Друзья!
Из Сети.
"Тайна рождения выдающегося русского поэта 19 века Афанасия Фета не идет ни в какие сравнения с таинством происхождения на свет других знаменитых личностей, родившихся при загадочных обстоятельствах. Как ни странно звучит, в биографии Фета существует четыре версии его фактического происхождения, как таковых.
Мало того, никто из его биографов так и не смог конкретно сказать, каковым является месяц его рождения: начало или конец 1820 года. Да и тот факт, что почти на протяжении всей своей жизни великий поэт боролся за право носить другую фамилию — Шеншин, фамилию своего отца, также добавляет количество вопросительных знаков в его биографию. А вот был ли на самом деле Афанасий Шеншин его родным отцом...
В жизни этого незаурядного человека буквально переплелось столько всего невероятного и трагического, что вполне хватило бы на несколько человеческих судеб. Однако идеологи советской словесности считали неуместным посвящать читателей, в особенности молодежь в некоторые "неудобные" факты биографии, намеренно обходя стороной крутые виражи его судьбы. Но пришли другие времена, таинственная завеса приоткрылась, и мы можем узнать об обстоятельствах, наложивших трагический отпечаток на весь жизненный путь поэта.
Достоверно можно утверждать лишь одно: Афанасий Фет был сыном Шарлотты-Елизаветы Фёт (Foeth), жены дармштадского чиновника Иоганна-Петера-Карла-Вильгельма Фёта, и что при рождении младенец был крещен по обычаям православной веры, назван Афанасием и в записях метрической книги был указан законнорожденным сыном холостого на то время А.Н. Шеншина. И, что родился будущий поэт вовс не в Германии, а на российской земле, а именно в Орловской губернии, в деревне Новоселки, принадлежащей зажиточному помещику Афанасию Неофитовичу Шеншину.
Однако всему этому предшествовали весьма странное обстоятельство и невероятные события, которые далее изложены в четырех версиях.
Версия №1
В начале 1820 года в Германии, в Дармштадте, проходил курс лечения 44-летний русский офицер, ротмистр в отставке орловский помещик Афанасий Неофитович Шеншин. По стечению обстоятельств, в гостинице не оказалось свободных мест, и ему пришлось поселиться в доме обер кригс-комиссара Карла Беккера. Вдовец Беккер жил с 22-летней дочерью Шарлоттой, зятем Иоганном Фётом и внучкой. До появления Шеншина в их доме молодые супруги прожили полтора года, Шарлотта успела родить дочь Каролину и уже ждала второго ребенка.
Не просто понять было окружающим поступок Шарлотты, когда она бросила мужа, отца, годовалую дочь, свою страну и буквально бежала с пожилым, вдвое за нее старшим, некрасивым и угрюмым иностранцем в далекую Россию. Чем так обаял молодую женщину русский офицер что она, даже не взяв развод, кинулась за ним как в омут с головой?.. Этот необдуманный шаг Шарлотты можно было бы понять, если бы ребенок, которого она ждала, был от Афанасия Шеншина. Но вероятность этого абсолютно исключалась, что доподлинно подтверждают письма из переписки беглянки с братом, сыном Беккера.
Убитый горем отец позже писал Шеншину: «Употреблением ужаснейших и непонятнейших средств прельщения лишена она рассудка и д того доведена, что без предварительного развода оставила своего обожаемого мужа Фёта и горячо любимое дитя...»
Версия № 2
Противоречивое и запутанное обстоятельство происхождения на свет будущего поэта способствовало постепенному распространению второй версии его рождении, согласно которой, Афанасий Фет не был сыном ни ротмистра Шеншина, ни асессора Фёта. Его отцом был корчмарь-еврей, который продал ротмистру Шеншину свою красавицу-жену, которая была в положении. В доказательство этой версии художник И.Э. Грабарь написал: «Давно было известно, что отец Фета, офицер русской армии, Шеншин, возвращаясь из Парижа через Кенигсберг, увидел у одной корчмы красавицу еврейку, в которую влюбился. Он купил ее у мужа, привез к себе в орловское имение и женился на ней. Не прошло несколько месяцев, как она роДила сына, явно не от Шеншина. Официально считалось, что Фет — законный сын
Афанасия Неофитовича. А то, что он был сыном кенигсбергского корчмаря, было большим секретом, но сам поэт это категорически отрицал, однако объективных доказательств противного не существовало». Но тут сразу же возникает вопрос: откуда тогда взялась фамилия Фет?
Однако эта версия подтверждает, то что является всем очевидным - семитский тип наружности Фета. Об этом говорили очень многие: и современники поэта, и исследователи его творчества. Так, сын Льва Толстого, в своих мемуарах указывал: «Наружность Афанасия Афанасьевича была характерна... Его еврейское происхождение было ярко выражено». Об этом же свидетельствуют не только многочисленные дневниковые записи лиц, знавших Фета при жизни, но и живописные его портреты, а также фотографии.
Буквально все окружение считало Фета евреем или полуевреем, и как этот неоспоримый факт терзал с детства его раненное самолюбие, был известно только одному богу. ««Он всю жизнь страДал, - пишет свояченица Льва Толстого Т. А. Кузминская, - что он не Шеншин., а незаконный сын еврейки Фёт».
