-1-
Планы на лето у Пашки Григорьева были грандиозные. Надо съездить в Екатеринбург проведать родителей, затем планировался поход с ребятами на байдарках по Карелии, а еще он хотел выкроить время и поработать в лаборатории. Учился он на физическом факультете МГУ. Защитил диплом бакалавра, успешно с отличием окончил первый год магистратуры. Ему прочили место в аспирантуре и дальнейшую работу на кафедре.
Но сначала в Екатеринбург. Звонить и предупреждать о своем приезде он не стал, а решил сделать родителям сюрприз. Но вот какая вышла незадача, так рано его не ждали. По приезде домой обнаружил, что родители купили горящие путевки на юг и улетели утром, в день его приезда. Зато бабушка Марья Петровна или Марьюшка, как ее меж собой называли, была несказанно рада видеть любимого и единственного внука. Посовещались они и решили, поскольку родители давно не были на море, да и путевка на две недели, тревожить их не стоит, а поедут-ка они с ней на дачу, в Зюзелки.
Сборы были быстрыми, нагрузили две сумки, одну с продуктами, вторую с одеждой и на следующий день, утром вызвали такси. До Зюзелок доехали сравнительно быстро, это тебе не Москва, где через каждый километр пробки. Ну и погода как под заказ, встретила их солнцем и теплом.
Участок под застройку получал еще Пашкин дедушка, когда работал в Полевском на Гумёшевском руднике. Дедушка умер рано и Пашка, когда учился в школе, каждое лето проводил каникулы с бабушкой на даче. Последний раз он приезжал сюда года четыре назад, после первого курса. Ему казалось, что с тех пор минула целая вечность.
Здесь прошло его детство. Места красивые известные, воспетые в Уральских сказах Бажова, было где разгуляться мальчишкам. Речка Железянка в которой они купались в ключевой воде, гора Азов, у подножья которой мечтали найти клад, а на самой горе по очереди выкрикивали женские имена. По вечерам, когда темнело и вдоль леса стелился голубой туман, испытывали себя на смелость, нужно было дойти до озерка у горы. И если кто-нибудь вдруг кричал: «Бабка Синюшка!» все давали деру. Было и страшно, и смешно.
Когда Пашка вошел в дом, какая-то теплая волна подкатила к горлу, ему показалось что он вновь вернулся в детство. В его комнате со времени последнего приезда ничего не изменилось. Железная кровать так же поблескивала никелированными спинками, а на пуховой подушке лежала бабушкина кружевная накидка. Алоэ на подоконнике в глиняном горшке прятался за белыми занавесками, с вышитыми крестиком цветочками. Фанерная этажерка с точенными ножками, бережно хранила дорогие ему с детства книги. Среди томиков Жуль Верна и сборников фантастики золотился корешок «Малахитовой шкатулки», а отдельно от них гордо, в одиночестве, стоял забытый когда-то первый том мат. анализа Фихтенгольца. В комнате пахло травами и еще чем-то очень знакомым и близким, от чего становилось немного грустно. Так, наверное, пахнет детство, лучшее и безвозвратно ушедшее в прошлое, время.
-2-
После обеда, ближе к вечеру в гости к бабушке пришли две соседки баба Нюра и баба Вера. Чудно было слышать, как они в разговоре между собой называли друг дружку девочками. Поначалу Пашку не узнали, а потом удивлялись, как же он быстро вырос. Вроде бы совсем мальчонком был, а теперь «вона парень что надо, женить впору». Бабушка поставила на стол электрический самовар, чашки от чайного сервиза, подаренного еще дедушкой, тортик, купленный в городе и коробку московских конфет. Пришлось и ему посидеть с ними, выпить чашку чая, иначе от расспросов не отделаться.
Лежа в своей комнате за ширмой, Пашка дремал под тихий разговор старушек, лишь низкий с хрипотцой голос бабы Нюры иногда выделялся на общем фоне. Разговор шел о водопроводе, который наконец-то удалось починить, о дороге, на ремонт которой не удается собрать деньги, о рассаде томатов, ценах и прочее. Казалось, что время в поселке остановилось и одни и те же проблемы обсуждаются из года в год.
- Ой Марьюшка, у нас еще одна новость, - вспомнила Нюра, - по поселку слух прошел, мол де в лесу вновь объявилась Бабка Синюшка.
