда мне пора раскрыть тайну, ибо Ириней Модестович – один из псевдонимов князя Владимира Фёдоровича Одоевского, того самого, кого философ Розанов назвал «первым русским интеллигентом».
Оригинальнейшая личность: широко образованный, богатый и в то же время простой в обращении, он, как магнитом, притягивал многосторонних, талантливых людей, не обращая внимания на их происхождение, чем очень раздражал некоторых спесивых аристократов древних родов.
А ведь, по сути, таким же магнитом был и Александр, которому Владимир Фёдорович как-то признался:
«Любознательность, или, просто сказать, любопытство есть основная моя стихия, которая мешается во все мои дела;… мне от нее ввек не отделаться; все что-то манит, все что-то ждет вдали, душа рвется, страждет...»
Но были и отличия. Философ, алхимик, чудак и мистик, музыкальный критик, один из основателей Московской консерватории, Одоевский увлекался оккультными науками, кулинарией, изобретал музыкальные инструменты (его «энгармонический клавицин» ныне хранится в Музее музыкальной культуры им. Глинки в Москве).
Зачинатель русской мистической фантастики, он оживлял куклы (естественно, в произведениях), а душа его героя запросто переселялась в другое тело. В романе-утопии «4338-й год» предсказал появление метро, Интернета и популярных ныне блогов. Поведал о том, что люди смогут управлять климатом, изобретут ксерокс и беспроволочный телефон… А? Каковы интересы?! Правда, на более, чем две тысячи лет, промахнулся, но всё же предвидел именно такой прогресс.
В отличие от него, Пушкин оккультизма не признавал, над мудрёной алхимией и мистикой посмеивался, хотя элементы её (наверное, не без влияния Одоевского) использовал в «Гробовщике» и «Пиковой даме».
Одоевского же посещал с удовольствием, зная, что встретит здесь знакомцев (или незнакомцев), общаться с которыми – истинное наслаждение.
На первом этаже флигеля гостей встречала Ольга Степановна, жена и помощница, на столе гостеприимно пыхтел большо-ой самовар, стояли расписные чашки, чайнички, вазочки и блюда с угощением, среди которых и знаменитые ядовито-острые соусы, по авторским рецептам изготовленные.
Александр увлёк Ташу сразу на второй этаж, в библиотеку князя. Затаив дыхание, она поднималась по лестнице, ожидая встречи с каким-нибудь живым хищником.
Но… оказалась в просторной комнате, заставленной готической формы этажерками. На них и на прочих полках стояли странные «стклянки», реторты, колбы… И везде – книги, книги, книги… старинные рукописные свёртки, солидные фолианты, альбомы, карты.
– Ой! – невольно вскрикнув, Таша вцепилась в руку мужа, увидев белеющий в углу скелет и на одном из столиков череп.
Из-за тяжёлой портьеры показался хозяин в длинном, почти до пят чёрном сюртуке, тёмном галстуке, с шёлковым колпаком на голове.
– Приветствую вас, гости дорогие! Ах, Наталья Николаевна, располагайтесь поудобнее! Вижу, вижу испуг в ваших дивных глазах...
Поцеловав руку, он усадил Ташу в мягкое кресло. И тут только она увидела у ног хозяина большого чёрного кота. Жёлтые глаза мерцали в полутьме, кот потёрся о ноги Александра и дружелюбно мявкнул, словно тоже поприветствовал.
Хозяин, подойдя к столику, погладил стоящий на нём «экспонат». Взглянул на Александра, цитируя знакомую строку: «Череп ласково улыбался…».
– Вот и мои улыбаются... – И снова к Таше:
– Они тихие, незлобивые, не пугайтесь их, дорогая!
