В 1972 году я провёл самый жаркий летний месяц в посёлке Краскино, в Хасанском районе Приморского края. Мы, небольшая группа курсантов военного училища, по окончании второго курса были направлены сюда на войсковую стажировку в должностях командиров взводов.
Дорогу от Новосибирска, места учёбы, до Уссурийска, четверо суток, мы провели в общем вагоне пассажирского поезда, который не спеша тащился через всю Сибирь и Дальний Восток. Мы были молоды (мне было 19) и не скучали. Играли в вист и преферанс, смотрели на пробегавшие мимо пейзажи, много читали. На станции Слюдянка поезд стоял полчаса, и многие, я в том числе, успели добежать до берега озера Байкал и искупаться.
Кроме трёх купе, занятых нами, в вагоне ехало много штатских. В одном из купе со своей семьёй ехала девушка нашего возраста. Двое из наших стазу в неё влюбились. Они вообще были влюбчивые – Саша Екомасов и Серёга Скарлыгин. На третий день мы устроили «свадьбу», «женили» на этой девушке Скарлыгина. Понарошку, конечно. Даже «приказ» издали, разрешающий «женитьбу». Хотя прошло уже больше 50-ти лет, помню, что были там такие слова: «В приданое Лосю выделить колёса, как у Сома». «Лось» – это Скарлыгин, потому что он много бегал. «Колёса» – обувь, в данном случае борцовки, в которых в свободное время щеголял «Сом», Миша Кочуров, командир отделения.
Мы были молоды, нам было весело.
В Уссурийске пересаживались на местный поезд, которого ждали, расположившись бивуаком в привокзальном сквере. Приходил показать власть местный комендант, но его быстро спровадили восвояси. Вскоре разъехались по местам службы – в Краскино, Зайсановку, Цукановку. Обрадованные нашим прибытием командиры частей сразу же отправили часть своих взводных в отпуска.
Я попал в Краскино, недалеко от стыка границ с Северной Кореей и Китаем.
Место это по-своему примечательное. Прежде всего тем, что расположено в самой южной оконечности Приморского края, на берегу Японского моря, у бухты Экспедиции, части залива Посьета. Бухта очень неглубокая, вода очень соленая и летом очень тёплая. Одна только от залива польза – “морские огурцы”, трепанги, которые местные жители собирали в сетки-авоськи, бродя заливом по колено в воде. Хотя о другой пользе, не уверен, что именно от залива, поведал мне встреченный мной много лет спустя один отставной армейский капитан, фамилии которого, к сожалению, я не смог вспомнить. Я квартировал у него в Анапе, на берегу Чёрного моря, и мы немного общались на темы армии и войны.
Этот капитан был направлен в Краскино с советско-германского фронта ещё в 1944 году, ввиду предстоявшей войны с Японией. До этого он повоевал с немцами, но из его рассказа об этом я запомнил лишь то, что начинал он на Северном Кавказе, то ли в Ростовской области, то ли в Ставропольском крае. И самым впечатлительным из его воспоминания для меня было то, что в первую атаку их стрелковый батальон шёл фактически безоружным: на каждые 10 красноармейцев, спешно сколоченных из новобранцев в подразделения, было по три винтовки. Эти трое бежали впереди отделения, остальные, с деревянными макетами винтовок, гуськом за ними. Когда передний боец, сражённый немецкой пулей, падал, его винтовку подхватывал следующий за ним. Из каждого десятка в живых после этого боя осталось один-два бойца.
Капитан поведал мне, что его время в Краскино было голодным, армейский паек – не фронтовой, и что пережить зиму со своим подразделением ему помог запас солёной сельди, которая большой стаей шла из залива на нерест в речушку Цукановку, устье которой совсем рядом с посёлком. По его словам, они фактически черпали эту рыбу из ручья и вываливали в бочки, пересыпая солью.
Первая наша попытка искупаться в «море» закончилась разочарованием. Мы, во-первых, так и не смогли преодолеть мелководье, хотя прошлепали по нему полкилометра. Во-вторых, по всему пространству залива мы постоянно наступали на всякую морскую малоподвижную живность – морских ежей, разного вида морских звёзд, трепангов и ещё чего-то, что и не помню уже за давностью лет. Сначала все эти существа были нам, конечно, интересны, но наступать на них при каждом почти шаге было не очень приятно. Ну и в-третьих, искупавшись, всё-таки, способом ныряния на глубину в полметра, мы долго потом «обсыхали», несмотря на жару, а затем обнаружили на телах изрядный белый слой соли.
Позже нам подсказали место для купания – немного в стороне от Краскино, на полдороге в Зайсановку, посёлок километрах в шести от Краскино, где было достаточно глубоко. Там же я увидел диковинную длиннющую рыбу – «саблю», которую ловили на удочку местные мальчишки.
Запредельная влажность оказалась второй примечательностью Краскино. Помню, как постирал вечером гимнастёрку, надеясь, что к утру просохнет, но утром обнаружил её в таком же почти состоянии, в каком и повесил. Сушить свои стираные вещи нам приходилось утюгом.
