ПРИВИНЦИАЛЬНЫЙ ВЕСТНИК
Лирический роман
КНИГА II. ПЬЕТА
Ибо Ты благословляешь праведника, Господи;
благоволением, как щитом, венчаешь его.
Псалтирь
МОЛИТВА КАРЛУШИ
Господи, спаси мою страну.
Помоги ей, Боже, помоги
Этой страшной ночи тишину
Превозмочь. Ускорь Свои шаги.
Покидая милое жилье,
Уступаю этот мир Тебе.
Да приидет Царствие Твое.
Ты последний свет в моей мольбе.
Я теперь не слышу ничего —
Кровь и вой мне застилают слух.
Мне не знать явленья Твоего,
Так явись иным, Предвечный Дух.
Я не в силах видеть эту глушь,
Всю во мне, и я ее люблю.
Так приди во имя этих душ.
Мне ж пора. Я так благоволю.
Ухожу. Я всё могу простить,
Даже то, что Ты не завещал.
Оборву связующую нить —
Это Ты вовеки не прощал.
Не прощай. Не жертва, не пророк —
Просто кто-то, вызванный любить…
Но мою страну, Всевышний Бог,
Соблаговоли благословить.
ЛАРЫ И ПЕНАТЫ
1
Как три года назад — в никуда.
И просыплется снег
Через сито стекольное
В столь же чужую квартиру,
Только в доме напротив.
Его не смахнуть с этих век,
Как и времени век,
Пилигримом бредущий по миру.
Был причтен к неизвестному клиру
Завсегдатай библиотек.
2
Не котомка — сума,
Или черная сумка с ремнем,
То ли мытник, то ль нищий —
Разновидность коллекционера,
Собирателя снега ли, снов,
Или — что в просторечии «дом»
Называется, кажется...
Словом — химера, химера,
И поскольку отмерена мера,
Мы тему замнем.
3
Снова Ясенево,
Где ни ясеней нет, ни осин,
А стволами берез
Участим это блеклое сито.
Да поди ж вот: я, кажется, вновь
Не один, не один,
Не один, не один... —
Как пластинка, иль попросту: плита...
Мы не знаем, что в землю зарыто,
Но ведом зачин.
4
Прозвучав не единожды,
Тянет на тему мотив.
И хозяйка в отъезде,
Как прежде в отъезде хозяин.
Он уже не вернется,
Чужестранец, паллиатив,
В этот город,
Составленный сплошь из окраин,
Нераскаянный Каин,
Агасфер и далее — в миф,
5
В эту снежную пыль,
В запредельную эту муру,
Где за то, чтобы быть,
Отбывают небесные сроки,
Прибавляя условное «если»
К глаголу «умру»
(Словно рифму) и к первому снегу —
Последние строки,
Как болото — к осоке,
И жухлые листья — к костру,
6
И к хозяйке — хозяина,
Даром что им не сойтись.
Так в бездомье родства
Обнажается тело сиротства...
Прокрутите назад —
Это снег поднимается ввысь
И становится манной
Во мгле твоего первородства,
Где любовного скотства
Не извергается слизь.
7
Так становишься духом
И лепишь из снега его,
Как Яхве из глины тело, —
Безумца, изгоя,
Перед тем, как пройти,
Вот и всё баловство-колдовство...
А из пепла безумца
На свет появляется Зоя,
Нечто розовое-голубое,
А от правды — всего ничего.
8
Но при этом, как легкие иглы
На мягкой руке,
Снежнопыльный прилив —
Прибывает небесная пена,
Это море зимы
Отразив на печальном виске,
На гнедых волосах
Твоего беспокойства, Елена,
Твоего осторожного плена
На диком песке.
9
Но пока — подожди,
Я успею тебя оправдать...
Ах, бастарды, бастарды,
Слепые котята, которым
Наша полая жизнь
Наказала одно — умирать,
Лучше сразу, а если просрочишь —
По нарам и норам;
Древнегреческим хором
Свидетельствуя, умолчать
10
О трагедии эры.