Версия №3
По этой версии один известный литературовед того времени, излагал в своих трудах: «Знакомые и дворовые
А.Н. Шеншина говорили мне, что жену свою Елисавету Петровну он купил за сорок тысяч рублей у ее мужа И. Фёта». И это обстоятельство проливает свет на то, по какой причине настоящий отец, И. Фёт впоследствии неоднократно вымогал денег от Шеншиных. По-видимому, за молчание... Так как по тем временам "двоемужие" преследовалось законом. А как помним, наша беглянка, не разведясь с мужем-католиком, вышла замуж за православно
Версия №4. Самая достоверная
Именно эта версия, объединившая в себе некоторые вышеизложенные факты, является наиболее вероятной. Мать Афанасия, малолетней девочкой была куплена у еврея-корчмаря и удочерена обер кригс-комиссаром Карлом Беккером, вдовцом, который всю жизнь мечтал о дочке. В Шарлотте он души не чаял, поэтому, когда пришло время отдавать ее замуж за ассесора Фёта, выдвинул молодым условие: жить будут с ним в одном доме. Вскоре у молодой семьи появился первенец, а немногим позже Шарлотта вновь носила под сердцем ребенка. Именно в это время в доме ее опекуна и появился ротмистр Шеншин, который «положил глаз» на красавицу Шарлотту и, толи выкупил ее, у И. Фёта, толи на самом деле подбил на побег, теперь только остается догадываться.
Но, что любопытно, характер у молодой женщины был неординарный, она была склонна к импульсивному поведению и молниеносно могл принять любое, даже судьбоносное решение. И нужно сказать, взрывная натура Шарлотты, безусловно, производила необычайное впечатление на мужчин, ее окружавших. Разумеется, не стал исключением и ротмистр Афанасий Шеншин. К тому же его рассказы о далекой заснеженной России до глубины души поразившие Шарлотту, и заставили по всей вероятности ее однажды решиться на побег.
Вначале импульсивность, списываемая на характер Шарлотты и, так умилявшая мужчин, с течением времени переросла в начало психической болезни, приведшей к многочисленным трагедиям, но об этом позже...
И как бы там ни было, сам Афанасий Фет всю свою сознательную жизнь считал своим отцом Шеншина, по крайней мере, стремился заверит в этом окружающих. И в написанных им в конце жизни мемуарах, где многое утаил и исказил, он даже не оставил сомнений в этом темном
вопросе.
Детство, отрочество, юность поэта.
Итак, в родовое имение в Новоселки Шеншин привез чужую беременную жену в конце сентября 1820 года, а уже в ноябре она родила мальчика, который и станет знаменитым поэтом. Сыном орловского помещика записал Афанасия местный священник, бывший беспросветным пьяницей, который за этот подлог получил от Шеншина немалую взятку. В чем был подлог, спросите вы, да в том, что незаконнорожденный мальчик не мог получить ни фамилию, ни титул отца. А Шеншин же обвенчался по православному обряду с Шарлоттой, крещенной в православии Елизаветой Петровной, только через два года после рождения сына. В дальнейшем, появившиеся на свет братья и сестры Фета, звались Шеншиными уже законно. Но мальчик, живя в имении отчима, до поры до времени, ни о чем даже не догадывался, считая себя старшим сыном помещика.
А согласно законов Российской империи только старший сын имел право наследования поместья отца и его крепостных. Последующие дети могли получить лишь денежное наследство.
Фамилию Шеншин Фет носил только до четырнадцати лет, а затем всплыл подлог, и его лишили фамилии, статуса старшего сына и дворянского титула. А произошло это по причине расследования Орловским губернским правлением подробностей появления на свет сына ротмистра А.Н. Шеншина. Когда все выяснилось Афанасий неожиданно стал носить фамилию Фет и перешел в статус незаконнорожденного...
Всё же после 40 лет душевных терзаний и настойчивого стремления обрести положенное ему по рождению дворянское звание, Фет достиг своей цели. В декабря 1873 года указом Императора вышел документ, в котором было написано «о присоединении отставного гвардии штабс-ротмистра Афанасия Афанасиевича Фета к роду отца его Шеншина со всеми правами, званию и роду его принадлежащими».
Афанасий Фет родился в 1820 году в деревне Новосёлки недалеко от города Мценска Орловской губернии. Отец, ротмистр в отставке, Афанасий Неофитович Шеншин, принадлежал к старинному и обширному роду Шеншиных, представители которого владели половиной всего Мценского уезда, и был богатым помещиком, жившим в деревне, благодаря чему поэт вырос под влиянием помещичьего быта.
У Афанася было четыре сестры и четыре брата. Двое из них умерли в 3-4 года.
Афанасий получал образование на дому. В основном грамоту и азбуку ему преподавали не профессиональные педагоги, а камердинеры, повара, дворовые, семинаристы. Но больше всего знаний Фет впитал из окружающей природы, крестьянского уклада и сельского быта. Он любил подолгу общаться с горничными, которые делились новостями, рассказывали сказки и предания.
В 14 лет мальчика отправили в немецкую школу-пансионат Крюммера в эстонский город Выру. Именно там он полюбил стихи Пушкина. В 1837 году юный Фет приехал в Москву где продолжил обучение в пансионе профессора всеобщей истории Михаила Погодина.