Краскиным посёлок назывался не всегда. В прежнем его названии - Новокиевское (до 1936 г.) – кроется история переселенцев с Украины, которых в эти места и до, и после революции было переселено множество. Вообще на Дальнем Востоке и в Сибири повсеместно и в значительной доле встречаются украинские фамилии.
До 1938 года основной массой населения этих мест были корейцы, наследники средневековой империи Бохай. Затем их выселили, в основном в среднеазиатские республики СССР.
Я знал многих советских корейцев и в Грозном, когда учился в средней школе, и во время службы в военном училище под Ташкентом. Там работал преподавателем Черсик Демьянович Угай, очень приличный человек и знающий историк.
В Краскино, возникшем как российский воинский форпост ещё в 1866 году, во время нашего там пребывания находился штаб общевойсковой дивизии и несколько её частей. Мотострелковый полк, в который я попал вместе с 4 – 5 однокашниками, занимался, по летнему межсезонью и нестерпимой влажной жаре, хозяйственными, в основном, делами. Но командир полка заверил нас – время для занятий с солдатами по боевой и политической подготовке, основной цели нашей стажировки, и соответствующее обеспечение этих занятий – будет. Это его обещание было выполнено, нам удалось попрактиковаться в проведении с солдатами и сержантами всех почти видов занятий, в том числе со стрельбами из стрелкового оружия. Помню одну сложность на занятиях по, как мы называли, «сопка наша - сопка ваша», т.е. по тактике: надо было проявить изрядную изобретательность, чтобы найти ориентиры, организовать "наступление" и не растерять солдат в этих необычных условиях – холмистая местность заросла травой выше человеческого роста, и к тому же фактически до полудня эта трава была мокрой от ночной росы.
Привлекали нас, курсантов, и к гарнизонной службе. Часто – начальниками патруля. Я помню, что однажды все патрули были заняты поиском одного беглого солдата, который изнасиловал 70-летнюю старушку. Его, в конце концов поймали и судили.
Особенное впечатление на меня произвела гарнизонная гауптвахта. Я был однажды помощником дежурного по гарнизону, помещение которого было в одном здании с «губой», но с отдельным входом, и в течение суток мог наблюдать за жизнью арестованных солдат и сержантов.
Порядки на этой «губе» были такие.
Подъём в 6.00. Построение. Тому, кто последним встал в строй – сутки «содержания на гауптвахте» добавляются.
До 6.30 – умывание, туалет, уборка камеры, построение. Кто последним стал в строй – сутки добавляются. Кто не убрал камеру – сутки добавляются, при этом инвентаря (ведро, швабра, тряпки) – на один комплект меньше числа камер.
6.30 – 7.00 – строевая подготовка. Во дворе – большой круг, выложенный кирпичами. По нему ходят строевым шагом. В центре – сержант из арестантов. Командует. Если плохо – его ставят в строй, из строя берут другого.
7.00 – 7.30 – завтрак, построение. Кто последним встал в строй – сутки добавляются.
7.30 – 8.00 – счастье, но не для всех: пришли «вербовщики» из разных хозяйственных служб гарнизона и местной власти за «рабсилой». Везунчиков забрали на работы, остальным – строевая подготовка.
И так весь день.
Некоторые солдаты, получившие от командира трое суток ареста, могли провести на «губе» десять и больше. Начальник гауптвахты имел право ареста на одни сутки, чем и пользовался в полной мере. Поэтому солдаты и сержанты гарнизона больше всего боялись получить наказание в виде «ареста с содержанием на гауптвахте».
В памяти моей сохранился и один интересный случай. Как-то после службы я пришёл в выделенную нам для проживания небольшую казарму. Она стояла отдельно от остальных зданий полковой территории и была больше похожа на старинный особняк. Видимо, когда-то так оно и было, но теперь она была приспособлена для расположения небольшого подразделения. Оголившись по пояс и бросив на плечо полотенце, я зашёл в комнату для умывания, небольшое, метров 6 х 4, помещение с двумя рядами раковин и кранов с холодной водой. Горячей в то время солдатам не полагалось. Сразу увидел в одном углу огромную крысу, нагло смотревшую на меня своими круглыми бусинами. Я закрыл дверь. Убежать ей было некуда. Я гонялся за ней и пинал её своими тяжелыми юфтевыми сапогами. Раза три ей удавалось взобраться на умывальник. Оттуда она пыталась прыгнуть на меня, причём в первый раз я даже испугался. С тех пор я знаю, что такое «крыса, загнанная в угол».
Ни каких-то особых других воспоминаний об этой стажировке в Краскино, ни обратной дороги в Новосибирск я не помню, прошло с тех пор уже 50 лет. Я бывал во Владивостоке и в Уссурийске несколько раз в середине 90-х. Но мне даже на ум не пришло съездить в этот городишко. О чём, впрочем, я не очень-то и сожалею.
Хамид Дельмаев.
12.04.2024.