По осенней мрачной улице, обдуваемый порывистым северным ветром, шел худощавый согбенный человек с напряженно поджатыми губами. Он нес изъедающее его чувство вины, сменившее почти побежденное, но прежде угнетающее его на протяжении жизни чувство зависти. Весь этот нелегкий груз своей уставшей от борьбы души он нес к психотерапевту, по совместительству своему школьному приятелю.
Частный кабинет врачевателя душ располагался на фешенебельной улице. В просторном холле приемного покоя мрачного посетителя встретила улыбающаяся стройная блондинка. Она с уважением и даже трепетом поприветствовала именитого гостя.
- Здравствуйте, Андрей Михайлович, рада видеть Вас! Николай Иванович уже ждет Вас. Могу предложить Вам кофе или чай?
- Кофе, пожалуйста, - буркнул в ответ Андрей, словно огрызнувшись. От привык к подобострастному отношению к своей персоне, граничащему с поклонением.
Девушка проводила его в роскошный кабинет Николая – того самого приятеля-психотерапевта. Давно студенческие приятели не виделись. Последний раз пять лет назад на встрече выпускников медицинского университета.
- Андрей, ты здорово сдал за эти годы, что я не видел тебя, - вместо приветствия сказал Николай, вставая из-за массивного дубового рабочего стола навстречу приятелю.
- Спасибо за откровенность. Не от хорошей жизни я обратился к тебе.
- Чем же твоя жизнь нехороша? Блестящий нейрохирург, о котором слава по всему миру ходит. Сколько жизней ты спас? Скольких людей сделал счастливыми? А какие гонорары получаешь? Слава о твоем богатстве, любви к роскоши и молодой красавице жене ходит по миру наравне с твоими врачебными талантами. Живи и радуйся!
- Ты лучше спроси, скольких людей я угробил и сделал несчастными...
- Ну зачем ты так. От ошибок никто не застрахован. Но хорошего хирурга они делают только опытнее и лучше.
- А я вот не могу себе простить ни одной ошибки. Но самой моей главной ошибкой была не случайность, а преднамеренное вредительство. Я надеялся, что это меня спасет, но нет...
- С этого места поподробнее. Ты уже побывал в кабинете следователя или решил начать с моего? - с кривой улыбкой пошутил Николай, пытаясь разрядить чрезмерно накалившуюся с момента появления Андрея в кабинете обстановку.
- Ты готов меня выслушать? – проигнорировал шутку Андрей. - Не как приятель, с которым мы сидели рядом на всех лекциях в течение шести лет обучения. А как хороший независимый врач-психотерапевт.
- Конечно, мы же встретились в моем кабинете, а не дома у камина за стаканом виски.
- Тогда слушай...
***
Я не общался с тобой и многими другими своим приятелями детства и юности не из-за снобизма, как многие полагают. А совсем из-за другого недуга, который не поддается лечению хирургическим путем. И название этого страшного недуга — зависть. Да, она изъедает меня с момента, как я окончил обучение и вышел во взрослую жизнь. Я достиг всяческих успехов, получил от жизни все, о чем только мог мечтать в юности. Но ужас в том, что все это не приносит мне ни капли радости. Все эти достижения, все самые важные события в моей жизни от получения красного диплома и должности ведущего нейрохирурга в лучшей клинике России, до рождения долгожданного сына не принесли мне ни капли радости. Я словно эмоционально парализованный. Я знаю об эмоциях радости только понаслышке и меня злит, что испытать эти яркие эмоции мне не дано. Меня раздражает чужая радость.
И потому меня стал сильно раздражать, вплоть до чувства ненависти, знакомый тебе Федор – мой друг со школьной парты. Талантливый художник, заводила, путешественник. Жизнь не была к нему столь благосклонна, как ко мне. Его путь к успеху и признанию лежал через лишения, страдания, предательства, бедность. Но он не сдавался и продолжал верить. С улыбкой и благодарностью встречал малейший успех. Когда ему удавалось продать за гроши очередную картину, он с радостью звал меня на чашку кофе или стакан виски разделить с ним этот успех. И всегда говорил, что истинное счастье состоит из вот таких маленьких побед. А я, переживая очередную большую победу, смотрел на него, как баран и не понимал, чему он радуется? Нищий, снимает комнату в общаге, подрабатывает дворником, чтобы заработать на краски и холсты. Стучится в двери галерей, откуда его вышвыривают, словно котенка с помойки. И все равно он не теряет оптимизм и чему-то радуется. И радуется от всей души, искренне. И пытается разделить эту радость со мной, но безуспешно.