И Карл это принял всерьез,
Может, слишком всерьез —
Но суждения голос неявен
Или просто наивен,
Пока на дурацкий вопрос
Не ответишь посмертно,
Как снег, превратившийся в ливень,
Или хлопнувший ставень —
О лете, такой вот курьез.
11-18
...........................................................
...........................................................
...........................................................
...........................................................
...........................................................
...........................................................
...........................................................
...........................................................
...........................................................
...........................................................
19
Но бессонница все же страшнее,
Чем эти убогие сны:
Вдруг столкутся герои
В рогожинской как бы квартире
(Столь похожие на
Пациентов хозяина, ны-
не воскресших будто бы,
С лицами в тухлом кефире:
И один, и другой, и четыре —
Население целой страны).
20
Начинается суд,
В обвиняемых, собственно, я
И, что самое скверное,
Моя беззащитная Муза.
Кто-то пальцем грозит,
Кто-то целится из ружья,
Кто-то давит на плечи
С вожделеньем атлантова груза, —
Золотая обуза
Бытийного небытия.
21
Оправданья напрасны,
И я малодушно молчу,
Ожидая страшнейшего...
Но неожиданный шепот
Проникает в меня, как в тростник,
И я тоже шепчу —
Заклинанья? молитвы? —
Пока оглушительный топот
Не становится блефом, но опыт
Судилища равен мечу
22
Палача... Просыпаюсь и бреюсь,
Пытаясь забыть
Эту жуткую сцену
В угрюмом рогожинском доме,
Наливаю в кастрюлю воды,
Собираясь варить
Неизвестно чего,
Только б этой моей «паполоме»,
Этой дреме, истоме и коме
Пространство замкнуть и закрыть.
23
И уже наяву
Я пытаюсь себя оправдать:
Мол, я вовсе не злой,
И превыше всего — благодарность
Тем, кто был визави,
Мою наполняет тетрадь,
Как стаканы — вино,
(Даром что исключил лапидарность
И сюжет), и сама лучезарность
Мне пытается руку подать.
24
Но отчаянно жаль,
Мне до боли безумия жаль,
Что мы сделали, Боже,
Со своим человеческим даром,
Словно взяли зачем-то
И грянули о пол хрусталь,
Или душу свою
Бытовым удушили угаром,
Или по сокровеннейшим ларам
Прошлась идиотская сталь
25
Группового цинизма.
И повесть моя, как сова,
Что, дождавшись урочного часа,
Срывается с дерева и
Начинает охоту,
И, слыша, как дышит трава,
Устремляется вниз,
Как неведомый Навои
На газелли и рубаи, —
Возникает Вторая глава...
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Карл фон Квален бежал
По весенней по снежной крупе,
И, увидев его одного
В пространстве вседневного тлена,
Из окна своего,
В непотребной дурацкой толпе
(Из ворот некой фабрики
Так низвергается смена), —
Антигона-Елена
Настигла его. Канапе
2
Заскрипело пружинами,
Едва лишь вошли они в дверь, —
Обессиленный Карл
На него обреченно валится
Вниз лицом и в слезах.
(Так затравленный зверь
Хоронится в норе,
А снаружи облава глумится,
И мелькают в сознанье — не лица,
А память житийных потерь.)
3
«Эти ангелы... ангелы...
Они приходили за мной...» —
Сквозь огромные слезы
Бормочет в подушку Карлуша.
«Ладно, после расскажешь...
Где валидол?..» — «За стеной...
Не ходи... не ходи...
Мне явилась последняя суша...
Выплываю... бездомного буша
Ожидает не дом, так покой...
4
Не ходи... выплываю...» —
«Я только воды принесу...» —
«Сядь и слушай меня... это важно...
А лучше не слушай...
Не успею сказать...
Я завис... я уже на весу...
