Так остерегайся детских ручонок!
Дитя не может жить,
хрупкое на пути не круша…
Фридрих Ницше «Песни Заратустры»
Однажды я подошёл к палатке вечером. Была зима. В освещённом изнутри помещении их было хорошо видно. Я сразу догадался, к Вере приехали муж и сынишка. Я долго стоял и смотрел на них, не решаясь приблизиться. Я был слегка пьян…
Подошёл как сторонний покупатель – спросил какой-то выпивки. Вера, после легкого замешательства, неожиданно сказала: «Заходи».
Я зашёл. Димка встрепенулся. Пристально посмотрел на меня.
-Так это он?
-Он, – сказала Вера просто.
-Пить будешь? – предложил Димка.
-Буду, – сказал я, мало осознавая свои действия.
-А это наш сын Антошка, – показала Вера на малыша и, щёлкнув его по носу, пропела: «Антошка, Антошка, пойдём копать картошку».
-Дя! – Он утвердительно шлёпнул себя по коленке, – кар-тёшку! – Малышу было годика три. Очень серьёзный был гражданин.
-Видишь, кто к нам пришёл? – спросила Вера.
-Дя-дя! – малыш потянул ручонки ко мне.
Он посмотрел на меня с интересом, – распахнул два небесных своих окна, и я увидел иной, совершенно неведомый мне мир!
Ч-чёрт, – меня, как током пробило. Я мог ожидать всего, что угодно – только не этого! Этого доверия и любви, выдаваемого авансом так щедро. Что здесь было больше: простоты, природного ума, чистоты чувства? Что это за семья? Что за люди? – Меня переклинило. Я поплыл в их таком тёплом, уютном мирке… таком желанном и таком невозможном! Мне становилось невыносимо стыдно. Перед Димкой, перед их сыном, перед всей их семьей. За себя, за свои чёрные мысли, за свою бестолковую безнадёжную никому не нужную жизнь, за само своё существование на земле.
Куда я полез? Кто мне дал право? Порождение Франкенштейна просилось к теплу: «Я такой же, как вы, я чувствую холод. Меня знобит, душа моя плачет, рвётся на части! Пустите, пустите меня к очагу!»
Мне остро захотелось умереть.
Мы киряли с Димкой почти как приятели. Антошка живо интересовался мной. То просился на ручки, то совал мне «Чупа-Чупс». Я играл с ним и ничего не понимал. Я тайком посматривал на Веру и видел, – она была счастлива! Все её мужики в сборе. Да за кого они меня принимают! Что-то в этом мире сместилось, так не бывает… это сон. За что мне такое, за что? Теперь я просто обязан умереть!
Неисповедимы твои пути, Господи! Непонятно только, это милость твоя, испытание или приговор? Что ты со мною делаешь, я не выдержу щедрости твоей!
Я пьянел, унося в свою тьму этот вопрос, эту неразрешимую, пугающую меня, загадку. И вдруг меня осенило прозрение! Я знал чего делать.
-Пойдём, – сказал я Димке.
-Зачем? – не понял он.
-Пойдём, я всё тебе объясню.
Мы вышли на снег, в темноту. Я шёл исполнять какую-то неясную миссию доброй воли. В мозгу крутилась пьяная белиберда. Сполохи безумных фантазий. Что-то про наказание, «расплата за все делишки твои»! «Так надо» – твердил я себе. Димка плёлся за мной. Я уводил его подальше от палатки, от света, исходящего от неё. От Антошки и Веры. Я был уверен в Димке, я знал, – он не подведёт.
Истина – в вине. Spiritus – дух. А мой дух требовал именно этого…
Я убедил его избить меня.
-Я заслужил. Так надо, надо! Мне – надо! Чего тебе стоит…
Он недолго сопротивлялся. И бил хорошо. Энергично, но без злобы. Он бил меня, как приятель. Когда я упал, он помог подняться.
-Ну, как, нормально? – в интонации его голоса слышалось: «Я всё сделал правильно?»
-Зашибись! Лучше, не бывает.
-Пойдём, выпьем! чума… – Он не о чём не спрашивал.
Мы вернулись в палатку.