«В тихие минуты полной беззаботности я как будто чувствовал подводное вращение цветочных спиралей, стремящихся вынести цветок на поверхность; но в конце концов оказывалось, что стремились наружу одни спирали стеблей, на которых никаких цветов не было. Я чертил на своей аспидной доске какие-то стихи и снова стирал их, находя их бессодержательными»
Из воспоминаний Афанасия Фета
В 1838 году Фет поступил на юридический факультет Московского университета, но вскоре перешел на историко-филологический. С первог курса он писал стихи, которые заинтересовали однокурсников. Юноша решил показать их профессору Погодину, а тот — писателю Николаю Гоголю. Вскоре Погодин передал отзыв знаменитого классика: «Гоголь сказал, это несомненное дарование». Одобряли произведения Фета и его друзья — переводчик Иринарх Введенский и поэт Аполлон Григорьев, к которому Фет переехал из дома Погодина. Он вспоминал, что «дом Григорьевых был истинной колыбелью моего умственного я». Два поэта поддерживали друг друга в творчестве и жизни.
В 1840 году вышел первый сборник стихов Фета «Лирический пантеон». Он был опубликован под инициалами «А. Ф.». В него вошли баллады и элегии, идиллии и эпитафии. Сборник понравился критикам: Виссариону Белинскому, Петру Кудрявцеву и поэту Евгению
Баратынскому. Через год стихи Фета уже регулярно печатал журнал Погодина «Москвитянин», а позднее журнал «Отечественные записки» В последнем за год вышло 85 фетовских стихотворений.
...Имея немецкие корни, Фет с ранних лет переводил немецких авторов: Гёте, Гейне, Шопенгауэра, стремясь путём соединения двух культур - немецкой и русской - максимально приблизить перевод к оригинальному тексту. Особенное влияние на русскую культуру, по мнению литературоведов, оказал его перевод гётевского «Фауста».
Авторству Фета принадлежит известный палиндром - фраза, которая не меняется, если её прочесть наоборот: “А роза упала на лапу Азора”.[
«Никакая школа жизни не может сравниться с военною службой» - говорил Фет
Афанасий Фет (Шеншин), оказался в военном строю не сразу и не по очень большому желанию. Окончив Московский университет, он, вероятнее всего, собирался служить на гражданском поприще. Но. - о, это «но»! Сколько раз в жизни великого поэта «но» загораживало желанную дорогу к призванию, к которому он пришёл не согласно, а вопреки обстоятельствам.
Эти обстоятельства, во-первых, отняли у него родовую фамилию «Шеншин», в одночасье превратив его, барчука из мценской деревни Новосёлки, в иностранца Фёта. Названный иностранцем, он становился как бы чужим на своей родине, которую любил, где родился и вырос Обстоятельства отняли у него и российское подданство, и дворянство. И если подданство всё же не очень сложно было вернуть, дворянство Фет должен был заслужить, а сделать это на военной службе можно было быстрее, чем на гражданской. Дворянство ему было необходим для обретения внутреннего равновесия, для того, чтобы снова стать своим в той среде, откуда он был вырван с корнем. Со временем Фет надеялся снова оказаться в своей деревне, заниматься, подобно отцам и дедам, сельским хозяйством, писать стихи. И он решил поступить в армию. Из войск предпочел кавалерию. Каждый, кто знаком со стихами Фета, может оценить огромную пропасть между внутренним самоощущением поэта и реалиями армейской жизни. Служба далась ему непросто. Но Фет выдержал характер, выстоял и своим отношением к воинскому долгу, мужеством, деловыми и человеческими качествами, справедливостью к равным себе и к подчинённым, умением держат себя в руках заслужил уважение офицеров и простых солдат, с которыми ежедневно контактировал.
21 апреля 1845 года Фет был принят в Орденский кирасирский полк унтер-юнкером, и для него началась совершенно новая жизнь. Через много лет он напишет: «... я был зачислен во второй взвоД ко взвоДному вахмистру Лисицкому, который буДет учить меня пешему фронту, а учить верховой езде поручено эскадронному вахмистру Веснянке. Тем временем мне сильно хотелось преобразиться в формального кирасира, и я мечтал о белой перевязи, лакированной ляДунке, палаше, медных кирасах и каске с гребнем из конского хвоста, высящегося наД георгиевской звезДой. ... Я не знал, что все эти принадлежности хранятся во взвоДном цейхгаузе и выДаются на руки только при исполнении службы. Зато я со всем рвением преДался изучению фронтовой службы, для чего ежедневно проходил от борисовской квартиры через весь город в 6 часов утра в конюшню второго взвода на пешее учение к вахмистру Лисицкому. Таким образом каждый день мне приходилось пройти версты две и столько же назад. По окончании пешего учения, продолжавшегося часа два, мне вели из второго взвода засёдланную лошадь в манеж, куда являлся сам эскадронный вахмистр Веснянка гонять меня на корде».
Фета сопровождало острое безденежье: офицерская среда в те времена требовала значительных расходов, в том числе на экипировку. Денег которые присылал отец из деревни, было немного, их всегда не хватало. Крестный же Фета капитан П.Н. Шеншин, который собирался оставить ему денежное наследство, находясь на лечении в Пятигорске, скоропостижно скончался; деньги же, хранившиеся в его мценской усадьбе Ядрино, тут же пропали.