Перед тем как срывается с яблони
Скучная груша...» —
«Не выдумывай, что ты, Карлуша?»—
«... или зверь издыхает в лесу
5
На потребу шакалам и птицам...
О чем я?.. не то...
Я хочу, чтобы ты записала...
Пустяк... завещанье...» —
«Да ты спятил!..» — «Угу...
Помоги мне... мне душно... пальто...
Вот спасибо... конечно, я спятил,
Я, Божье созданье...
А безумие? — что ж, наказанье,
Может быть... наказанье — за что?..
6
Ах, не всё ли равно!..
Ты пиши... вон бумага... пиши...
Страшный суд позади...
Или скоро кончается... скоро...
Эра вызрела... дальше
Ни времени нет, ни души...
Христианство сбылось...
Христианство — фундамент, опора...
Храм основан... конец коридора
Истории... и ее барыши
7
Обесценились вовсе... Ты пишешь?» —
«Пишу». — «Понимаешь, о чем?» —
«Не совсем». — «Впрочем, это неважно...
Львов поймет меня... дальше...
В нас толкается вечность
Своим нехолодным плечом...
Мы остались одни...
Бог внутри, как графит карандашный...
Пусть мы сами — носители фальши,
Не больше... но мы не умрем...
8
Если мы первородство
В сиротстве своем различим,
Если наше богатство
Примерим к сторонним отрепьям,
Если нашей — Его — благодатью
К подобным же со-благоволим,
Помогая другому
Бороться с его бессудебьем, —
Божиим великолепьем
Увенчается вечности дом...
9
Увенчается куполом храм,
Растворенный в отверженном мире...
Не любовь — а возможность
Всесветной домашней любви
Станет мерой реальности
В каждой убогой квартире...
И единая заповедь:
«Ближний, благослови
Первородство мое, и в нагорном эфире
Назови
10
Мое имя... Фон Квален...
Ты меня назовешь?» — «Назову...
Ну, а ты назовешь меня?» —
«Нет... я не выдержал пытки
Бессудебьем, грядущим раздором...
Я нить оборву,
В Не-Судьбу отлетев,
Навроде почтовой открытки:
«С апокалипсисом!..» —
Но Судьба не в убытке...
Я почти уже не существу...
11
Я теперь ухожу... я теперь... я...» —
И он замолчал,
И распухшие губы
Бубнили невнятно молитву,
Но беззвучно, бесслезно,
Как если бы выпит бокал,
Иль как если б, раскупорив вену,
Отбросили бритву,
И осталось — минувшую битву
Оплакать и прежний накал
12
Попытаться от ветреной ночи
Рукой заслонить,
В ладони упрятать,
Как малую спичку в прикуре,
Но сдается, мерцает еще
Во мгле путеводная нить
Беглеца и изгоя,
Хотя и беснуется буря,
И по новой кандидатуре
Собирается колокол бить.
13
...А в прихожей шаги,
И опять отворяется дверь,
Разливается водка,
Яичницу жарит Елена,
Здесь, на кухне, одна,
И зачем-то бормочет: «Не верь...» —
И глядит зачарованно
В странном покое на стену,
И слетает кристалл на колено
И темнеет пятном на чулке...
14
А Карлуша — я вижу его —
Бредет наугад
По какой-то сосновой, еловой,
Можжевеловой роще,
И в потемках ему
Под ногами мерещится ад,
И впиваются в кожу
Иголки, а было бы проще
Повалиться в объятья не чащи, а нощи —
Всё равно не вернуться назад.
15
Что-то гонит его,
Словно где-то мерцающий свет,
Пусть не видный еще,
Где-то там, далеко за ветвями,
И в потемках лесных
Остается за мальчиком след,
Вроде вакуумных дыр
Под его небольшими ступнями,
А деревья стоят зеркалами
И молчат много лет, много лет.
16
Только что-то в них жуткое,
Пусть и не видно ни зги, —
Отраженья с задержкою,
Словно неслышное эхо,
Обступают тебя
И твои черновые шаги,
Увеличив стократ
Впечатленье громового смеха,
Но — немого... и падает веха
На болоте загробной тайги.