-Что ты наделал! – накинулась Вера на Димку.
-Ты всё не правильно поняла, – сказал я, – я сам его попросил. Так надо! Мне – надо!
-Папа плёхой! – выдал вдруг Антошка.
-Нельзя так говорить, – испугался я, – папа хороший… настоящий. Дядя плохой.
Тут до Димки что-то дошло… своё пьяное горе… что-то абсолютно не имеющего отношения к делу. Он тоже всё неправильно понял!
-Ударь меня, ударь бутылкой! Слышишь, – ударь! Теперь твоя очередь! Ты что – не мужик?! – Он подставил под удар свою голову. Светлую свою башку, с торчащими пшеничными волосами. – Прошу! Ну! прошу… Ты нарочно это сделал! Ты всё, всё хочешь разрушить!
«Бред. – Я стоял у окна своей холостяцкой, пустой квартиры и курил. Пустота угнетала, выглядывая из каждого угла. Пустота снаружи пожирала меня, образуя вакуум внутри. Вакуум втягивал пустоту – сообщающиеся сосуды. Мой дух завис между двумя этими мёртвыми зонами и трепетал. Как подранок, пугливо озирался, не зная, куда приткнуться – везде только пустота. За окном занимался блеклый рассвет… – Чего я добился своей глупой выходкой? Бред, бред!»
«Если по утрам очень трудно, а по вечерам очень страшно…» – крутилась в голове строка Башлачёва.
А если по утрам очень страшно?
Страшно, но предельно ясно. Враг обнаружен, – осталось совершить возмездие. А если Димку попросить ещё об одном одолжении. Умереть от рук этого мальчишки – достойная перспектива. Но он не пойдёт на это. Да и подло подставлять парня… А если его спровоцировать? Благо – поводов предостаточно. Впрочем, это стократ подлее… Бред, бред! Абсурд! Безумие! Я, очевидно, схожу с ума. Но как вырваться из этого пустого пекла?
Вдруг я увидел за окном знакомую процессию. Святое семейство: мама, папа и малыш. Вера несла Антошку на руках, Димка плёлся сзади с огромной сумкой. Они шли в направлении моего дома.
Вера с порога кинулась ко мне.
-Ну, как ты?
-Лучше всех.
-Ой, ну дурной ты… дурной! – она с нескрываемым сожалением рассматривала и трогала мои синяки, – больно? Теперь и на улицу не выйдешь… кошмар!
-У меня есть розовые очки.
-Ха, розовые… скажешь тоже! Я тебе крем-пудру принесу – телесного цвета. У меня есть.
-Я всё-таки попробую скрыться за очками…
-Не надо никуда скрываться.
Антошка уже носился колбасой по квартире, пытаясь поймать мою кошку за хвост. Его вполне устраивали её просторы. И не пугала пустота, смотрящая из каждого угла. Удивительно, создалось впечатление, что он здесь бегал всегда.
-Какая у тебя смешная кошка, – сказала Вера, – на тебя похожа. Как её зовут?
-Маруся.
-Почему Маруся?.. это чёртик какой-то…
-Все кошки должны называться Марусями. А коты – Васями.
-Ему здесь нравится, – сказала Вера, показывая на Антошку. Тот уже забрался за мой письменный стол и что-то с восторгом рисовал на моей рукописи. – Он нигде в гостях себя так не ведёт. Ты ему тоже очень понравился, – добавила она еле слышно.
Я посмотрел на Димку. Он даже взглядом не выдал своей неприязни ко мне.
«Его любили кошки, дети и мамы детей… – подумал я, – и даже мужья этих мам».
-Мы тут лекарства принесли, – сказал муж мамы, доставая из сумки две бутылки сухого вина, – тащи стаканы. Она мне даже выпить с утра не позволила. И водяры взять не дала! Говорит, напьётесь.
-Пошли на кухню – всё там.
-Мы буквально на полчаса, – сказала Вера, – у нас электричка в одиннадцать.
Когда они уходили, Вера незаметно сунула мне в руку записку. В ней было написано: «пос. Дорохово, улица Пионерская, д. 7. Тебя всегда ждут».
Отрывок из романа «Зона любви»