Служба очень изменила поэта. Из мешковатого романтичного юноши, Фет довольно быстро превратился в подтянутого, элегантного офицера и, что главное, в великолепного воина-кавалериста, каким он проявлял себя на учениях, манёврах и царских смотрах. В феврале 1846 года Фет принял присягу на русское подданство, а 14 марта того же года был произведен в корнеты с прикомандированием к корпусному штабу в Елисаветграде. Там он был назначен заведовать школой кантонистов, кантонистским столом и цейхгаузом солдатских вещей. К занятиям Фет готовился ответственно, объяснение вел доступно и просто, учеников не бил и, как показала нелицеприятная проверка, оказался отличным педагогом.
Летом 1847 года Фет вернулся в строй, в свой 3-й эскадрон. Снова потекла напряженная армейская жизнь с её учебными построениями и манёврами, в которых оттачивалось воинское мастерство: «Мчишься в туче пыли, нередко одними коленями да стременами чувствуя соседей и догадываясь по ритмическому сотрясению тела, что, должно быть, давно уже куда-то несёшься, так как среди Божьего дня н только не видишь переднего всадника, но даже головы собственного коня. .Но даже в той тесной сфере наблюдения, которая выпадает на долю всякого солдатика в задней шеренге, невозможно не изумляться чудесам дисциплины, посредством которых она готовит массы людей к геройству и самоотвержению», - писал Фет.
Летом 1848 года значительную часть европейской территории России охватила холера. В армии она проявилась очень резко; количество заболевших быстро росло, госпитали были полны холерных больных. Военный порядок требовался в такое время даже больше, чем обычно теперь он обеспечивал точность соблюдения процедур и отслеживание состояния тяжелых больных, и Фет был назначен дежурным по госпиталю. Во всё время эпидемии он исполнял эту должность спокойно и достойно, без просьб о перемещении, заботясь об удобстве и благ больных. Следующей весной из военных поселений от крестьян пришла эпидемия цинги, и Фет опять надолго определится на дежурство в госпиталь, вновь переполненный. Заметим, что ночью дежурный офицер (как и дежурный доктор) не имел права ни ложиться, ни отдыхать как-либо иначе. В феврале 1849 года Фет начинает выполнять для обязанности адъютанта при штабе полка.
В конце мая 1849 года по приказу Николая I главные силы русской армии выдвигаются для подавления революции в Венгрии; полк Фета также выступает в поход на Ново-Миргород, но 1 августа вождь венгерских революционных войск Гергей сдаётся авангарду русской армии, и армия возвращается обратно.
Фет служит вдали от столицы, у него нет, что называется, «руки» в высоких штабах, где награждения чинами иногда совершаются , а он всё никак не может выслужить чин, который давал бы ему право на дворянство: поручик (8 августа 1849), штаб-ротмистр ( декабря 1851). 2 мая 1852 года Фет переводится в гвардию; он командируется к лейб-гвардейскому уланскому Его Высочества полку. Он сдае должность адъютанта Орденского полка и в июле отправляется на лагерный сбор в Красное Село под Петербургом. Служба в гвардии - это особенная выучка, особенный офицерский почерк и лоск, участливое, товарищеское отношение друг к другу. «Никогда не забуду изысканной любезности кавалергардских офицеров, старавшихся друг перед другом помочь мне в моем деле», - вспоминал поэт. Тогда же открылась ещё одна страница военной биографии Фета - участие в Крымской войне. Кавалеристом Фет считался отменным.
Во время армейской службы поэт пережил страстную, но трагическую и краткую любовь к Марии Лазич. Чувство было взаимным, однако судьба не дала им соединиться. В это время Фет жил бедно, а за девушкой почти не давали приданого Если бы они поженились, впереди была бы бедная и неустроенная жизнь. Они не решились на это. Мария рано умерла. На её платье упала непогасшая спичка, и оно загорелось. Фет всю жизнь винил себя в её смерти. Поэт всю жизнь помнил Марию и посвятил ей ряд стихотворений и поэму “Талисман”. Вот некоторые из них: “Старые письма”, “Ты отстрадала, я ещё страдаю”, “Нет, я не изменил. До старости глубокой...”.
Во время нелёгкой военной службы Фет продолжал писать стихи и даже публиковать их в ведущих журналах. То, что составляло существо его жизни, не уходило от него. Но и не отражалось на ежедневном исполнении служебных обязанностей. Дворянства за службу поэт так и не получил. Николай I именно в эти годы поднимал необходимую планку чинов. Но сама армия многому научила Фета, и он был благодарен ей за это. Фет был убеждён, что «никакая школа жизни не может сравниться с военною службой, требующей одновременно строжайшей дисциплины, величайшей гибкости и твёрдости хорошего стального клинка в сношениях с равными и привычку к мгновенному достижению цели кратчайшим путём». Одной из важнейших своих жизненных школ он считал свое пребывание в Кирасирском Военного Ордена полку. В 1858 году, прослужив в армии 13 лет, А.А. Фет вышел в отставку в чине гвардейского штаб-ротмистра. Для него начинался совершенно новый жизненный этап.