- Да все это сплетни, а откуда они, так я тебе расскажу, - вмешалась в разговор Вера. – Это все Нинка-буфетчица. Она тут, недели две назад, такой цирк устроила, что вся улица сбежалась.
- Ты уж с самого начала рассказывай, - сказала Нюра.
- Ну ладно, так вот, приехала я на дачу рано по весне, когда снег только сошел. Председательша наша Зинка устроила собрание у ворот СНТ, как раз по поводу водопровода. Стоим мы, значит, несколько человек, судачим о том о сем, как вижу по направлению к нам идет женщина пожилая, вроде ничем не примечательная лет этак семидесяти, не более. Сама худенькая, сохранная, среднего росточка, одета прилично, сразу видать городская. Пальтишко на ней легонькое черненого цвета, на голове синий берет, такие в наши годы по молодости носили. Из-под берета выглядывают аккуратно уложенные седые волосы, а на шее игриво так завязан голубенький шарфик в розовый горошек. В общем модница еще та, разве что губы не крашены. Вещей при ней не много, одна хозяйственная сумка на колесиках. Постояла она, посмотрела по сторонам, а куда идти не знает. Ну и спрашивает меня:
- А как мне пройти к дому Петра Ловчева?
- Так ведь в тюрьме Петька то, - говорю. - В прошлом годе его еще посадили. А вы, извиняйте, кто ему будете?
- Тетка я ему двоюродная, - говорит. – Он попросил меня пожить в его доме, а то ведь знаете как это, нежилой то дом быстро ветшает.
- Это верно, - согласилась я, ну и показала ей дорогу. А сама то думаю, чудно как-то, Петька вроде всех своих схоронил, а про тетку никогда не вспоминал.
Весть о том, что в доме Петрухи появилась новая жилица быстро разнеслась меж соседей. Народ то у нас общительный, да и любопытство разбирает, мол кто такая. Здесь друг о дружке всё знают, рядышком живут, как в коммунальной квартире. Ну и начали мы к старушке подкатывать, мол приходите вечерком на посиделки, на лавочке поболтать, или в гости на чай с коньфетами. Только она наотрез отказывается, все ссылается некогда ей, мол работы много. Уж не знаю, что там за работа у нее. В общем необщительная, чуть заметит, что к ней кто из соседей идет, так сразу в дом уходит. Зовут ее Елизаветой Петровной, Лизкой значит. Вроде как учительницей в городе работает или работала. Поначалу то на нее как бы обижались, а потом пообвыкли и забыли. Не хочешь знаться ну и не надо. Насильно мил не будешь.
Так-то про нее и не вспомнили, если бы не одно обстоятельство. Попозже, этак ближе к лету, стали замечать у ней на участке девушку лет восемнадцати, двадцати. Казалось бы, ничего особенного нет. У школяров да студентов каникулы начались, вот и понаехали на дачу. вроде того, как твой Павел. Оно конечно дело обычное, ничем не примечательное. Другим разом никто бы и внимания не обратил, но уж больно девка хороша. Вот те честно скажу Марьюшка, уж не знаю каких она кровей.
- Да ничего особенного в ней и нет. Девка как девка, ну так смазливая малость. У нас девчата поди не хуже ее.
- Ох Нюра и любишь же ты поспорить. А чего ж за ней местные так бегали?
- Новенькая, вот и бегали.
- Ладно мож, конечно, ничего особенного в ней и нет, но то, что мужики ее сразу заприметили факт. Даже мой и тот туда же. Вслед ей посмотрит и вздыхает, мол годы у него не те, козел старый. Ну а кто такая, выяснили быстро, внучка это новой жилицы, Катенькой зовут. Девка то она городская, но видать работящая. Как приехала окна в доме вымыла, наличники белой краской покрасила, новые занавески повесила, голубенькие такие, веселенькие. Старый бурьян у забора повыдёргивала, цветочки там разные посадила. В общем не девка а огонь, быстро навела порядок.