С годами его вера и упорство дали свои плоды. Работы Федора заметил состоятельный меценат. Он устроил ему выставку, с которой начался настоящий творческий успех Федора. И тут уже не было предела его радости и благодарности жизни и тому меценату. Он был благодарен и готов расцеловать каждого покупателя картин. От его улыбки радостно становилось всем вокруг, кроме меня. Меня его радость угнетала все больше. Я завидовал не его успеху (мне хватало своего), но его умению радоваться, наслаждаться каждым моментом жизни. Меня бесила его улыбка, задорный смех. Его щедрость по отношению ко мне и окружающим. Получив первый значительный гонорар, он закатил настоящий пир, куда позвал бесчисленное количество своих друзей и приятелей. Я видел, что люди тянутся к нему. Я никогда не испытывал к себе такой любви со стороны людей, несмотря на то, что спасал им жизни. А Федору эта любовь доставалась так легко. Словно мир возвращал ему то, что он сам посылал во вселенную.
Я решил ограничить свое общение с ним. Это было несложно сделать, потому что Федор отправился в долгое путешествие по миру за новыми впечатлениями и идеями для картин. Я куда комфортнее чувствовал себя среди пациентов — больных, страждущих и обреченных на долгие муки людей. Хотя бы на время среди них я ощущал себя более счастливым. Но не эмоционально, а объективно. И я чувствовал власть над ними, зная, что могу как спасти, так и убить их. И их дальнейшая жизнь целиком в моих руках. Ну и частично на воле случая. Но и случай я всячески старался подчинить себе. Я стал хирургом не чтобы спасать, а чтобы побеждать! Побеждать смерть, мрак, муки, которые меня всегда пугали.
Но однажды, спустя годы, Федор обратился ко мне за помощью. Федор страдал от сильных головных болей и резкого ухудшения зрения. При обследовании в его мозгу была обнаружена доброкачественная опухоль, давящие на зрительный нерв. Для него, как для любого художника, зрение очень важно. Помянуя нашу старую дружбу, он слезно просил помочь ему. Он говорил, что только мне может доверить свой мозг, готов только мне под скальпель лечь. Впервые я видел его раздавленным, перепуганным. Впервые он не улыбался и не шутил. И потому совсем даже не раздражал меня. Я больше не ощущал себя раздавленным эмоциональным импотентом рядом с ним. Потому согласился помочь.
Накануне операции я много размышлял. Для меня удаление этой опухоли не было сложным делом. Я был уверен в успехе, потому что сделал уже не один десяток подобных операций. При этом где-то в глубине души мне хотелось, чтобы Федор навсегда остался таким унылым человеком. Тогда я смог бы продолжить с ним дружить. Как нейрохирург, я знаю какие гормоны, и какая часть мозга отвечают за наше настроение. Но я не представляю, как можно выключить это чувство радости от жизни, при этом не сделав человека инвалидом. Зато я знаю, как стереть память... А вместе с ней все пережитые яркие эмоции. Но как профессионал я не вправе этого делать. Ведь врач клянется не навредить.
Я не спал всю ночь накануне операции. Внутри меня боролись две личности — профессиональный амбициозный врач и завистливый, эмоционально глухой человек. Меня мучали ночные кошмары, мелькающий в окне свет фар проезжающих машин резал дремлющее сознание, словно вспышки молний. Я ворочался, покрывался испариной. В моем сознании шла настоящая борьба.
Утром я проснулся разбитый, но мне показалось, что победил профессиональный врач. Однако это так только казалось. Потому что подсознание сильнее сознания, оно управляет сознанием. Я загнал свое пагубное желание навредить глубоко в подсознание. И оно сработало во время операции. Одно неловкое движение, случайно дрогнула рука и были задеты пара мелких сосудов на пути к опухоли. Которая, кстати, была успешно мною удалена. Зрению Федора больше ничего не угрожало, головные боли должны были отступить. Я спас своего друга. Можно было подумать, что победил врач.
Но через пару часов, зайдя в реанимацию проведать Федора, я обнаружил, что он частично потерял память. Он узнал меня, своих близких. Помнил, что было пару дней назад. Но он не помнил ничего дальше пяти дней. Федор выглядел слегка удрученным и потерянным. Но все равно благодарил меня за то, что я спас его зрение и избавил от головных болей. От его слов благодарности и какой-то детской беззащитной улыбки мне вдруг стало очень тяжело на сердце.
Мне удалось стереть его память, его яркую историю жизни. И я впервые испытал к Федору не чувство зависти, а чувство жалости. Значит я исцелился от зависти. Значит я победил! Но я проиграл как врач. Я злоупотребил своей властью и навредил пациенту, нарушив клятву Гиппократа. И грош мне цена как хирургу. Все мои прошлые редкие ошибки были стечением неудачных обстоятельств. А сейчас я был единственным источником ошибки. Ничто мне не мешало провести операцию без осложнений, кроме моего бессознательного...Кроме чувства зависти, которое управляло мной, изгрызало меня и не давало наслаждаться жизнью и своими успехами. Зависть в конечном счете меня подавила, победила, растоптала, превратив почти в убийцу. Радоваться я так и не научился. А вместо чувства зависти меня теперь изгрызает чувство вины.
