На Востоке, то ли в Китае, то ли в Японии, был жанр литературы, который назывался «невзгоды и печали». Все события в такой книге были крайне негативными, а персонажи подвергались немыслимым страданиям и тяжёлым ударам судьбы. Надо было вызвать у читателя чувства, что несмотря на невыносимо тяжёлую жизнь, у него не всё ещё так плохо, как в книге, которую он только что читал. И сравнивая чужую боль со своей, он всё же получал некоторый заряд оптимизма и уверенность, что ему удастся справиться с проблемами, и всё ещё у него будет хорошо... Так и я, в первый год после смерти Иры, точно был персонажем такой книги под названием «невзгоды и печали».
Через пару месяцев обострилась моя почечнокаменная болезнь. Я снова угодил в городскую клиническую больницу скорой помощи. У нас была такая больница, похожая на институт Склифосовского в Москве. Построена она была ещё в 30-е годы, в модном тогда стиле уральского констуктивизма. Комплекс включал около десятка отделений разной направленности. Правда в 90-х годах работа её была остановлена по причине якобы давно не проводившегося капитального ремонта. Сложившийся высококвалифицированный персонал был перераспределен по другим больницам города, а здание отдано на баланс военным, которые обещали провести там капитальный ремонт. Но, как и ожидалось, что-то не срослось, а потом стало, вообще, не до больниц, и двадцать лет здание простояло бесхозным, постепенно разрушаясь. Там время от времени поселялись бомжи, несколько раз оно горело, в нём проходили криминальные разборки, и за всё время было обнаружено несколько трупов. В конце истории разрушенный больничный комплекс стал больше похож на руины Сталинграда.
А в ноябре 2022 года я с грустью наблюдал по телевизору начало сноса бывшей Центральной городской клинической больницы скорой помощи, в которой только меня несколько раз спасали от ужасных приступов почечного недуга, и два раза по жизненным показаниям оказывали экстренную помощь моей дочери...
Однако вернёмся в те незабвенные годы, когда бесплатная медицина ещё работала как часы. Немного истории. Первый раз, это было в 1985 году, я проснулся в четыре часа утра от дикой, совершенно невыносимой боли в правом боку. Вызвали скорую, она доставила меня в приёмный покой той самой больницы. Там было очень холодно. По очереди подходили дежурные врачи и каждый заставлял меня раздеться, осматривал и исключал заболевания по своему профилю. Меня уже потряхивало от холода и нестихающей боли, когда дошла очередь до уролога, который направил меня в рентген-кабинет, где было ещё холодней. Опять раздетого, меня уложили на специальный стол, покрытый пластикатом и, несмотря на мою трясучку, сделали пару снимков. Врач определил моё состояние как почечную колику, каким-то неведомым образом узрев на совершенно мутном снимке камень размером 4 мм. Меня приняли, отправили в палату на третьем этаже, где продержали пару дней, пока спазмолитиками и обезболивающими не сняли приступ почечной колики. Затем меня выписали домой, назначив лечение нужными препаратами. Через месяц камень вышел, болезненно прошкрябав по мочеточнику и чуть слышно брякнув по донышку унитаза. Это был мой первый камень и как потом оказалось, не самый болезненный. А что касается боли, испытываемой при почечной колике, то вот, что я скажу вам, ребята. Во время приступа мне казалось, что если бы я взял ножовку и начал отпиливать себе ногу, это было бы не так больно. Моя сестра Валя, через много лет испытавшая почечную колику, написала мне: «Толя, мне было так больно, даже больнее, чем когда я рожала!..»
С тех пор почечная колика посещала меня регулярно раз в один или два года. Я уже привык к ней, скорую не вызывал, принимал соответствующие медикаменты и дожидался утра. Утром собирал себе сумочку с бельём, брал тапочки, книжку почитать и отправлялся пешком в приёмный покой той, уже знакомой мне больницы. Там меня принимали по той же программе, лишь в графе «откуда поступил» писали «самотёком». Прекрасная была клиника, высококлассные специалисты. А на нашем третьем этаже стояли стеклянные стеллажи музея урологического отделения, где среди прочего была огромная коллекция камней, вырезанных хирургическим путём у тех несчастных, кому приходилось переживать почечные болячки.