Но зато характером, точь-в-точь в свою бабку. Тоже ни с кем не общается, от всех отворачивается, если увидит, то поздоровается и тут же поспешает, не остановится, не поговорит. Парни то вокруг нее поначалу стайкой вились. Бывало, обступят и проходу не дают. Начинают в шутку приставать. Мол ты кто такая, да откудава такая красавица, не хочешь ли с нами прогуляться и прочее. А ей хоть бы хны, она только головку свою опустит да промеж них и выскользнет. Я уж и гоняла их, а они все за свое. Ну а чтобы там схватить за руку или как-то силком задержать, нет, никто не решался. Ребята у нас хорошие, своих не обижают. Так они покрутились, покрутились, да и отстали. Видно поняли, что девка то не по их зубам.
- Да она и девчонок наших чуралась. Те ей тоже, давай дружить вместе, пойдем с нами на танцы, а она им, спасибочки, я уж как-нибудь одна. Гордая очень, - добавила Нюра.
- Ну да, - продолжала баба Вера. - Так вот. У ней, у Катерины еще ящичек такой небольшой деревянный, ну как у художников, запамятовала как называется. Она как по дому управится, ящичек, значит, через плечо и в лес, рисовать ходит, вроде как художница, что ли. А Витька, Нинкин сынок, один остался, который все никак от нее не отставал, всё ходил за ней.
- Погоди Вер, это какой Нинки то? – спросила Марьюшка.
- Нинки Степановой буфетчицы, помнишь у автобусной остановки кафе было. От нее еще мужик ушел, потому что выпивать стала. На пенсии сейчас, пьют на пару с сыном. Сама спилась и сына спаивает. Как напьются, так и гоняют друг дружку. То она сына лупит, то он за матерью по огороду бегает. Не дай Бог, семейка еще та.
- Ох девочки и откуда только у людей деньги на это зелье?
- Как откуда, на пенсию матери и живут вдвоем.
- Я слыхала, что они в городе квартиру сдают.
- Может быть, - согласилась баба Вера, - Ну так вот, сынок ее Витька переросток, он постарше то твоего Пашки, а все с малолетками якшается. Нигде не работает, да и не работал никогда, специальности никакой, от армии его мать откосила. Вот он то всё и донимал Катерину своими дурацкими прибаутками. Она и гнала его, сама видела, а он вроде, как и не понимает, все одно проходу ей не дает.
Уж потом Маланья, Нинкина соседка, сама мне рассказала с чего всё началось. Она у Нинки в подружках ходит, выпить тоже не промах. Вот сидят они, значит, у Нинки, бутылочку красненького распили и так мол им хорошо, что душа поет. И тут вдруг вбегает Витька, весь грязный, одежа в клочья порвана, мокрая, лицо и руки исцарапаны до крови. А самого так и трясет, зуб на зуб не попадает. Ну Нинка как увидела, причитать стала.
- Ой сыночек мой и кто тебя так уделал и за что? - А он мычит, ничего сказать не может, только зубами стучит. Она ему, значит, стакан вина налила, он как выпил так вроде бы полегчало и говорит:
- Мам я ведь честное слово к ней даже не притронулся, а она … , - и опять его трясет. Ну Нинка ему еще налила, да и сама хлебанула.
- Да кто она то? - а Витька:
- Катька, новой жилицы внучка. Я ведь только хотел посмотреть, чего она там в лесу рисует, а она как толконёт меня. Упал я, головой об камень стукнулся, только хотел встать смотрю, а заместо Катьки бабка ее стоит, страшная такая, волосы длинные седые и спрашивает меня:
- Чего мол, на старушек потянуло? - А сама то руки ко мне так и тянет, так и тянет. А одна рука длинная, костлявая хвать меня за ногу и держит, не пускает, а сама шипит:
- В колодце утоплю! - Ну уж тут я как завизжал, она меня и бросила. А дальше с испугу и не помню, как через лес бежал. Вот и ободрался весь, рожу раскравил, а голос то её всё бубнит в ухо:
- Еще увижу в колодце утоплю. - Кончил он рассказывать, а его опять колотун со страху бьет. Ну тут Нинка то и взорвалась:
- Я этой ведьме покажу! Я выведу ее на чисту воду! - И, значит, к дому новой жилицы, а Маланья за ней.
- Вер, небось по пьяни еще и не то почудится.
- Так и я о том же.
- Ладно ты дальше то рассказывай, - поторапливала баба Нюра.
