Милая Ольга!
Если сейчас читаешь эти слова, значит, любишь, признаёшь.
Всегда относилась к тебе, как к самой лучшей подруге. Уважала и уважаю, ценила, ценю.
Ты единственная, кто способен сказать правду в лицо. Ты знаешь, что в общении я не сильно приятна. Но ты меня любишь, принимаешь такой, какая есть, не прося лишнего взамен.
Ольга, твоя безусловная преданность, способность прийти на помощь, пусть ругая за промахи, отчитывая за оплошности, всегда были дороги мне.
Милая Оля, ты одна из тех, о чьём здравии молюсь. Будь счастлива дорогая.
Не злись на меня из-за моего характера. Знаю, взбалмошна.
У тебя у самой была не сахар жизнь. Но у тебя было то, чего не было у меня – полная, благополучная семья. Я ж сызмальства мыкалась. Не упрёк, не зависть. Просто констатация факта.
Ты, Оля, близкий мне человек. Люблю, как сестру. Ценю, обнимаю. С теплом, Марина.
1 февраля 2024 года.
Не плачь, Оля, не надо. Глаза на мокром месте тоже. Невозможно. Как и зачем уходят в другой мир люди. Близкие, родные, соседи.
Говорят, что покойникам плохо, когда по ним плачут.
А ведь говорила ей: «Всё будет хорошо, не переживай». Её больше нет – вот оно «хорошо». Странно вышло. Добрая память.
Разговаривали буквально на днях. Её слова были: «А ведь беда, что мы теперь все разрозненны, за плотно закрытыми дверьми, не знаем даже кто живёт с нами на одной лестничной площадке».
А ещё вспоминали с ней, как в детстве в овраге запекали картофель в дотлевающем костре, вспоминали старожилов двора. Бабушек-двойняшек, инвалида ВОВ без ноги, сестёр с девятого этажа, дога с той же жилплощади.
Всё смеялись с ней при встрече, что мы здесь «Последние из могикан». А теперь – вот тебе и фитнес: нет человека. А всего-то было 59 лет почившей.
Ольга, не могу сегодня больше заниматься писаниной: рубит спать. Добрая память и твоему отцу. Здоровья твоей маме. Тебе сил, достатка. Целую.
02 февраля 2024 года.
Пустота, Оль, окутывает медленно душу. Нехорошо. Устала от разногласий, от страхов, от нелюбви к себе.
Жалеть себя – подло в наше время.
05 февраля 2024 года.
Милая Оленька! Скучала по нашим с тобою беседам. Возможно, меня скоро не будет. Не будет совсем. Не смейся – чувствую себя не самым лучшим образом.
Мелькают лица, судьбы в моей жизни. Они всегда мелькают. С тобою мы закадычные подруги. Но только с тобой.
Тот забавный день, когда мы, будучи подростками, взяли и купили бутылку водки (дети наши действительно не верят в то, что в девяностые алкоголь свободно продавали в палатках хоть пятилетним по возрасту) запомнился тебе и мне. Взяли и «Фанту». Раз продают – грех не попробовать решили тогда мы. Отмечали день рождения солиста группы «Депеш Мод».
Двое в штатском повели нас с тобой в отделение. Страх. Потом отпустили, сказав мне, что в моём возрасте «кефир надо пить», а тебе прислав после квитанцию со штрафом. Ещё пару дней и тебе б стукнуло тогда восемнадцать лет. А мне – мне было тогда почти пятнадцать. Что сказать – получили урок.
Жизнь, Оля, как холмистая местность: то резкий подъём, то ошарашивающий спуск. А всё к одному, все одинаково в целом идём к последнему своему часу. И только с годами человек становится мудрее, только не всегда уж полезно. А то, что ты говоришь, что я независтливая и добрая – то это только оттого, что понимаю: у любого человека есть живот, который просит еды. Ты без мужа с дочерью – два живота – понимаю, что нелегко, Оль.
Добрая? Обычная, Оль. И не без греха. Ладно. Притомилась, на сегодня заканчиваю строчить. Улыбайся чаще, радуйся каждому дню, от души желаю. Приятных тебе сновидений.
14 февраля 2024 года.
Не грусти, Оля. Сегодня День воинов-интернационалистов.
Иногда в жизни так не хватает дипломатичности. Ну да ладно. Что нам женщинам о дипломатии разговаривать.
На границе Абхазии и Грузии были русские миротворцы в девяностые. По речке Псоу русские пограничники. Граница России и Абхазии. Сложно, до точки сложно передавать чувства после увиденного на бумагу. Разруха, руины. Я была там в конце девяностых.
Русские всегда миротворцы.
Простые, мирные жители не хотят войн. Война – это ужас, боль, горе, нищета, болезни, грязь, чёрный цвет одежды, траур и миллионы потерянных жизней.
В тот раз в Сухуми было увидены мною брошенные дома, полуразрушенные, и едва устоявшие фундаменты от зданий, женщины в чёрном с торбами фруктов на границе с Россией. Пустынные улицы, сельскохозяйственные животные, просто так, без присмотра блуждающие по улицам.
Море.
Море не показалось мне тогда добрым, ласковым, гостеприимным и лучезарным, как его представляют. Не так уж здорово по безлюдному пляжу рядом с морской стихией ходить. Уж точно не чувствуешь себя уютно.
Удивительно, но чистая правда, что многие бежавшие из Сухуми (местные называют город Сухум) не понимали смысла той войны, не желали её. Да и как можно желать бомбёжек, взрывов и разрушений домов, жилья людей?
В городе было много мирного населения разных национальностей: абхазцы, грузины, греки, русские. Город был важным туристическим центром страны, которой нет уж более – да была такая огромная страна СССР – с хорошими экономическими связями, разрушенными в года чьей-то молодости. Те юные ребята и девушки не понимали: как в одночасье мы все стали друг другу чужими?
Ощущение было, что родились, выросли, но зачем? Потому что молодёжь той поры выросла в стране, главный лозунг которой, пожалуй, был: «Пусть всегда будет мир».
И здесь, в Москве, не будем указывать точно улицу, стояли продуктовые палатки, в которых были дружны молодые люди разных национальностей, бежавших из-за войны из родного города.
Нам, детям Московских дворов не понять было, что такое после двадцати двух часов находиться дома соответственно комендантскому часу. Нам было не понять, что такое только холодная вода только на два часа в день.
Оля, Оля. Останавливаюсь на этих строчках вспоминать. Потому что пора отдыхать. Надеюсь, дописать эту творческую работу к твоему Дню Рождения и преподнести тебе её в качестве подарка. Пока. Обнимаю.
28 февраля 2024 года.