В 1854 году в Петербурге поэт вошёл в литературный круг «Современника», где познакомился с Николаем Некрасовым, Иваном Гончаровым и Иваном Тургеневым, а также критиками Александром Дружининым и Василием Боткиным.
«Смело можем сказать, — отмечал Некрасов, — что человек, понимающий поэзию и охотно открывающий Душу свою её ощущениям, н в одном русском авторе, после Пушкина, не почерпнёт столько поэтического наслаждения, сколько доставит ему г. Фет». «Мы считаем г. Фета, — отмечал Боткин, — не только истинным поэтическим талантом, но явлением реДким в наше время, ибо истинный поэтический талант, в какой бы степени ни проявлялся он, есть всегда редкое явление: для этого нужно много особенных, счастливых, прироДных условий».
В 1856 году при деятельном участии Тургенева, Толстого, Некрасова и Дружинина издаётся новый сборник стихотворений - «Стихотворени А.А. Фета».
При его подготовке Тургенев вносит исправления в стихи Фета. Поэт исправлениями недоволен, но ни одно из них не оспаривает. Фет хоть и принял исправления известного писателя, но позже признавался, что «издание из-под редакции Тургенева вышло настолько же очищенным, насколько и изувеченным».
В 1857 году Лев Толстой писал Боткину:
«...И в воздухе за песнью соловьиной разносится тревога и любовь! - Прелестно! И откуда у этого добродушного толстого офицера такая непонятная лирическая дерзость, свойство великих поэтов».
В 1857 году Фет женится на сестре своего друга Василия Боткина 29-летней Марии Боткиной, которую встретил в Москве в его доме. Мария была из семьи богатых купцов и имела большое состояние. Несмотря на то, что брак был почти по расчёту и детей у супругов не было, Афанасий и Мария были вполне счастливы вместе.
Дом в городской усадьбе Боткиных в Петроверигском переулке в Москве, тут Фет познакомился со своей женой Марией.
Афанасий Фет выходит в отставку и в 1860 году приобретает хутор Степановка в Орловской губернии.
Будучи одним из самых утончённых лириков, Фет поражал современников тем, что был и чрезвычайно деловитым, предприимчивым, преуспевающим помещиком. В 1860 году на средства приданого жены Фет купил имение Степановка в Мценском уезде Орловской губернии — 200 десятин пахотной земли, деревянный господский одноэтажный домик из семи комнат с кухней — и на протяжении последующих семнадцати лет занимался его развитием: выращивал зерновые культуры (в первую очередь рожь), запустил проект конного завода, держал коров и овец, птицу, разводил пчёл и рыбу в специально выкопанном для этого пруду. Через несколько лет ведения хозяйства текущая чистая прибыль от Степановки составляла 5—6 тысяч рублей в год. Выручка от имения была основным доходом семьи Фета.
В 1877 году Фет продал Степановку и купил старинное имение Воробьёвку в Курской губернии — барский дом на берегу реки Тускарь, у дома — вековой парк в 18 десятин, за рекой — село с пашнями, 270 десятин леса в трёх верстах от дома.
На двадцать лет Фет вдруг теряет интерес к поэзии: совершенно перестаёт писать стихи, занимается помещичьим хозяйством. В 1863 году, к 25-летию своего творчества, поэт выпустил ещё одну книгу - двухтомник стихотворений.
Одни критики встретили это издание радостно, отмечая «прекрасный лирический талант» Фета, другие обрушились на него с резкими
статьями и пародиями. Фета обвиняли в том, что он был «помещиком-крепостником» и скрывался под маской поэта-лирика.
Двухтомник стихов Фета переизданный в 1902 году
В 1867 году Фета выбрали мировым судьей. Это во многом повлияло и на то, что через 10 лет по императорскому указу за ним наконец-то утвердили фамилию Шеншин и вернули дворянский титул. Но свои произведения писатель продолжил подписывать фамилией, которая стала литературным псевдонимом - Фет.
В 1873 году Афанасий Афанасьевич сумел исполнить своё давнее желание — ему восстановили дворянское звание. При этом ему возвратили фамилию его приёмного отца — Шеншин.
В свои последние годы поэт активно занимался благотворительностью. Много занимался хозяйственными вопросами, систематически объезжал свои владения на запряжённом в небольшую повозку осле по кличке Некрасов. А ведь именно по мнению Некрасова, Фет был единственным поэтом, который мог конкурировать с Пушкиным.
С 1883 по 1891 годы он печатался в сборниках “Вечерние огни”. В стихах в это время главными его предметами являются любовь и природа. В 1890 году Фет издал книгу «Мои воспоминания», в которой рассказывает о себе как о помещике. И уже после смерти автора, в 1893 году, вышла ещё одна книга с воспоминаниями — «Ранние годы моей жизни»
Афанасий Афанасьевич Фет ушёл из жизни 21 ноября 1892 года. Произошло этого в его собственном доме в Москве на Плющихе.
Причиной смерти стал сильный сердечный приступ. Согласно воспоминаниям секретаря Фета Екатерины Кудрявцевой, его смерти от сердечного приступа предшествовала попытка самоубийства с использованием «разрезального» ножа для писем Похоронен поэт в родовом селе, на родине, на исходе девятнадцатого века. Его могила и теперь находится в родовом селе Шеншиных Клеймёново полученном им в наследство от отца, в Орловском крае в храме Покрова Пресвятой Богородицы.