- Ну так вот! Как Нинка то побежала к дому новой жилицы, я в то время у себя в огороде копалась. И слышу орет:
- Выходи ведьма старая! Я тебе патлы то обрываю, зелки твои повыколю! Стерву свою молодую не прячь, все одно достану! - Ну и матом прям, сразу видать пьяная. Народ стал стекаться на крики. Бабы, мужики подходят, ну и я побежала посмотреть, что там случилось. А ей того и надо, только сильнее распаляется.
- Вишь что удумали, Витьку моего утопить! Понаехали тут! Выходи, говорю, все одно не спрячешься, ведьма старая! – Нинку то давно знают, баба скандальная, а народу все одно, только посмеиваются да любопытствуют чем кончится. А она не унимается кричит:
- Выходи, а то все стекла побью! - и камни начинает бросать в окна. Ну тут уж мужики попытались усмирить ее, да куда там, в драку с ними лезет. А никто и не заметил, что жилица та эта, Елизавета Петровна, позади толпы стоит молча и слушает, значит. Потом протиснулась к своей калитке, поворачивается к Нинке и так спокойненько говорит:
- А ты Нина сначала проспись, а потом и приходи ко мне, тогда и поговорим. Нинка опешила от неожиданности, стоит, вся обмякла и молчит. Только Елизавета ушла, она снова, но уже без запала:
- Погодь, я на тебя милицию натравлю, пусть проверят кто ты такая! - И пошла, шатаясь к себе домой, а за ней и все потихоньку разошлись.
Вот Нинка с Маланьей слухи то и распускают, что мол эта Елизавета и есть самая настоящая Бабка Синюшка. Такие дела Марьюшка у нас на поселке.
- А я после того случая наблюдать стала за новыми жилицами, - сообщила баба Нюра. – И заприметила, что вместе то бабку и молодуху никогда не видать. Токмо по отдельности или старую, или молодую. Вот теперь и думай чего.
- Прям так и не видать? Чего тут удивляться, у тебя же один глаз слепой, а на втором эта, как её, катаракта.
- Вот она пьянка до чего людей то доводит, - вздохнула Марьюшка, – совсем совесть потеряли. А Нинка, о чем только думает, ведь загубит сына.
- Да, а Витька то с тех пор с поселка исчез. Говорят, к отцу в город уехал. Может хоть там за ум возьмется. Только кому он такой нужен. А к Елизавете потом милиционер с председательшей приходили. Сережка Рулев, он уже лейтенантом стал, важный такой в погонах ходит с кобурой.
- Это который с моим то Пашкой бегал?
- Ну да.
- Надо же как быстро время летит, внуки вон повырастали, а мы все стареем, стареем.
- Да Марьюшка, что поделаешь. Ну ладно, засиделись мы у тебя, пора нам. Спасибо за угощение, еще свидимся. Пойдем Нюр.
Старушки долго прощались и наконец ушли. В комнате стало тихо.
-3-
Конечно, во всей этой истории, Пашку заинтересовала, нетрудно догадаться, внучка Катенька. Уж больно хотелось ему посмотреть, что там за красавица такая. Где дом Петрухи он знал еще с детства, неоднократно бегал к нему. Вот и стал прогуливаться мимо, надеясь увидеть девушку. День ходит, два ходит, видит она в огороде прополкой занимается, но как подступиться не знает. Никак не может найти повод, чтобы заговорить с ней. Вообще то он с девчонками никогда не знакомился, не то, чтобы избегал их, но как-то стеснялся, терялся в их присутствии. Вот и сейчас, разозлился на себя мол время только зря тратит. Дома монография по ФТТ лежит нетронутая, а он крутится тут вокруг не знамо зачем.
Только он так подумал, Катерина сама с ним и заговорила. Она как раз у калитки стояла. Волосы распустила, черные такие, волнистые, в волосах лента голубая, аккурат под цвет ее глаз. А глаза то синие, а при ярком свете голубые как небо после дождя, прозрачные, смотришь в них, будто в омут проваливаешься. И так тихонько его окликнула:
- Извините, вас Павлом зовут?
- Да, откуда вы знаете?
- Тетя Вера сказала, соседка наша. Вы же в Москве учитесь на инженера, может в электричестве разбираетесь?
- Ну, как-то так, смотря что нужно.
- Понимаете, у нас с бабушкой старый холодильник током бьется. За ручку возьмешь, а он так легонько пощипывает.
- Наверное фаза на корпус села. Вы попробуйте вилку перевернуть.