17
Ну, а ты всё идешь,
Будто знаешь, что свет вдалеке
Неизбежен... как что?..
Необъятен, как будущий город,
Пусть клубятся вокруг
Отраженья твои налегке,
С опозданьем на миг,
И хватают за локти, за ворот, —
Там сон смерти распорот
И идут корабли по реке.
18
Ты выходишь, и — Боже! —
Какой ослепительный зной,
И песок под ногами
Скрипит и блестит, словно чудо,
И оставленный лес
Погибает уже за спиной,
Ты стоишь на песке
И визжишь: «Я оттуда... оттуда...
Я не умер!.. Я буду!.. Я — буду!..
Я живой! я живой! я живой!..»
19
И ты видишь маленький город —
Дом Бога и твой,
Где высокие башни и шпили,
И стены зубчаты,
Где мощеные улицы,
Вверх поднимаясь стеной,
Помнят каждый твой шаг;
Черепицы, как хрупкие латы,
Там на крышах лежат, и горбатый
Старый мост над цветущей водой.
20
Там кареты и арбы
И постук упругих копыт,
Там в мансарде над рынком
Живет длинноносый волшебник,
Моют улицы мылом,
И бронзовый всадник стоит,
Там в аптеке аптекарь
Лениво листает лечебник,
Там оставленный требник
На скамье монастырской раскрыт...
21
И ты видишь над городом
Купол воздушный, и в нем
Отражается всё, что ты видишь —
И лодки, и стены;
Двое любящих там
Не дождутся, пока в этот дом
Ты вернешься опять;
В нем, как сетью, сплетаются вены
Старых улиц, в нем — липы и клены,
Их зеленые кроны; паром... —
22
Но когда он придет еще!.. —
Мальчик пускается вплавь.
Узнаванье воды —
Ее нежного тела и ласки,
Ее вечной игры в свет и тень,
В полусон-полуявь,
В невесомость и плотность,
Как в детстве, как, может быть, в сказке,
Но, боясь непотребной огласки,
Сам себе говорю я: оставь...
23
Пусть плывет этот мальчик
В свой солнечный город, пока
В бессудебье моем
Появляются строки и строфы
И карета Карлуши
Мои согревает бока
Неустанною тряской
По дорогам его катастрофы,
Вне столь милой сознанью Голгофы,
И струит свои воды Река...
24
И карета Карлуша
Умчит меня вдруг в Кёнигсберг,
Где в пустынном Кнайпхофе
Вздымаются стены собора,
Stehn sprachlos und kalt [11],
Словно Бог отвернулся, отверг
Эту башню без конуса
И огромного коридора
Пространство, где небо — опора,
Которого свет не померк.
25
И сюда сквозь решетку
В заполночной клубящейся мгле,
Где разрушен алтарь
Со следами латинской антиквы,
Приближается призрак
С мерцающим на челе
Выражением муки,
И жестяную кружку,
Как бы что-то из бедных реликвий
Отражая в зеркальном стекле
26
Моей памяти, держит
В протянутой слепо руке,
И шевелятся волосы
Простоволосой копною,
И истлевших одежд
(Словно волны на лунном песке)
Серебрятся лохмотья,
Овеяны смертью, бедою,
И старуха стоит предо мною,
Но не видит меня в челноке
27
Этой ночи... И я,
Как сомнамбула в собственном сне,
Приближаюсь к старухе,
И губы мои ощущают
Холод жести, и дрожь
Пробегает по мокрой спине,
И я пью этот терпкий напиток,
И меня наполняет
Шорох вечности, и проступают
Очертания храма во мне —
28
Вот стоит он, как прежде,
Задолго еще до войны,
Окруженный домами
Ганзейского града, в Кнайпхофе,
И колеблется шпиль,
Посеребренный светом Луны,
И на кухне у пастора
Пахнет намолотым кофе,
И молочница фрау Иоффе
Появляется со стороны
29
Вековечного хлева,
С огромным бидоном в руках,
И, взглянув на собор,
Замирает с тяжелым бидоном
И отвисшею челюстью,
А в глазах — тот панический страх,
Что уже не изжить,
Не поверить соседкам-матронам,
Не упрятать в ларце, и попонам
Не укрыть, не избыть в небесах... —
30
Это заполночь нашу
Провидит молочница сквозь
Ей незримую бездну
Годов, государств и разрухи,
И неведомо ей,
Как земная повернута ось,
Она видит руины,
Силуэты — мой и старухи —
Над стеной, и в иоффином ухе
Время в будущее сорвалось...
