Тревожный октябрь. На подступах к Москве

            

              Командир 296-го противотанкового артиллерийского полка 16-й Армии Западного фронта капитан Алёшкин Николай Сергеевич, 1910 г.р.  Окончил Первое Ленинградское артиллерийское училище. Участник Советско-Финской войны. В первые дни войны участвовал в приграничных сражениях в Литве, затем на псковском направлении.  В октябре 1941 года полк переброшен под Москву.
       Перед превосходящими силами противника противотанкисты Алёшкина героически обороняли Волоколамское шоссе, дважды были окружены, но выстояли и выполнили все поставленные командованием задачи. Уже 31 октября 1941 года начальник артиллерии 16 - й Армии генерал - майор Казаков В.И. представил отважного артиллериста к ордену Красного Знамени.
       Герой битвы под Москвой прошёл всю войну, победу встретил в Восточной Пруссии. За мужество в боях награждён тремя орденами Красного Знамени, Кутузова третьей степени, Александра Невского, Отечественной войной первой и второй степени, двумя орденами Красной Звезды и медалями.               



   Н.С. Алёшкин
               
                НА ПОДСТУПАХ К МОСКВЕ

               Октябрь 1941 года, сырая промозглая осень. Наш 296-й противотанковый артиллерийский полк, погрузившись в эшелоны, отправляется на фронт. Ночью эшелон идёт по окружной железной дороге московского узла. Мы с комиссаром полка - батальонным комиссаром Гумеровым - стоим у открытых дверей теплушки м вглядываемся в тёмное московское небо, по которому шарят тусклые лучи прожекторов. Из соседнего вагона доносится песня: "Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой". Это поют бойцы третьей батареи.
       Положение на фронте было очень тяжёлое. Второго октября немецко-фашистское командование объявило о генеральном наступлении на Москву. Наши войска, изнурённые тяжёлыми боями, отходили. Фашистские орды приближались к Малоярославцу, Можайску, Волоколамску, Клину.
       Пятнадцатого октября мы прибыли на станцию Клин и тут же форсированным маршем пошли к Волоколамску.
       Была непроглядная ночь. Густой мокрый снег залеплял окна кабин, мешал вести машины. Но всеми владело одно желание - скорее вперёд.
       Утром шестнадцатого мы уже находились в лесу около Волоколамска. В десять часов я рапортовал генерал-майору артиллерии В.И.Казакову:
   - Товарищ генерал, двести  девяноста шестой противотанковый артиллерийский полк в полном составе прибыл в ваше распоряжение. Полк готов выполнять любую задачу. Командир полка капитан Алёшкин.
   - Хорошо, - сказал генерал и, поздоровавшись со мной, указал на карту, лежавшую перед ним на столе, - смотрите.
       Я посмотрел на карту, и сердце у меня сжалось: западнее Волоколамска густо синели условные знаки немецких танков.
       Поставив мне задачу, генерал Казаков заключил:
   - Учтите, вы будете драться вместе с дивизией генерала Панфилова.
   - Понятно, товарищ генерал, - ответил я, - будем стоять насмерть.
       Двумя часами позже я был вызван к командарму генерал-лейтенанту К.К.Рокоссовскому. Когда я доложил ему о прибытии полка, он пригласил меня сесть и спокойно спросил, известна ли мне обстановка на фронте армии и в какой мере подготовлен полк, чтобы выполнить поставленную задачу.
       Я ответил ему словами, сказанными генералу Казакову.
       В это время в дверь постучали и вошёл какой-то генерал.
   - Вот, кстати, - сказал командующий. Товарищ Панфилов, прибыл командир противотанкового полка, который придаётся вам.
   - Вот и замечательно, - сказал генерал И.В.Панфилов, пожимая мне руку, - а то артиллерии у меня маловато.
       Командующий наклонился над картой и что-то стал объяснять генералу Панфилову. Затем поднялся, посмотрел на всех присутствующих и сделал небольшое напутствие, которое сводилось примерно к следующему: немцы хотят пройти по Волоколамскому шоссе в Москву и бросают в бой все силы. Наша задача: стоять насмерть, но врага не пропустить.
       Я вышел из штаба в каком-то необычайно приподнятом настроении. Вся деловая, размеренная обстановка в штабе и особенно простые, убедительные слова командарма вселили в меня уверенность, что мы действительно выстоим и врага в Москву не пропустим.
       Получив от генерала Панфилова задачу, я повёл свой полк в деревню Осташево. Здесь, расположившись на юго-западной окраине деревни, мы всю ночь окапывали свои орудия непосредственно в боевых порядках пехоты.
       Следующий день прошёл сравнительно спокойно. Противник никаких действий не предпринимал и лишь изредка обстреливал наши окопы. Но по всему чувствовалось, что надвигается что-то зловещее.