- Я в этом не понимаю, вдруг что-нибудь не так сделаю, - и пригласила его в дом.
Со времен Петрухи в доме почти ничего не изменилось, лишь комната рядом со старой печкой преобразилась. На столе новая скатерка застелена, занавески веселенькие на окнах, а стены увешаны рисунками. Всё пейзажи здешних мест. Тут тебе и Азов-гора, и вид с горы на Полевский, и вечерний лес, окутанный голубым туманом. Написаны акварелью, да так здорово, как будто настоящий художник рисовал. Пашка смотрит, удивляется.
- Красиво, неужели это вы нарисовали?
- Да, мне нравятся здешние места.
- У вас талант, я бы так не смог.
- А вы попробуйте, это не сложно. Хотите я вас научу?
- Да, но только я боюсь, что окажусь нерадивым учеником.
- Завтра утром подходите к калитке, я возьму этюдник, и мы с вами пойдем на малый Азов. Места там просто бесподобные, тогда и посмотрим получится из вас художник или нет.
Они ещё поговорили о том о сем, Пашка уже собирался уходить, да вспомнил про холодильник. Холодильник был старый, «Север», ещё Петькиной бабушки. Отодвинул его от стенки, осмотрел заднюю панель, затем вынул вилку из розетки, перевернул и снова вставил, поменял, значит, фазу и ноль. Бить током перестало. Катя даже удивилась что все так просто.
- То-то бабушка обрадуется.
- А где она, что-то ее не видно?
- В город уехала, в поликлинику. Артрит у ней, кисти рук побаливают, - сказала Катя и улыбнулась.
-4-
Так они и познакомились. Конечно, художник из Пашки никакой, но он не расстраивался. Вместе они ходила на малый Азов. Там было не так людно, да и почище чем на самой Азов-горе. Катя делала зарисовки карандашом, акварелью, иногда рисовала пастелью. И, как бы между делом, расспрашивала его о Москве, об университете, о планах на будущее. Он стажировался на кафедре физики твердого тела, рассказывал про установку, которую они строят для выращивания искусственных кристаллов. Про кристаллы она слушала с интересом. Сначала не верила, что кристаллы можно выращивать, почти как растения, да еще такие большие. Потом долго удивлялась, даже какие-то вопросы задавала.
С ней было легко. Когда он замолкал и терялся, она приходила ему на помощь и сама начинала что-нибудь рассказывать. В основном, конечно, всё про художников, про технику живописи на камне, на дереве. Оказывается, всему этому их учили в колледже. Так и стали они встречаться почти каждый день. Местные ребята отнеслись к этому нормально. Пашку знали давно, вроде как свой был. А вот девчонки, так те завидовали, мол приезжая, а такого парня подцепила.
Вдвоем им было хорошо. Оба любили Уральские сказы Бажова. Было в них что-то загадочное, недосказанное, непохожее на обычные детские сказки. Пашка с ней соглашался. Вспоминал как ребята на первом курсе зачитывались «Малахитовой шкатулкой», которую он брал с собой в университет. Книга ходила по рукам, так что ему с трудом удавалось отыскать ее. А еще, в детстве, его пугали Бабкой Синюшкой, чтобы боялся и далеко в лес не ходил.
- Места здесь болотистые, можно и в трясину угодить, - пояснял он. В ответ Катя только качала головой.
- И почему все считают Синюшку какой-то злодейкой, которая так и норовит кого-нибудь утопить? Ведь Бажов имел в виду совсем другое. Девкой молодой она является только тем, кто бескорыстен да чист душою. Тех и одаривает. А тот, у кого мысли лукавые или только о богатстве печется, вот тому и оборачивается бабкой старой, чтобы пугануть или проучить. Я так думаю, что люди побаиваются от того, что души у них мелконькие, да мысли темные.
Иногда по вечерам они приходили в небольшой лесок, где на полянке местная молодежь, в основном дети разного возраста, старшеклассники, студенты, вперемежку со взрослыми устраивали танцы. Громкая ритмичная музыка перекликалась с далеким эхом зюзельских болот, как будто кто-то там, в голубом тумане, пытался подпевать. Они стояли в сторонке и молча наблюдали за танцующими. В лучах заката и наступающих сумерек, Катя казалась ему сказочно красивой.
