Дни на мусороперерабатывающем заводе №2 по улице Шарикоподшипниковая, 38 шли своим чередом. Утро начиналось рано, смена заканчивалась поздно. Весь день в помещении стоял грохот конвейеров, разбавляемый веселыми (и не очень) перекличками рабочих.
– Вчера, вот, опять котят достал…
– И как?
– Не, все дохлые. Был один полуживой, так Барсик не взяла. Вот и сдох.
В это время Барсик (а это была кошка) охотилась на мышей в курилке – закрытом дворике на улице. Кошка проживала на территории завода с младых когтей, одна выжила из помета в пять котят. Только неизвестно было, оглохла она сразу или после «тяжелого детства». Тонкий животный слух не сумел противостоять гулу развитой цивилизации.
– Шаману показывал?
– Я их прикопал, не в утиль же скидывать…
– Дурья башка, как он теперь поработает?
Шаман или Шаманов Иван Иванович – бригадир, осуществляющий надзор и инструктаж, следящий за порядком во всех смыслах, а также единственный посредник между рабочими и начальством. Шаманов имел славу колдуна, ну, или шамана, все-таки фамилия обязывает. В своем самодельном кабинете, огороженном в уголке цеха он и колдовал.
Дело в том, что непригодный мусор с ленты следует убирать, он не должен попасть дальше, в саму переработку. Приходиться выуживать стекло, батарейки и прочее; отсеивать непригодное из, казалось бы, непригодного. Переполненные ящики неликвида относились к Шаманову, где тот и снижал их концентрацию, посредством колдовства: то наводил провидение на неразумных людей, то наводил порчу, в общем, действовал по ситуации. Почему так повелось – уже и не вспомнить. Может потому, что рабочие часто жаловались бригадиру на сложные условия, а тот, чтобы не допустить угнетения духа, заверял, что разберется на своем, ином уровне. Вот они и додумали за его «иной уровень». А может Иван Иванович и в самом деле умел шаманить, поговаривают, что одному мужичку заговорил грыжу на спине, а одной женщине помог устроить личную жизнь… Земля слухами полнится!
Так или иначе, стабильно, несколько раз в день кто-нибудь, да и бегал к бригадиру. Потрясая очередной стекляшкой или, потеряв веру в чудо, швыряя пустой кошелек в ящик просили об одном: навести порчу! Шаманов послушно кивал, выуживал непотребный предмет и в задумчивости скрывался за засаленными шторками кабинетика. Отомщенный рабочий возвращался к конвейеру.
Модестов работал пару месяцев. За это время выданные перчатки истончились, купить новые не хватало времени: домой возвращался лишь только поспать, где уж тут время на магазины.
– Модестов, к Шаману иди. Зовет, – вернувшийся с перекура напарник похлопал парня по плечу, дескать, давай, топай отсюда.
Модестов машинально отряхнулся перед тем, как заявиться к бригадиру. Последний же привычно сидел в старом кресле, с которого сыпалась желтая пыль, стоило пошевелиться.
– Опять котят хоронил?
Парень кивнул.
– А мне почему не сказал? – Иван Иванович шмыгнул носом, – Я бы порчу навел… Дело же такое, щепетильное.
– Не верю я во все это. Да и не гуманно на людей порчу наводить.
– Так не веришь или не гуманно? – Шаман заулыбался серыми зубами, откинувшись на спинку кресла.
Новый работник вызывал у него интерес, да и был не от мира сего. Тощий пацаненок, которому по паспорту двадцать пять едва ли выглядел на свой возраст. Со всеми вел себя сдержанно, работу выполнял без нареканий. Хочешь, на первую линию посылай, хочешь на вторую – пойдет и без вопросов. А старички любят покряхтеть, поспорить. Только вот за собой не следил: то перчатки дырявые, то каску снимет, то руки не отмоет как следует. За это ему и могло прилететь по шее от старших и опытных коллег. Но тот лишь кивал и продолжал в своем духе.
– Гуманисты, как ты, долго не живут. За руками следи. В чистоте держи. Не веришь мне как шаману, поверь как человеку.
Модестов опять кивнул и вышел. Шаман же как в воду глядел.
***
Во вторник Модестов не вышел. В среду тоже. Когда и в четверг парень не появился на работе, бригадиру прилетела жалоба от начальства, якобы, опять загульного работягу выбрал, иди и ищи теперь его сам. В отделе кадров выдали номер телефона и адрес проживания.
Трубку никто не брал, поэтому Иван Иванович, с тяжелым сердцем, отправился в общежитие, где и проживал Модестов.
Серые стены, исписанные от и до, встретили Шаманова затхлостью и сыростью. Стертые ступени привели его на третий этаж к череде разномастных дверей: где подороже, где попроще, где-то и вовсе висела шторка. Сверившись с номером квартиры, Иван Иванович постучал в выкрашенную черной краской дверь. Никто не ответил. Постучал еще раз, настойчивее, чем вызвал интерес у соседки, которая тут же поспешила выйти из сумрака общей кухни.
– Чего вы дверь ломаете-то? Не видите, нет никого!