       Мы с комиссаром полка решили обойти все расчёты орудий, поговорить с людьми - перед боем это особенно важно.
       - Ну как, товарищи, ударим по фашистам? - весело спрашивал Гумеров.
   - Ударим, товарищ комиссар, не впервой нам немцам жарку поддавать, - отвечали бойцы.
       И это было правдой, так как наш полк - выходец из подразделений противотанковой артиллерийской бригады полковника Н.И.Полянского, крепко дравшейся с фашистами ещё под Шауляем в начале войны. И хотя после переформирования в полк влилось много новичков, в нём осталось ещё немало людей с хорошей боевой закалкой.
       Под вечер я возвратился на свой наблюдательный пункт. Посмотрев в стереотрубу, я увидел примерно в трёх километрах большую группу вражеских танков, которые вскоре скрылись в лощине.
       Раздался телефонный звонок. Это генерал Панфилов вызывает меня на командный пункт командира стрелкового полка. Спешу к нему.
   - Товарищ Алёшкин, видели танки?
   - Видел, товарищ генерал.
   - Так вот, имейте в виду, с рассветом ожидается наступление немцев. Вы с Капровым стоите на главном участке. Учтите это.
       Наступает тревожная ночь. Со стороны противника слышится шум моторов, то и дело вспыхивают и быстро гаснут огни фар. Над головой со свистящим шелестом летят снаряды и рвутся где-то впереди. Это наша артиллерия ведёт огонь по врагу.
       Утром гитлеровцы открыли сильный артиллерийский огонь. Он длился около тридцати минут. Затем появилась авиация и стала бомбить наши позиции. Вдруг всё стихло. Мы с комиссаром выглянули из-за бруствера, так как стереотруба была разбита осколками разорвавшейся бомбы, и одновременно воскликнули: "Смотри!"
       По полю, покрытому белым снегом, двигались танки и бронетранспортёры. Их было много, и шли они прямо на наши боевые порядки.
       Артиллерия с закрытых позиций открыла по ним огонь. То там, то здесь вздымались серые всплески земли и снега, но стальная лавина неумолимо ползла вперёд.
       Желая подпустить танки как можно ближе, чтобы бить наверняка, я передаю приказание батареям по телефону:
   - Без моей команды не стрелять!
       А танки всё ближе и ближе. Вот они открывают огонь по траншеям, в которых находится наша пехота.
   - Огонь! - подал я команду.
       Орудия наших батарей рявкнули частыми выстрелами. Вот загорелся один танк, второй, несколько мгновений - и вспыхнули ещё три танка. Точная работа!
       В нашем расположении часто рвутся снаряды. Это ведёт огонь немецкая артиллерия.
       Проходит примерно пятнадцать минут, которые кажутся мне долгими часами. На поле боя десять полыхающих костров - горят вражеские танки. Орудия по-прежнему в быстром темпе ведут огонь. Большая группа немецких танков движется к безымянному ручью. Там вторая батарея Крепского. Трудно ей будет.
       Наконец раздаётся телефонный звонок.
   - Товарищ капитан, - докладывает старший лейтенант Крепский, - сжёг восемь танков, двенадцать перешли ручей и находятся в двухстах метрах от батареи. Три орудия вышли из строя, веду огонь одним...
   - Держитесь, Крепский, помогу.
       Бой идёт с неослабевающей силой. Вражеские танки атакуют группами то тут, то там. Попав под огонь наших батарей, они отходят и снова атакуют.
       В полдень небо затянулось тучами - и начался буран. Бой стих. Фашисты прекратили атаку. Уцелевшие танки отошли назад, но пехота противника залегла и продолжала стрелять по нашим боевым порядкам. Изредка рвались вражеские снаряды.
   - Товарищ командир, вас к телефону.
       Взяв трубку, я услышал спокойный голос генерала Панфилова.
   - Артиллерист, как дела?
   - Всё в порядке, товарищ генерал.
   - Держитесь до вечера и смотрите за левым флангом, я за него опасаюсь, - приказал генерал.
       Наступил вечер. Воцарилась непривычная тишина. Только где-то в стороне слышался гул артиллерийской канонады.
       Поздно вечером в штаб полка приехали командир и начальник артиллерии дивизии. Мы с комиссаром поспешили туда.
   - Ну как успехи? - спросил генерал Панфилов, когда мы вошли в помещение штаба.
       Я доложил ему результаты боя. Генерал, немного подумав, сказал:
   - Немцы обошли нас слева. Дивизия ночью отходит на новый рубеж. Вам с батальоном держаться здесь до шести часов утра, после чего отойти побатарейно на Спас-Рюховское и там занять оборону. Задача - не пропустить танки противника на Волоколамск.