Потом он провожал ее домой. Фонарей вдоль дороги не было, а светящиеся в избах окна лишь подчеркивали темноту. Когда приходилось обходить выбоины на дороге, их руки случайно касались и ему казалось, что между ними проскакивала искра. Затем они сидели на лавочке у Катиного дома, под большим кустом калины, и целовались. Целовались, пока Катя не вспоминала, что бабушка будет волноваться и надо идти домой. А Пашка возвращался к себе и долго не мог уснуть. Все вспоминал ее теплые губы и пьянящий запах волос.
Так и потекли деньки один за другим. Ему казалось, что ощущение счастья, на крыльях которого он летал, может длиться бесконечно долго. Наверное, он влюбился. Он не вспоминал университет, забыл про поход на байдарках, даже его установка, которой он так гордился, больше ему не нужна. Но, счастье то, оно скоротечно и к сожалению, случилось событие, которое изменило их отношения с Катей.
-5-
В тот вечер они возвращались с Азов-горы, и Катя предложила, пока не стемнело, прогуляться к Синюшкиному колодцу. Пашка знал это место. Раньше там был родник, из которого брали воду. Вот администрация поселка и решила, что именно там и должен находиться, известный по сказам Бажова, колодец. Обустроили как смогли. Над родником водрузили навес, с крышей из голубого карбоната, сам родник обшили плитами, раскрашенными под малахит. Сделали деревянный настил с перилами. А на самом виду установили большущий щит, на котором нарисовали девушку в полный рост, в старинном сарафане, надо понимать, ту самую Синюшку. Всё довольно просто, но так чистенько, аккуратно, по сравнению с тем, что было, конечно, не сравнить. Тем не менее, Пашка отнесся к нововведениям скептически:
- Да это вовсе не колодец, а родник, да и обустроено несколько примитивно.
- Паш, ты не прав, ты же знаешь какой бюджет у местной администрации, - возразила Катя. - Спасибо, что нашлись люди добрые, помогли. Да и не это главное. Ты подумай сколько людей приходят к источнику: местные жители, дачники, туристы. Вода то здесь из серебряных ключей, долго не портится. Может быть этим колодцем и держится в народе память о Синюшке. А ведь ей то, наверное, ничего не осталось, как только чужой памятью жить. Я думаю, что самой Синюшке понравилось бы.
- Да уж, наверное, понравилось, если из дремучих болот перебраться в обжитое место, - пошутил Пашка.
- Паш не надо так, я ведь серьезно.
Возвращались они домой проселочной дорогой, через лес. Уже на выходе увидели двух незнакомых парней, которые стояли в сторонке от дороги. Оба в спортивных костюмах, коренастые такие, чернявые. Один бородатый, второй вроде как помоложе. Стояли и ухмылялись, как будто-то поджидали их. Тот, что по старше начал хамить:
- Вот мы и встретились Катенька! Да ты я вижу хахеля завела, только что-то хлипковат он.
Пашка понял, что придется драться. Последний раз по-настоящему он дрался еще в детстве, кстати, с тем самым Витькой Степановым. Но тогда это было по-честному, один на один, до первой крови. Оба ушли с окровавленными носами, тем всё и кончилось. Здесь ситуация была серьезней. Страха не было, он знал, что не отступит до последнего, чего бы это не стоило, но в обиду Катеньку не даст. Полный решимости и сжав кулаки, он двинулся вперед, но вдруг споткнулся и упал. Уже лежа на земле, увидел, как Катя метнулась к парням и что-то сказала. Один из них протянул руку, чтобы схватить ее, но она вырвалась, повернулась и перехватила Пашку, который спешил к ней, крепко обняла его и удержала.
- Всё мой хороший, всё, успокойся, ничего страшного не случилось.
Пашка в недоумении смотрел на незнакомцев. Те замерли как статуи в каких-то неестественных позах, один с протянутыми руками, как будто ловил кого-то, второй - с открытым ртом, широко раскинув руки.
- Что с ними?
- Да так, ничего. Надо же этих отморозков как-то остановить. Они из Полевского, возле местного рынка крутятся. К нам в Зюзелки повадились, то к девчонкам пристают, то ребят наших задирают. Думают на них управы нет. Вот теперь пусть и постоят так.
- А они живые? - как-то неуверенно спросила Павел.
- Конечно, все слышат, видят, даже чувствуют, но только пошевелиться не могут.