С той последней встречи в реанимации я стал всячески избегать общения с Федором. Хотя он пытался найти меня и еще раз отблагодарить, даже не понимая, что я с ним натворил. Мне больно и стыдно смотреть в его доверчивые глаза.
***
Николай внимательно выслушал исповедь Андрея. Ему передалось болезненное мрачное настроение пациента. Это был очень тяжелый случай. С одной стороны, Андрей сам себе поставил диагноз, признал и обособил то чувство, которое не дает ему жить полной жизнью. Многие люди подвержены этой заразе под названием зависть. Но с другой стороны, это чувство развилось до патологии.
О потери памяти Федором после операции у блестящего нейрохирурга Николай слышал. Это событие имело большой резонанс в мире медицины. Подобных ошибок хирург-светила ранее не допускал. Это стало серьезным ударом по его ранее не запятнанной врачебной репутации. Многие любили Федора не только как художника, но и как личность. Он был отзывчивым и жизнерадостным человеком, помогал нуждающимся и поддерживал талантливых людей. Потому его болезнь стала печальной новостью для очень многих.
- Дружище, у тебя сильно запущенная патология. На самом деле ты не победил чувство зависти. Это оно тебя победило, как ты верно сам признал.
- Нет, я больше не завидую Федору. Мне его искренне жаль.
- А как бы ты поступил, если бы можно было все открутить обратно и снова провести операцию?
Андрей глубоко задумался, выражение его лица еще больше помрачнело. Он представил перед собой довольное лицо излечившегося счастливого друга, который может снова творить, создавая новые шедевры живописи.
- Мне сложно честно ответить на этот вопрос, - буркнул Андрей.
- Это ожидаемо. Я могу помочь тебе, попытаться излечить твою израненную психику. Но это будет долгое комплексное лечение, включающее в себя психоанализ, гипноз и медикаментозное лечение. Это может занять годы. Ты готов?
- А ты уверен, что я не излечился сам? Мне бы теперь совесть заглушить.
- Ну тебе бы не помешало еще научиться радоваться жизни, разве не так? А степень твоего излечения от зависти мы можем легко сейчас проверить. Если ты извел из себя это разрушительное чувство, то новость, которую я тебе сообщу, избавит тебя и от терзаний совести. А если нет, то тебе будет очень больно. Ты готов услышать эту новость?
- Да, - подумав, ответил Андрей.
Николай внимательно смотрел на своего приятеля. Он выглядел измученным, бледным, щеки запали, глаза поблекли. Сложно было поверить, что это выдающийся успешный нейрохирург, которого на операции приглашают ведущие клинки мира. Человек, достигший в жизни всего, о чем только можно мечтать: уважения, денег, поклонения, всеобщей благодарности. Он не имел только одного — любви. Потому что сам не способен был испытывать это прекрасное чувство. Наверное, истинная любовь не уживается с завистью.
Продолжая пристально наблюдать за Андреем, Николай медленно и отчетливо сообщил: «Федору удалось полностью восстановить свою память за эти несколько месяцев. И помогли ему в этом его картины. Рассматривая свои работы, он стал вспоминать места, в которых бывал и испытываемые при этом эмоции. Почитатели его таланта, узнав о беде, приносили ему в студию ранее купленные картины, чтобы он по крупицам, словно мозаику, восстанавливал память. Портрет любимой жены напомнил ему историю знакомства, средиземноморское побережье напомнило о счастье отцовства (именно там родились его дети), старый дом напомнил детство. Картины передают эмоции, а значит они способны восстановить и эмоциональную память. Но, как врач, я посмею предположить, что со временем в его мозгу появились новые нейронные связи и здоровые сосуды взяли на себя функции поврежденных. И все же в этом ему помогли, запустив резервные силы мозга, именно картины, его главные детища, которые сохранили эмоциональную память художника на века.»
Андрей внимательно слушал Николая. И его лицо постепенно искажалось в страшной муке. Федору снова повезло, он снова счастлив, улыбается и радуется! Он снова творит, украшает этот мир, дарит любовь и купается в ответной.
Глядя на искаженное лицо Андрея, Николай, будучи атеистом, впервые поверил, что ад существует. И существует он на земле, совсем рядом. И этот ад нельзя впускать в свою душу. Потому что уже никакой врач не поможет излечиться. Одна надежда на священника и жизнь в монастыре.