Смутившись, Шаманов отступил на полшага назад, пропуская даму с кастрюлей вперед.
– Да вот, работника своего ищу. Загулял, наверное?
– Василек-то? В больницу увезли, еще позавчера, – женщина поравнялась с Шамановым, – Он весь желтый был, когда увезли.
Иван Иванович вежливо попрощался и поспешил выбраться на свежий воздух. От запаха капустных щей, разошедшегося по всему длинному коридору этажа, сводило живот.
Решив, что звонить в больницу смысла нет, поехал лично.
Постовая медсестра позвонила куда следует и отрапортовала, что к пациенту нельзя, пациент тяжелый, пропускают только родственников, а у Модестова В. И. таковых не имеется.
– Девушка, а хотите, я вам по руке погадаю? Вот у вас колечка-то на пальчике нет, а я погадаю, и будет? Хотите? Мне очень к парню нужно попасть, сын, как никак! Поссорились с ним на днях, вот и родителей не признает.
Медсестра было поупрямилась, но сдалась. Протянула белую ладошку, что утонула в загорелых лапах Шаманова. Он покрутил ладонь, задумчиво пожевал губы. Пощекотал холмик Венеры своим шершавым пальцем и выдал: через год замуж выскочишь, отсюда переедешь, откроешь свой салон красоты. Жених богатый попадется, увезет тебя, еще плакать от счастья будешь.
Медсестра захихикала, прикрыв рот свободной рукой.
– Вот скажите тоже! Ладно, папаша, поднимайтесь на второй этаж, палата в начале коридора. Один ваш Модестов лежит. Только на пять минут, больше нельзя. Бахилы и маску наденьте!
Иван Иванович расплылся в улыбке и поспешил к лифту. Лестницы его уже утомили.
В светлой и скромной палате было прохладно, даже холодно. Модестов лежал ровно на спине, натянув тонкое казенное одеяло до носа, выделявшегося на белом желтым пятнышком.
Шаманов нырнул в комнату словно преступник: оглядываясь и на носочках. Как начать разговор он не знал. Вид парня нагонял резь в глазах. Казалось, что перед ним лежит не человек, а восковая копия.
– Ну, что говорят? – хриплый голос Иван Ивановича отозвался шепотом.
– Гепатит, – паренек хотел отвернуться, но боль заставила замереть в одном положении.
– Вот, говорили тебе, руки мыть надо! – Шаманов было рассердился, но тут же осекся, заслышав глухие шаги в коридоре.
Выждав паузу, он продолжил:
– Давай я тебя вылечу! Живо на ноги у меня встанешь! Встанешь и побежишь!
– Не верю я в ваше колдовство! – Модестов хотел прикрикнуть, но не вышло.
– А ты возьми и поверь! Много ли с тебя надо? Все равно вылечу! Молодой, вся жизнь впереди, а помирать собрался. Эх, ты-ы!
Не дожидаясь ответа Шаманов плюхнул свою ладонь на желтый лоб Модестова. Закрыл глаза и тихо завел ровную песню. Так и стоял над ним, пока дверь не открылась и в палату не вошел врач.
– Кто вас впустил?
– Я папа этого мальчика. Понимаете, мы поругались на днях, и вот…
– Папа? Василий сказал, что он сирота.
– Мы поругались, и… – Иван Иванович настаивал на своем, вытесняя доктора из палаты своей грузной фигурой.
Доктор, нехотя, но покинул крохотную комнату, где двоим не развернуться.
– Какие у него шансы? Выкарабкается?
Врач вздохнул и потер усталые глаза.
– Что могли – сделали. Сейчас все зависит от Василия. Организм молодой, но ослабленный. Нужен отдых и покой. Мы за Васей наблюдаем.
Шаманов кивнул, схватил руку доктора и сжал.
***
– Так это правда? У Шамана сын объявился?
– Скажешь тоже…
– Да ведь похож! Одно лицо!
– Ты свои очки давно протирал? Или по каске настучали? Какой он ему сын? Отчество одинаковое, так сразу сын, что ли?
Дни на мусороперерабатывающем заводе №2 по улице Шарикоподшипниковая, 38 все также шли своим чередом. Барсик ловила мышей в курилке, избегая чужих рук, норовящих погладить толстую белую кошку. Шаман колдовал над неликвидным мусором, время от времени отпрашиваясь с работы и навещая Модестова в больнице. Поползли слухи, что это его сын, которого он потерял, когда попал в места не столь отдаленные. Другие говорят, что все было не так, и сын его не родной, а по первой супруге, фамилию которой он и взял, когда скрывался. Третьи говорят, что Шаманов специально назвался отцом Модестова, но в эту теорию мало кто верит, почему-то.
Модестов идет на поправку, но тяжело. В колдовство все еще не верит, но Шаманова терпит. Он приносит ему фрукты, рассказывает новости с завода, например, снова нашли котенка, живой, и Барсик его приняла, учит ловить мышей. Модестов верит в слова бригадира, его желтый воск тает, давая живому румянцу место на впалых щеках.
*Все имена и события в произведении вымышлены, любые совпадения с реальными людьми, живыми или мертвыми, случайны.