       Когда генерал уехал, я вызвал в штаб командиров батарей и поставил перед ними задачу.
       Спать, конечно, и в эту ночь не пришлось. Мы с комиссаром пошли по батареям. Надо было повидать людей и подбодрить их после такого тяжёлого боя, проверить, всё ли предусмотрено для ночного боя.
       Первая половина ночи прошла сравнительно спокойно. Дивизия по частям снималась и уходила назад, на новый рубеж. Мы остались с одним батальоном.
       Начался обстрел. Нашу деревню гитлеровцы подожгли зажигательными снарядами.
       Около двух часов ночи в юго-восточном направлении послышался шум моторов. Там стояла батарея старшего лейтенанта Шрамко. Он доложил:
   - Товарищ капитан, танки.
   - Подпустить ближе и держаться! - ответил я.
       Ещё несколько томительных минут - и заговорили орудия Шрамко. Затем послышались крики "ура". Посылаю туда офицера, тот возвращается и докладывает:
   - Вышли на свет пять немецких танков и четыре бронетранспортёра с пехотой. Два танка и автоматчики атаковали второе орудие. Атака отбита, уничтожен один танк. Немцы отошли.
       В таких коротких схватках мы провели весь остаток ночи.
       Перед рассветом посылаю разведчиков узнать, что происходит в деревне, на окраине которой мы стоим.
       Разведчики вскоре вернулись и доложили, что на противоположной окраине Осташево стоят до двадцати немецких танков и бронетранспортёры.
       В шесть часов докладываю по телефону обстановку в штаб дивизии. Следует приказание отходить побатарейно.
       Вызываю к себе старшего лейтенанта Шрамко и приказываю его батарее отходить последней.
   - Задача понятна и будет выполнена, товарищ капитан, - твёрдо отвечает он.
       Я очень ценил этого молодого, красивого и необычайно смелого офицера, и мне было как-то не по себе от сознания, что я его оставляю на такое опасное дело.
       Чтобы скрыть своё волнение, я спросил:
   - Вы что-то ещё хотели сказать, Шрамко?
   - Да, товарищ капитан. Если что случится, сообщите матери, что я честно сражался за нашу любимую Родину за нашу Москву.
       Я обнял его, и он пошёл уверенным шагом, озарённый светом пожара.
       На рассвете Шрамко погиб, стоя возле орудия, в неравной схватке с фашистскими танками.
       Полк отошёл на новый рубеж. В Спас-Рюховское мы прибыли в тот же день. Целую неделю гитлеровцы не предпринимали против нас никаких действий, и мы это время использовали для оборудования своих позиций. Сделали всё, чтобы устроить фашистам достойную встречу.
       Утром двадцать пятого октября бои возобновились. Противник начал артиллерийскую подготовку по деревне Рюховское, что в трёх километрах от нас. Мой наблюдательный пункт находился на церкви, и я отчётливо видел в бинокль, как на боевые порядки 289-го артиллерийского полка майора Ефременко двинулись немецкие танки. Полк открыл огонь, и всё заволоклось дымом. Доложив по телефону в штаб дивизии обстановку, я получил приказание быть готовым к отражению танковой атаки.
      Вражеская авиация несколько раз принималась бомбить наши позиции, но зенитная батарея сбила три самолёта, и бомбёжка прекратилась. Однако не это меня волновало.
       В Рюховском напряжённо грохотали орудия нашего соседа. Мне были видны горящие немецкие танки. Через офицера связи я узнал, что полк майора Ефременко отражает одну атаку за другой и что положение его тяжёлое. Очень хотелось помочь своим товарищам, но нельзя было нарушать приказ.
       Примерно в полдень я увидел, как в тылу боевых порядков полка Ефременко показалась отходившая наша пехота, в вслед за ней показались немецкие танки. Я насчитал больше семидесяти. Стало ясно, что немцы обошли позиции Ефременко и прямым ходом идут на нас, чтобы пробиться к шоссе.
  - Ориентир пять, танки. Приготовиться! - подал я команду батареям.
       Громыхая сотнями гусениц, стальная лавина ползёт прямо на нас. Рёв моторов потрясает воздух. Некоторые командиры батарей не выдерживают и настойчиво запрашивают:
   - Товарищ командир полка, разрешите открыть огонь!
   - Без моей команды не стрелять! Пусть танки выйдут на дистанцию прямого выстрела.
       Выждав ещё немного, пока танки не приблизились, я подал команду: "Огонь!"
       Наконец и наши орудия почти одновременно дали мощный залп и всё покрылось дымом и блеском выстрелов. Противник открыл сильный артиллерийский и миномётный огонь по нашим батареям. Около часа наши орудия не умолкали, но фашисты лезли вперёд, как очумелые. Некоторые батареи частью орудий стали вести огонь картечью, отбиваясь от наседавшей пехоты. Даже зенитная батарея, опустив жерла своих орудий,  косила атакующих в полный рост немецких автоматчиков.