На лестнице голоса. Ещё гости! Вот как вспоминает Михаил Погодин:
«Здесь сходились весёлый Пушкин, и отец Иакинф с китайскими, сузившимися глазками, и толстый путешественник, барон Шиллинг, возвратившийся из Сибири, и живая, миловидная графиня Ростопчина, композитор Глинка и профессор химии Гесс…»
Интереснейшие судьбы! Не могу не рассказать ещё о двух из них в доказательство того, какой удивительно универсальной личностью был Александр Сергеевич! Умнейшие люди эпохи жаждали знакомства и общения с ним, и он откликался, ибо всякое проявление таланта или художественной натуры интересовало его моментально.
Первым заходит в комнату словно двойник баснописца Крылова – невероятно тучный человек с простецки круглой физиономией. Глаза его светятся умом и доброжелательностью. Он крепко пожимает руки Александру, представившись, целует пальчики Таши…
С бароном Павлом Львовичем Шиллингом Александр познакомился давно. Это ему посвящены знаменитые строки:
О, сколько нам открытий чудных
Готовит просвещенья дух…
И Опыт, сын ошибок трудных,
И Гений, парадоксов друг,
И Случай, бог изобретатель...
Русский дипломат, физик и востоковед, криптограф и литограф, изобретатель телеграфа, двоичного кода и электроминной техники, осенью и зимой 1832 года в своём доме Шиллинг открыто демонстрировал действие телеграфа, и от желающих убедиться в чуде (в их числе был и Пушкин) отбоя не было.
К сожалению, изобретение Шиллинг не запатентовал, чертежи срисовали англичане, и потому с 1837 года родиной телеграфа стала считаться Англия.
В 1826 году, посещая Валаамский монастырь, барон обратил внимание на бородатого монаха, склонившегося над бумагами.
– Кто это?
– Сосланный на вечное поселение бывший начальник духовной миссии в Китае, отец Иакинф.
– И китайский язык он знает?
– В совершенстве!
Знаковая встреча! Хлопоты Шиллинга окончились успехом: монаху дали должность переводчика в Азиатском департаменте МИДа, который тогда барон возглавлял, и разрешили переехать в Петербург.
Не раз обращался отец Иакинф к министру иностранных дел К.В. Нессельроде с просьбой снять монашеский сан. Святейший Синод был согласен, но… Николай I «повелеть соизволил: оставить на жительство в Александро-Невской лавре, не дозволяя оставлять монашество». Ну не самодур ли самодержец?
В 1830 Павел Львович возглавил научную экспедицию в Восточную Сибирь. Для Александра это был трагический год, когда Наталья Ивановна не ответила согласием на его сватовство. Отвергнутый жених готов был уехать хоть на край света:
Поедем, я готов; куда бы вы, друзья,
Куда б ни вздумали, готов за вами я
Повсюду следовать...
К подножию ль стены далекого Китая…
Ах, как хотелось и Александру принять участие в этой экспедиции, теплилась надежда встретиться с сосланными в Сибирь друзьями…
Обратился к Императору – и тут отказ, причём категорический. А ведь если бы дали разрешение и два года поэт провел бы в сибирских странствиях – думаю, при его любознательности совсем по-иному сложилась бы судьба…
Отец Иакинф в той экспедиции участвовал, собрав богатейшие материалы о жизни забайкальских народностей. Вернулись путешественники совсем недавно, и сейчас, пока Александр с Павлом Львовичем за шахматным столиком углубились в игру, он мирно беседовал с Ташей. Они уже были знакомы, но поговорить тогда не было возможности.
В подряснике, похожем на долгополый семинарский сюртук, в миру Никита Яковлевич Бичурин, на 35 лет её старше, выглядел энергичным и бодрым. Высокий, худой, с выразительным лицом, седыми волосами и длинной бородой, он вначале показался Таше похожим на его тёзку, Никиту Тимофеевича. Узковатые глаза под густыми чёрными бровями поразили зорким, цепким вниманием.
Беседовать с ним необычайно интересно, с восхищением рассказывал он о Китае. И Таша вспомнила: она ведь и раньше тоже интересовалась этой загадочной страной.