«Здесь погребён поэт Фет — Шеншин Афанасий Афанасьевич. Родился в 1820 г. Скончался 1892 г.» «Здесь погребена в 1894 г. жена поэта Мария Петровна Фет. Урожденная Боткина»
«Если спросить: как называются все страдания, все горести моей жизни, я отвечу: имя им — Фет», — признался поэт жене в 1874 году".
https://www.liveinternet.ru/
...Други!
В числе произведений русских поэтов я люблю,конечно, и лирические стихи Афанасия Фета. При подготовке к поступлению в университет одну из своих курсовых работ я посвятил именно ему.
Вл.Назаров
************
1.215 ЛЕТ НАЗАД РОДИЛСЯ НИКОЛАЙ ВАСИЛЬЕВИЧ ГОГОЛЬ
1 апреля (20 марта ст. ст.) 1809 года, 215 лет назад, родился классик отечественной и мировой литературы Николай Васильевич Гоголь.
Родился будущий литератор в Сорочинцах на границе Полтавского и Миргородского уездов Полтавской губернии. Родом Николай Гоголь происходил из старинного малороссийского дворянского рода Гоголей-Яновских, а назвали его в честь святителя Николая Чудотворца.
Николай Васильевич Гоголь
Свои первые произведения юный Гоголь публиковал вместе с товарищами в рукописном журнале. И хотя в 1829 году его романтическая поэма «Ганц Кюхельгартен» не получила признания у критиков, тем не менее, Николай Гоголь уже тогда определился со своим литературным будущим.
«Пушкин и Гоголь» (художник Николай Алексеев)
В целом же за свою жизнь Николай Васильевич создал около 30 произведений, которые оказали влияние не только на отечественную, но и мировую литературу.
Однажды, в своем письме Виссариону Белинскому в ответ на критическую статью о книге «Выбранные места из переписки с друзьями», Николай Гоголь написал:
«...Вы отделяете Церковь от Христа и христианства, ту самую Церковь, тех самых пастырей, которые мученической своей смертью запечатлели истину всякого слова Христова, которые тысячами гибли под ножами и мечами убийц, молясь о них, и наконец утомили самих палачей, так что победители упали к ногам побежденных, и весь мир исповедал это слово. И этих самых пастырей, этих мучеников-епископов, вынесших на плечах святыню Церкви, вы хотите отделить от Христа, называя их несправедливыми истолкователями Христа. Кто же, по-вашему, ближе и лучше может истолковать теперь Христа? Неужели нынешние коммунисты и социалисты, объясняющие, что Христос повелел отнимать имущества и грабить тех, которые нажили себе состояние?»
Незадолго до смерти Гоголь задумал новый проект - географическое сочинение о России. Он хотел писать его так, «чтоб была слышна связь человека с той почвой, на которой он родился».
Для этого писатель собирался путешествовать от монастыря к монастырю, общаясь с людьми, впитывая в себя дух разных мест. Но сбыться было суждено лишь одной такой поездке - в Оптину пустынь.
Последние две версты до монастыря Николай Гоголь со своим спутником прошли пешком, как и полагается паломникам. По дороге встретили девочку с мисочкой земляники и хотели купить у нее ягоды. Но та, видя, что они люди дорожные, не захотела взять денег и отдал землянику даром со словами: «Как можно брать со странников».
«Пустынь эта распространяет благочестие в народе, - сказал Гоголь, умиленный этим явлением. - И я не раз замечал подобное влияние таких обителей».
В Оптиной Николай Гоголь прочитал рукописную книгу на церковнославянском языке, ставшую для него откровением: «Жалею, что поздно узнал книгу Исаака Сирина, великого душеведца и прозорливого инока. Здравую психологию и не кривое, а прямое понимание души, встречаем у подвижников-отшельников. То, что говорят о душе запутавшиеся в хитросплетенной немецкой диалектике молодые люди, - не более как призрачный обман. Человеку, сидящему по уши в житейской тине, не дано понимания природы души».
Умер Николай Васильевич Гоголь 4 марта (21 февраля) 1852 года в Москве.
Могила Н. В. Гоголя на Новодевичьем кладбище в Москве.
*********************
2.ФИЛЬМ-СПЕКТАКЛЬ «ГОРЕ ОТ УМА» — КОМЕДИЯ В СТИХАХ АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВИЧА ГРИБОЕДОВА
«Го ре от ума » — комедия в стихах Александра Сергеевича Грибоедова. Описывает светское общество времё] крепостного права и показывает жизнь 1813—1824 годов. Само «действие происходит... спустя десять лет после войны 1812 года, то есть в 1822».
Комедия «Горе от ума» — сатира на аристократическое московское общество первой половины XIX века — одна из вершин русской драматургии и поэзии; фактически завершила комедию в стихах как жанр. Афористический стиль способствовал тому, что произведение разошлось на цитаты.
Замысел комедии возник в 1820 году, активную работу над текстом автор начинает в Тифлисе по возвращении из Персии. Именно здесь писатель мог пополнить наблюдения за бытом и нравами московского дворянства, «надышаться воздухом» светских гостиных.