Пашка подошел к ним поближе. В глазах обоих застыл неподдельный испуг.
- Ну вот, как-то так, мальчики, - сказала Катя. - В общем постоите здесь в лесу всю ночь до утра. Правда ночи то у нас темные, бездомные собаки бегают, да зверье разное водится: лисы там, ежи, совы, ну комарики конечно летают. Но это не так страшного, вот только если змеи наползут или ящерка в рот залезет, это другое дело. Вы уж меня извиняйте, я ни причем, сами напросились. Постойте так, подумайте, если есть чем думать, и как только солнце взойдет, тогда и убирайтесь отсюда, чтобы вашего духа здесь не было. Пойдем Паша, не будем им мешать, а то ведь темнеет, да и ветерок холодный подул.
Уже когда стояли у калитки и прощались, Пашка спросил:
- Катя, как же ты так сделала? Это что – гипноз?
- Завтра расскажу, уже поздно, надо идти спать.
-6-
Следующий день выдался хмурым. Влажный южный ветер гнал по небу серые тучи, которые обгоняя друг дружку прятались за верхушками деревьев. Они сидели на своем любимом месте, на высоком каменном выступе, меж двух высоких скал. Отсюда открывался вид на гору Азов, а где-то вдалеке в тумане, над верхушками деревьев, просматривался Белый Камень. Обычно веселая и жизнерадостная, сегодня Катя была грустной, задумчивой, как будто что-то ее тревожило. Пашка попытался ещё раз вернуться к вчерашнему разговору.
- И всё-таки, Катя, что это было?
- Я бы никогда себя не простила, если бы с тобой случилось что-нибудь нехорошее, по моей вине.
- А то, что я споткнулся и упал, тоже ты?
- Не обижайся, но другого выхода у меня не было.
- Но как ты всё это делаешь?
- Ой, Пашенька лучше бы ты меня не спрашивал. Сама не знаю. Мне достаточно только представить в уме и все само собой происходит. - Она замолчала, отошла к краю обрыва. Порыв ветра растрепал волосы, которые веером рассыпались по плечам. Долго всматривалась в синеву леса и наконец нарушила молчание.
- А ты был прав, настоящий то колодец находился где-то в окрестностях Белого Камня. По крайней мере так писал Бажов. - Затем помолчав, продолжила.
- Вчера, когда мы стояли у колодца, я подумала, что Синюшка, наверное, очень несчастлива. Ну представь себе как можно жить, оставаясь «всегда старой и всегда молодой»? Как могут старая и молодая уживаться вместе? Молодая хочет радости, света, солнца, в конце концов простой человеческой любви, а иногда просто по-детски пошалить. Ну а старая что? Нам так нельзя, не положено, мы навеки приставлены к местным богатствам. От нас зависит кому их открыть, а кому нет. Но открывать то, Паша, некому, особенно в последние годы. Извели старателей, вне закона они теперь. Потому и забывать Синюшку стали. А жива то она, пока её помнят да верят в неё. А как потеряется вера, порастёт всё травой, забудут её, так и помрет старушка, а вместе с ней и девка молодая. Грустно как-то становится. Правда?
- Ты всё это придумала, или тебе кто-то рассказал?
- Будем считать, что придумала. - Катя присела на краешек большого валуна.
- А чтобы ты ей посоветовал, может бросить всё пока молодая, выйти замуж, нарожать кучу детей, варить щи мужу. Прожить оставшуюся жизнь как обычные люди?
Катя вопросительно смотрела на Пашку. Он немного растерялся, затем неожиданно для себя самого выпалил.
- Выходи за меня замуж, я люблю тебя. - Она засмеялась, подошла к нему обняла за плечи и поцеловала в щеку.
- До чего же ты хороший, Пашенька, спасибо тебе, и душа у тебя чистая, светлая, но не положено мне. Бабушка будет ругаться, куда же мне без неё… - и грустно улыбнулась. - Мы немного повздорили с ней. Она, как и все пожилые люди, надеется, что вернутся старые времена. Вновь по лесам пойдут старатели, не денег ради, а из-за любви к красоте камня. А за ними появятся и мастера и снова загремит на всю страну слава уральских умельцев. И жизнь её обретет смысл. Ну а куда я без бабушки? Так что с замужеством придется повременить.