Поясню. В архиве Полотняного Завода сохранились ученические тетрадки юной Таши, и в одной из них она описывает Китай, перечисляет все провинции, рассказывает о государственном устройстве.
Отец Иакинф, повествуя, вставляет в речь похожие на мелодичный птичий щебет слова и фразы на китайском. Таше звучание так понравилось, что захотелось и самой научиться.
Она сразу поняла, что в основе произношения – разная тональность звуков.
– А вы научите меня китайскому языку?
Улыбнулся Никита Яковлевич:
– Отчего же нет? Научу, если стараться будете. В Китае много диалектов, я покажу вам один из них, что других попроще.
Тут же запомнила: «Привет» - «Ни хао», «Спасибо» - «Се се», «Да» - «Ши», «Нет» - «Бу ши».
Поразилась, что «мама» по-китайски «ма ма», а папа – «ба ба»!
Поинтересовалась фразой: «Как дела?»
– «Ни зем ми», или: «На хао ма».
– А как ответить: «Хорошо»?
– «Хао».
– А если «Нормально»?
– «Хай хао».
Отец Иакинф, отвечая на вопросы, терпелив и улыбчив. Таша прилежно повторяет, копируя интонацию.
– А если «Плохо»?
– «Бу хао».
– А если «Так себе»?
– Тогда «Май май хю хю».
Ай, как заливисто смеётся Ташенька! Так, что Александр прибежал, оторвавшись от шахмат… А Никита Яковлевич произносит:
– Ни хэнь пхяолян!
– Вы меня ругаете? – озаботилась Таша.
– Нет-нет, что вы! Я сказал, что вы прекрасны!
Удивительной судьбы человек Никита Яковлевич! Ломоносовской породы! Сын дьячка из чувашского села, четырнадцать лет (с восьмилетнего возраста и до 1799) он учился в Казанской духовной семинарии. В год его выпуска Александр только родился.
Упорство, необыкновенные способности помогли ему выучить древнегреческий, латинский, немецкий, французский, а ещё татарский и чувашский, писал стихи он по-русски и по-древнегречески.
Ау, современные студенты гуманитарных вузов, берите пример!
Талантливого выпускника оставили работать в Семинарии, а через год вдруг – пострижение в монашество. Предполагают: виною была несчастливая любовь, ибо Никита с юности крут и резок в решениях.
В 1802 году он уже ректор Иркутской духовной семинарии. В 1808 – судьбоносный поворот: назначение главою Девятой духовной миссии в Пекине.
Далёкий Китай многим, в том числе и архимандриту Аполлосу, внушал страх, Аполлос умолял не посылать его. Отец же Иакинф с радостью принял назначение.
Вместо десяти лет он прожил в Пекине четырнадцать, выучил в совершенстве китайский язык, став первым в России учёным - синологом. Но какие же нелёгкие были те годы!
Да простят мне читатели, что в этой главе я много места отдала не главным героям, а их друзьям! Оправдывает меня только то, что друзья Александра – это существенная и очень важная часть его жизни. Они открывали ему тот мир, что лежал за пределами клетки, в которую заключил его творческую душу российский император.
Александр тоже слушал рассказы Никиты Яковлевича и, я уверена, восхищался силой духа человека из народа, поднявшегося до высот государственного мышления.
В Пекине отец Иакинф скрупулёзно вёл дневник, с присущей ему научной любознательностью собирая сведения и описывая всё, что видел. Он влюбился в неведомую ранее страну и всю последующую жизнь посвятил изучению Китая и народов Азии.
Он подарил князю Одоевскому для его романа-утопии идею о том, что в будущем Китай одолеет «вконец одичавших американцев» и – обратите внимание! – Китай и Россия станут "центрами мировой силы"!
По-моему, для нынешнего неспокойного времени идея звучит ну, очень злободневно и, главное, оптимистически!