С большими цензурными правками и сокращениями были напечатаны 7—10 явления первого действия и третье действие в альманахе «Русская Талия» за 1825 год, который вышел из печати 15 декабря 1824 года, но разрешение на её постановку получить не удалось. Пьеса появилась на сцене только после смерти автора: отдельными явлениями — в 1829 году, полностью — в 1831 году в Ревеле. Это не помешало широкой известности произведения, которое расходилось в списках.
Комедию приняли восторженно, особенно в декабристской среде. Впервые на русском языке её опубликовали со значительными сокращениями уже после смерти автора, в 1833 году. В 1854 году почти одновременно вышло два издания комедии в Москве и Санкт-Петербурге.
Сюжет
Молодой дворянин Александр Андреевич Чацкий возвращается из-за границы к своей возлюбленной — Софье Павловне Фамусовой, которую не видел три года (на момент действия романа Софье 17 лет, при этом Чацкий отсутствовал три года; следовательно, он влюбился в неё, когда ей было 14 лет или даже менее того). Молодые люди росли вместе и с детства любили друг друга. Софья обиделась на Чацкого за то, что тот неожиданно бросил её, уехал в странствие и «не писал двух слов». Чацкий приезжает в дом Павла Афанасьевича Фамусова с решением жениться на Софье. Вопреки его ожиданиям, Софья встречает его очень холодно. Оказывается, она влюблена в другого. Её избранник — живущий в доме её отца молодой секретарь
Алексей Степанович Молчалин, который притворяется, что любит её, но на деле изображает это только из выгоды
Чацкий не может понять, «кто мил» Софье. В Молчалине он видит только «жалчайшее созданье», недостойное любви Софьи Павловны, не умеющее любить пылко и самоотверженно. Кроме того, Чацкий презирает Молчалина за старание угодить каждому, за чинопочитание. Узнав, что именно такой человек покорил сердце Софьи, Чацкий разочаровывается в своей возлюбленной.
Чацкий произносит красноречивые монологи, в которых обличает московское общество, выразителем мнений которого выступает отец Софьи Павел Фамусов. Вечером в обществе поднимаются слухи о сумасшествии Чацкого, пущенные раздосадованной Софьей. В конце пьесы, случайно став свидетелем предательства Молчалина, который ухаживает не только за Софьей, но и за её служанкой, Чацкий публично упрекает сплетников и покидает Москву в карете.
**************
3.НЕИЗВЕСТНЫЙ ОКУДЖАВА
В.Фрумкин написал статью к 90-летию
(1924-2014) Б.Окуджавы.
В ней много замечательных цитат из позднего Окуджавы и по одной из Блока и Герцена. *Вот они. *
..*.И с грустью озираю землю эту,*
* Где злоба и пальба.*
* И кажется, что русских больше нету,*
* А вместо них - толпа.*
* А. Блок*
*Дворянство, литераторы, ученые и даже ученики повально заражены:* *в их соки и ткани всосался патриотический сифилис.*
* Александр Герцен. “Колокол” .1864*
*Из Окуджавы:*
*Я живу в ожидании краха,* *унижений и новых утрат.* *Я, рождённый в империи страха,* *даже празднествам светлым не рад.*
*Всё кончается на полуслове*
*раз, наверное, сорок на дню...* *Я, рождённый в империи крови,*
*и своей-то уже не ценю.*
*Вы говорите про Ливан...* *Да что уж тот Ливан, ей-богу!* *Не дал бы Бог, чтобы Иван* *на танке проложил дорогу.* *Когда на танке он придёт,* *кто знает, что ему приспичит,* *куда он дула наведёт*
и словно сдуру что накличет...
наверх
*Когда бы странником - пустяк,*
*что за вопрос - когда б с любовью,*
*пусть за деньгой - уж лучше так,*
*а не с будёнными и с кровью.*
*Тем более что в сих местах*
*с глухих столетий и поныне **-*
*и мирный пламень на крестах,*
*и звон малиновый в пустыне.*
*Тем более что на Святой*
*Земле всегда пребудут с нами*
*и Мандельштам, и Лев Толстой,*
*и Александр Сергеич сами.*
Я* и раньше знал, что общество наше деградировало, но что до такой
степени - не предполагал. Есть отдельные достойные сохранившиеся люди, но что они на громадную толпу?.. Не хочется ни торопиться, н участвовать в
различных процессах, происходящих в обществе. Хочется тихо, молча, смакуя, не озираясь, не надеясь, не рассчитывая...*
*Это - из его письма осени 1989 года*.
*Стихотворение, первая строфа которого появилась в «Вечерней Москве» 4
февраля 1991 года:*
*Ребята, нас вновь обманули,*
*опять не туда завели.*
*Мы только всей грудью вздохнули,*
*да выдохнуть вновь не смогли.*
*Мы только всей грудью вздохнули*
*и по сердцу выбрали путь,*
*и спины едва разогнули,*
*да надо их снова согнуть.*
*Ребята, нас предали снова,*
*и дело как будто к зиме,*
*и правды короткое слово*
*летает, как голубь во тьме.*
- *Булат Шалвович, что кажется Вам самой страшной бедой нашей страны? - спросил у поэта в 1992 году журнал «Столица». Ответил он так:*
*- То, что мы строили противоестественное, противоречащее всем законам
природы и истории общество и сами того не понимали. Более того, до сих пор по-настоящему степень этой беды мы не осознали... Мы по прежнему не умеем уважать человеческую личность, не умеем видеть в ней высшую ценность жизни, и пока всё это не будет у нас в крови ничего не изменится, психология большевизма будет и дальше губить нас и наших детей. К сожалению, она слишком сильна разрушительна и необыкновенно живуча...