31
И я слышу старуху: «Пойдем, —
Говорит мне, — пойдем,
Я тебе покажу
Источник живительной влаги...»-
И ведет меня к выходу,
Где в нише струится ключом
Шепеляво вода
И плетет свои тихие саги
Всё о том, как мы сиры и наги
И как мы никогда не умрем.
32
«А теперь, — говорит мне старуха, —
Поднимайся за мной...»
В темноте впереди
Я нащупал ногою ступень
И шагнул вслед за голосом
В то, что казалось стеной,
Чуть правей того места,
Где ниша, и шепот, и тень
(Как мучительна эта мигрень!..) —
Я по лестнице шел винтовой,
33
Поднимаясь всё выше
И глядя на город и храм
Сквозь чугунные прутья
Острых готических окон,
Отставая от призрака
Или с грехом пополам
Осязая щекой
Серебристый развившийся локон,
Сквозь слюду паутинных волокон
На узорах готических рам.
34
И, поднявшись на стену,
Я с ужасом вниз заглянул,
Где мерцал в тишине
Рукав половинный Прегеля,
И молчали деревья,
И мост был спокоен, как стул,
И ломило в висках,
Ощущенье не боли, не хмеля, —
А высокой неволи
Томил как бы внутренний гул.
35
И хотелось не жить,
А остаться с вождем моим здесь,
На увечной стене
Развенчанного бомбами храма,
С этой вечной старухой,
Чья плоть, словно легкая взвесь,
Мне понятна была
И достойна, как всё, что упрямо
До конца, как чугунная рама
Или что совершается днесь.
36
Эта жесть легкой кружки —
Я помню ее, я могу
Рассказать: это было
Задолго до Карла, задолго
До меня... Эта женщина
В поселении на берегу
(Нет, не Лета, не Прегель,
Не Рейн и даже не Волга,
А — Кубань...), повинуясь не долгу,
А чему-то иному, в пургу,
37
В освещенной лучиной
Как будто казацкой избе
Подает обреченному (тиф)
Вожделенную белую воду,
Забывая в минутном порыве
Обо всём — о семье, о себе,
О пурге за окном,
О низвергнутом в непогоду
Поселении — просто в угоду
Жажде больного и своей Не-Судьбе...
38
Вот и всё. Это просто,
Как снег за окном, как вода
В неприкаянной кружке,
Как обычная жизнь, как Христос,
Но иной — безымянный, безвестный
И в бездне стыда
Обитающий втуне, как всякий из нас,
У которого тот же вопрос:
«Что он в Боге?» — пока не пришлось
Страшного не дожидаясь суда,
39
Обратить себя в прах
На избитых дорогах людских...
...Родословная Карла
Начало берет от старухи
И приводит в Москву,
Где плету я свой скаредный стих
В общежитии мрачном
Литинститута — потаскухи
Известной, и не люди, а духи
Обитают в пенатах моих,
40
Но подпольных пенатах —
То хозяйка, вернувшись, меня
В пустотелую комнату эту
Любезно вселила,
Где пишу я «Пьету» —
Просто в стол, иль, ключами звеня,
Выхожу в никуда,
В московские эти белила,
Иль, качаясь в вагоне уныло,
Еду в Кунцево...