Китайский язык Никита Яковлевич выучил самостоятельно. Глава миссии не сидел, отдыхая в келье, он ходил по улицам Пекина и, видя новый предмет, просил прохожих назвать его и написать иероглифами. Кто-то откликался, другие прогоняли подозрительного иноземца, могли и побить, что, наверное, не раз случалось.
В миссии толмач-китаец проверял правильность написания и произношения. Дотошный Иакинф специально знакомился с чиновниками, с крестьянами и постепенно составил словарь, в который вошло 12 000 иероглифов. Сложнейшие изображения! Каждое – произведение искусства! И все он прорисовывал сам с предельной точностью – титанический труд!
Словарь стал подлинной энциклопедией китайской культуры, быта, природы Поднебесной империи. Сейчас эту рукопись бережно хранят в библиотеке московского Музея Востока.
В 2005 году её экспонировали на Пекинской книжной ярмарке. Ах, каким искренним было всеобщее восхищение мастерством Бицюлиня!
А тогда Россия вступила в схватку с Наполеоном. О миссии в Китае забыли, не до неё было, денег на прожитие не присылали. Полной чашей испили русские миссионеры в чужой стране горечь голода. Выживали, как могли. Пришлось даже распродавать имущество, за что впоследствии строго осудили Главу миссии, сослав на Соловки.
Спасибо Павлу Львовичу Шиллингу! Отец Иакинф получил возможность заняться научной работой и привести в порядок свои рукописи: "Записки о Монголии", "Описание Чжуньгарии и Восточного Туркестана", "Описание Пекина», «Китайскую грамматику» …
Покидая Пекин, он забрал в Россию свою библиотеку, навьючив на пятнадцать верблюдов около четырёхсот пудов книг и рукописей. Этот факт напомнил мне отъезд Александра из Михайловской ссылки: книги его библиотеки увезли тогда на четырнадцати телегах!
Свою первую опубликованную книгу «Описание Тибета в нынешнем его состоянии с картою дороги из Чен-ду до Хассы»" Никита Яковлевич подарил Александру с дружеским посвящением: «Милостивому Государю моему Александру Сергеевичу Пушкину в знак истинного уважения. Апреля, 26, 1828».
Но вернёмся в «львиную пещеру». В тот вечер Владимир Фёдорович читал главы из своего романа «Русские ночи»:
«Вечернее солнце пылало над величавой рекою; алые облака рассыпались по сизому небу, и каждое светилось стороною, обращенною к солнцу. Фауст сидел у окна и был задумчивее обыкновенного; на лице его не было приметно той постоянной, но не злой насмешки, с которой он задавал загадки молодым людям..."
На коленях князя чёрный пушистый любимец изредка подёргивал острыми ушами, взглядывая на гостей жёлтыми щёлочками глаз, отражавшими дрожащий огонь свечи…
Таша слушала со вниманием, смотрела на друзей мужа, и тёплое чувство сопричастности к их жизни, наполненной глубоким и важным смыслом, проникало в её душу.
Возвращались поздно. В полутьме кареты она прислонилась к груди мужа, в кольце его крепких рук, и вдруг рассмеялась:
– А знаешь, как по-китайски «муж»?
– Знаю, знаю, – отвечает, усмехаясь. – И как «жена» знаю. Я ведь тоже начинал китайский учить. Отец Иакинф любого увлечёт!
Хитро улыбается Ташенька, в глаза заглядывает, тонким голоском слова выпевая («Поймёт ли милый?»):
– Во ай ни!
Ах, понял, понял, оказывается! отвечает так же мелодично:
– Во е ай ни!
Расхохотался, крепче к себе прижал, в глаза любимой заглядывает, поцелуями их покрывает:
– Люблю! Тоже люблю! Безмерно люблю, ангел мой! Ни хэнь пхяолян, душа моя!
Продолжение на http://proza.ru/2024/04/29/1384
Иллюстрация: Пушкин и о.Иакинф /Бичурин/