*Нашему дикому обществу нужен тиран во главе?*
*Чем соблазнить обывателя? Тайна в его голове,*
*в этом сосуде, в извилинах, в недрах его вещества.*
*Скрыт за улыбкой умильною злобный портрет большинства...*
*Хрипят призывом к схватке глотки,*
*могилам братским нет числа,*
*и вздёрнутые подбородки,*
*и меч в руке, и жажда зла.*
*Победных лозунгов круженье,* *самодовольством застлан свет...* *А может, надобно крушенье* *чтоб не стошнило от побед?*
*Нам нужен шок, простой и верный,*
*удар по темечку лихой.*
*Иначе - запах ада скверный*
*плывёт над нашей головой.*
*Меня удручают размеры страны проживания.*
*Я с детства, представьте, гордился отчизной такой.*
*Не знаю, как вам, но теперь мне милей и желаннее*
*мой дом, мои книги, и мир, и любовь, и покой.*
*Мне русские милы из давней прозы*
*и в пушкинских стихах.*
*Мне по сердцу их лень, и смех, и слёзы, *и горечь на устах.*
наверх
*Мне по сердцу их вера и терпенье,*
*неверие и раж...*
*Кто знал, что будет страшным пробужденье*
*и за окном - пейзаж?*
*Что ж, век иной. Развенчаны все мифы.*
*Повержены умы.*
*Куда ни посмотреть - всё скифы, скифы, скифы.*
*Их тьмы, и тьмы, и тьмы.*
*Мы семьдесят лет деградировали, дичали. Знаете, есть замечательный пример из Библии. Когда Моисей уводил евреев из египетског плена, он вёл их сорок лет вместо пяти дней, чтобы вымерло поколение, которое было рабами, и чтобы появились люди, свободные о чувства рабства. А мы - не просто рабы, которые страдают от тягот, мы - профессиональные рабы, которые гордятся своим рабством...* (И интервью в Донецке, февраль 1991.)
*Нет, не от гриппа или умопомрачения,* *не на фронте, не от пули палача -* *как обидно умереть от огорчения,* *раньше времени растаять, как свеча...*
*Ничего, что поздняя поверка.*
*Всё, что заработал, то твоё.*
*Жалко лишь, что родина померкла,*
*что бы там ни пели про неё.*
*Дойдя до края озверения,*
*в минутной вспышке озарения,* *последний шанс у населения -* *спастись путём переселения.*
Римская империя времени упадка
сохраняла видимость твердого порядка:
Цезарь был на месте, соратники рядом, жизнь была прекрасна, судя по докладам.
А критики скажут, что слово "соратник" - не римская деталь,
что эта ошибка всю песенку смысла лишает...
Может быть, может быть, может и не римская - не жаль, мне это совсем не мешает, а даже меня возвышает.
Римляне империи времени упадка
Ели что придется, напивались гадко,
А с похмелья каждый на рассол был падок -видимо, не знали, что у них упадок.
А критики скажут, что слово "рассол", мол, не римская деталь, что эта ошибка всю песенку смысла лишает...
Может быть, может быть, может и не римская - не жаль, мне это совсем не мешает, а даже меня возвышает.
Юношам империи времени упадка снились постоянно то скатка, то схватка: то они - в атаке, то они - в окопе, то вдруг - на Памире, а то вдруг - в Европе.
А критики скажут, что "скатка", представьте, не римская деталь, что эта ошибка, представьте, всю песенку смысла лишает...
Может быть, может быть, может и не римская - не жаль, мне это совсем не мешает, а даже меня возвышает.
Римлянкам империи времени упадка,
только им, красавицам, доставалось сладко -
все пути открыты перед ихним взором:
хочешь - на работу, а хочешь - на форум.
А критики хором: "Ах, "форум", ах, "форум" - вот римская деталь!
Одно лишь словечко - а песенку как украшает!
Может быть, может быть, может и римская - а жаль...
Мне это немного мешает и замысел мой разрушает.
***************
4.Неповторимый колорит
Эдуард Артемьев за годы своей творческой деятельности он написал музыку более чем к 200 документальным и художественным фильмам мультфильмам, а ещё к 30 театральным спектаклям. «Солярис», «Зеркало», «Сталкер» Тарковского, «Сибириада». «Одиссея», «Дом дураков» Кончаловского, «Раба любви», «Свой среди чужих, чужой среди своих» Михалкова Все эти и многие другие фильмы, благодар музыке Эдуарда Артемьева приобрели особое звучание и неповторимый колорит. На открытии Олимпийских игр в Москве в 1980 год прозвучала кантата Артемьева «Ода доброму вестнику», а на Олимпийских играх в Сочи в 2014 году прозвучали сразу три его музыкальны темы.
***************
Материалы из Сети подготовил Вл.Назаров
Нефтеюганск
13 апреля 2024 года.