       На колокольню ко мне поднялся генерал Панфилов. Он спокойно подошёл к проёму окна и некоторое время внимательно рассматривал поле боя. Потом повернулся ко мне и, улыбнувшись, сказал:
   - Что, жарко?
   - Жарко, товарищ генерал, - ответил я и, немало смутившись, стал поспешно застёгивать гимнастёрку и полы распахнутой шинели.
  - Да я не об этом, - с доброй улыбкой успокоил меня генерал. - Немцы, очевидно, будут вас обходить, но вы держитесь до последнего снаряда. Позади вас сейчас окапывается полк Капрова, и ему нужно дать время для занятия рубежа.
   - Есть, держаться, - ответил я.
       В это время где-то под нами, ударившись о стену церкви, разорвался снаряд. Полетели кирпичи, и на мгновение нас окутало густым облаком пыли. Мы пригнулись. Через минуту возле церкви разорвалось ещё четыре снаряда. Немцы, очевидно, заметили, что на колокольне находится наблюдательный пункт.
   - Товарищ генерал, вам нужно ехать. Верьте, мы будем держаться! - сказал я.
       Через некоторое время генерал уехал.
       Бой продолжался. Небольшой группе немецких танков каким-то образом всё же удалось ворваться в деревню. Два из них даже вышли на площадь. Развернув башни, он открыли огонь из орудий и пулемётов по машинам и людям, находившимся возле церкви. Но, к нашему счастью, здесь стояли орудия зенитной батареи. Зенитчики, не растерявшись, быстро открыли беглый ответный огонь в упор. Оба танка вспыхнули почти одновременно. Открылись люки и из горящих машин стали выпрыгивать вражеские танкисты, но ни один из них не ушёл от возмездия.
       Жаркий бой разгорелся в тот день. Нелегко нам было от грохочущей лавины танков и густых цепей озверевшей фашистской пехоты, но в те напряжённые часы никто не думал о трудностях. Мысли наши были подчинены одному единственному желанию - устоять, не пропустить омерзительные орды гитлеровцев к сердцу нашей Родины - Москве.
       Это желание было тогда сильнее смерти. Смертью пренебрегали или бросали ей дерзкий вызов даже в те минуты, когда она становилась неизбежной. Я не видел в тот день малодушных людей. Люди гибли под гусеницами танков, падали, сражённые осколками или короткой очередью пулемёта, но падали и гибли там, где они были поставлены железной волей приказа, не отступив ни шага назад. Много в тот день родилось новых героев.
       Вот командир орудия старший сержант Липатов. Это он со своим расчётом за один день боя уничтожил шесть немецких танков. Когда пехота врага подошла вплотную к орудию, Липатов был ранен в левую руку, но не покинул своего боевого поста и продолжил командовать расчётом, одновременно отстреливаясь из ручного пулемёта от наседавших гитлеровцев.
       Немцам удалось захватить одно орудие, у которого погиб весь расчёт. Тогда политрук батареи Телегин поднял взвод управления и повёл его в атаку. Фашисты не выдержали и бросились бежать, а Телегин, будучи раненным, встал к орудию за наводчика и открыл по ним огонь.
       Расчёт командира орудия Немкова благодаря искусному маневрированию уничтожил три немецких танка. Сам Немков снайперски истребил из карабина более десятка фашистов.
       Двадцать восемь танков, шестнадцать бронетранспортёров, до полутора батальона пехоты и три самолёта уничтожил в тот день наш полк. Боевой приказ был выполнен, артиллеристы не отступили ни на шаг.
       Кончился хмурый, полный тревоги и тяжёлых испытаний октябрь. В ноябре бои разгорелись с новой силой, и оглушительный гул канонады не умолкал ни на один день.
       Двадцать пятого ноября нам пришлось выдержать ещё один ожесточённый бой на истринском водохранилище. На боевом счету полка прибавилось тридцать два уничтоженных вражеских танка. Этот бой был последним из оборонительных боёв.
       Шестого декабря наступил и на нашей улице праздник! Мы погнали фашистов от Москвы.
       Девятого января 1942 года было получено радостное известие о переименовании нашего полка во 2-й гвардейский противотанково-артиллерийский полк. Мы получили приветствие от Военного совета фронта и армии. Это была великая честь, и радости, казалось не было предела. Созвали митинг. Весь личный состав полка дал боевую клятву драться с врагом ещё лучше, до полной победы. Эту клятву мы свято выполнили во всех последующих сражениях Великой Отечественной войны, в которых нам приходилось участвовать, пока не покончили с ненавистным врагом среди руин Кенигсберга.