Послышались глухие как артиллерийская канонада раскаты грома. Со стороны Полевского медленно наползала черная грозовая туча.
- Смотри сейчас начнется дождь, бежим домой. - И, как бы в подтверждение ее слов сверкнула молния, а вслед за ней оглушительный залп грома рассыпался многократным эхом по окрестным болотам. Взявшись за руки, они побежали в сторону поселка. Уже в самом поселке их догнали первые крупные капли дождя, а затем и настоящий летний ливень.
- Снимай кроссовки, пойдем босиком, - сказала Катя. Они шли под струями дождя, плечом к плечу, прижавшись друг к другу. Затем долго стояли, обнявшись на крыльце Катиного дома, пережидая дождь. Наконец ливень прекратился, лишь отдельные крупные капли взрывались пузырьками в лужах воды.
- Ну вот и всё. Дождь кончился. Ты можешь идти домой, а меня ждет бабушка.
У Пашки защемило на сердце, он чувствовал, что теряет Катю, теряет навсегда.
- Обещай мне, завтра я приду к тебе и всё будет по-старому. Правда?
- Понимаешь Паша, у каждого свое предназначение. Это как на экзаменах, какой билет тебе достался на тот и надо отвечать, а не на тот, на который хотелось бы тебе или мне. Обещаю, ты еще встретишь свою Катеньку. А сейчас иди, мне нужно побыть одной. Завтра приходи, но только после обеда во второй половине дня. - Она обняла его и ласково поцеловала в губы.
Всю ночь он не спал. Умом понимал, это была их последняя встреча, но ещё теплилась надежда, что они обязательно увидятся. На следующий день, Павел не стал дожидаться полдня, а уже утром побежал к дому Катеньки. Каково же было его удивление, когда увидел на входной двери большой висячий замок. Он ходил вокруг дома, заглядывал в окна, но дом был пуст, никого в нем не было. Соседка баба Вера окликнула его.
- Паш, ты Катеньку ищешь, так уехала она сегодня, прям перед твоим приходом.
- А Елизавета Петровна дома?
- Так та еще вчера вечером попрощалась. Да, чуть не забыла, Катя просила передать тебе пакет. – Она сбегала в дом и принесла большой пакет, завернутый в газету и оклеенный скотчем.
– А ты можешь догнать её, если поспешишь. - Пашка побежал к автобусной остановке, но, к сожалению, не успел. Издалека увидел, как от остановки отъезжал автобус, который увозил Катю, увозил, как оказалось, навсегда. Дома он распечатал пакет. На листе ватмана, наклеенном на картоне, пастелью был нарисован портрет девушки. Это была его Катенька, она смотрела на него и грустно улыбалась.
Эпилог
Эту историю рассказал мне непосредственный участник тех событий Павел Николаевич Григорьев. Я лишь пересказал её как мог, немного приукрасил, да имена и фамилии изменил. Мало ли кто узнает себя - обижаться будет. А был я тогда в командировке в Полевском, и мы случайно с ним встретились на малом Азове. К тому времени Павел Николаевич уже окончил аспирантуру, защитился, работал на кафедре руководителем лаборатории.
Так вот, самое интересное то, что он всё-таки встретил свою Катю. Встретил в Москве, зимой того же года. Она была студенткой третьего курса медицинского факультета. Самое удивительное и необъяснимое, было то, что она как две капли воды похожа на его Катеньку, да и характером такая же легкая, жизнерадостная. Иногда ему казалось, что она и есть та самая Катенька, с которой он так неожиданно расстался летом. Весной они расписались. У них с Катей родилась дочка, Танюткой назвали, красавица, вся в маму, скоро в школу пойдет. В общем, можно сказать, что жизнь сложилась счастливо.
Но каждый раз, когда он приезжал в Екатеринбург проведать родителей, какая-то неведомая волна накатывала на него, поднимая из потаенных уголков памяти воспоминания о той первой Катеньке. Какая-то необъяснимая сила влекла его снова и снова, на это самое место, где у него состоялся с ней последний разговор. И он опять, уже в который раз, безуспешно пытался найти слова чтобы убедить её, не предпринимать каких-либо опрометчивых шагов. Он ругал себя, за то, что тогда оставил ее одну, оставил наедине со своей болью. Одну, обреченную на одиночество в этом мире, всегда оставаться старой и всегда молодой, так никем и не понятой.