Я не буду рассказывать про все мои госпитализации, случившиеся после смерти Иры, скажу лишь, что особо драматических из них было две. Осенью 1992 года, очередной раз находясь на лечении, в свободное от уколов и процедур время я прогуливался по коридору. Подошёл к широкой парадной межэтажной лестнице, намереваясь спуститься на первый этаж - там был буфет и, отдельно, газетный киоск. И что я вижу? Навстречу мне поднимается Таня П., моя неслучившаяся любовь из далёких студенческих лет. И, оказывается, встреча наша не случайна. Её родственник, а точнее кузен, тот самый Боря, который занимался музыкой в хоровой капелле УПИ, с которым мы несколько лет жили в одной комнате, и через которого мы с Таней познакомились, узнал через друзей, что я нахожусь в больнице и как-то сообщил об этом Тане. Так состоялась наша встреча через двадцать с лишним лет. Объятий и поцелуев, как мне помнится, не было. Таня давно уже была замужем и у неё было двое детей. У меня тоже было двое, и у моих, кроме меня одного, никого не было. Так что никакой мексиканской мелодрамы между нами не случилось, только что-то вроде старой дружбы. Таня работала в детской поликлинике, и несколько раз потом помогала мне разобраться со здоровьем моих детей, а один раз, как тогда говорили, по блату, посодействовала в госпитализации моей дочери в детскую клинику для успешного лечения непростого желудочного заболевания. И, самое главное, она помогла мне в принятии одного очень важного решения, но об этом я расскажу вам немного позже. А сейчас, поскольку не Таня главная героиня описываемых событий, разрешите мне вернуться к рассказу про себя, любимого...
Лев Николаевич Толстой говорил, привожу не дословно, поскольку не смог найти место, где это напечатано, что каждый человек может написать в своей жизни одну книгу, если правдиво расскажет в ней обо всём, что с ним было и о его собственных размышлениях по поводу этих событий. И книга эта будет интересна многим. Но, чтобы рассказать о жизни других людей, человек должен быть писателем.
Вот не собираюсь я быть писателем. Нету мастерства у меня, как у наших классиков, проезжая на старой телеге из одной деревни в соседнюю, несколько страниц текста посвятить описанию того, как дрожат уже начавшие желтеть листочки на посаженных вдоль дороги осинах, как фыркает старая гнедая лошадь, чавкая копытами по раскисшему чернозёму, как скрипит и вихляет заднее колесо у телеги, а кучер, покрикивая на лошадь, не перестаёт мычать свою бесконечную и мало кому знакомую песню. Или вот взять японского классика, Харуки Мураками. Попробуйте на семи страницах рассказать историю о том, как вы поднимаетесь в лифте, абсолютно новом, совершенно пустом, обшитом гладким серым металлом, обшитом так, что даже кнопки не сразу можно обнаружить, работающем так тихо, что невозможно понять, куда идёт лифт - вверх или вниз. А ещё, здесь же, в лифте, расскажите, что вы думаете и чем вы заняты, пока этот лифт совершает назначенное вами перемещение... Ой, да ладно!.. Буду, как умею, вспоминая Льва Николаевича, правдиво и честно, с подробностями, сколь ещё позволит мне моя слабеющая память. И, возвращаясь к нашей истории, продолжаю свой рассказ очередным сюжетом, опять же, в стиле упомянутого выше жанра «невзгоды и печали».
В 1993 году, осенью, случился очередной приступ моей почечнокаменной болезни. Госпитализировали в ту же клинику скорой помощи в Зелёной Роще. Состояние было неважное, колика не прекращалась. Уколы спазмолитиков и обезболивающих абсолютно не помогали. Контрастный душ и вибрационная площадка для вытряхивания камней тоже результатов не дали. Непрерывная боль не стихала ни на минуту. Я не знал, как я перенесу сутки такой дикой боли. Но за первыми сутками последовали вторые, а потом и третьи. Состояние ухудшалось, давление выросло до 180, пульс не меньше, чем 120. Я доверялся врачам, но они ничего нового не предлагали. Лишь на седьмые сутки этого кошмара меня назначили на урографию. Это рентгеновский снимок с предварительно введённым в кровь контрастным веществом, позволяющим визуально наблюдать расположение камня. Я вернулся в палату и ждал результатов урографии. Их долго не было. Потом, из-за приоткрытой двери палаты, я вдруг услышал в коридоре громкий разговор врачей, в котором несколько раз прозвучала моя фамилия. Вскоре в палату зашли несколько врачей вместе с моим лечащим, точнее лечащей. В этот раз меня вёл врач женского пола. Она мне и сообщила, что у меня обнаружен камень размером 9х14 мм, который из почки уже спрыгнул в мочеточник и полностью его перекрыл. Для его устранения требуется срочная хирургическая операция. И говорит: «Но вы же понимаете, что операция сложная и гарантий у нас никаких нет». Тут уже я завёлся: «Как это никаких гарантий? У меня дома двое детей без матери, как это без гарантий?». И почему так долго не делали урографию, обычно, это делается в первые дни. Оказалось, что у них неделю, банально, не было рентгеновской плёнки. Вот он, такой характерный штрих тех самых 90-х. Какое-то время разговор между нами продолжался на самых высоких тонах, пока в палату не зашёл солидный пожилой доктор. Это был заведующий нашим отделением, он же главный уролог города, по фамилии Вяткин. Он случайно проходил мимо палаты и услышал крики: «Что за шум, а драки нет?» - Да вот, пациент не хочет оперироваться! Важный доктор посмотрел рентгеновский снимок. - А если отправить его на литотрипсию? - Так там же очередь на месяц. - Ничего страшного, я позвоню Александру Ивановичу и попрошу его принять нашего пациента. «Ну, не знаю...»-сказала моя лечащая, а Вяткин с моим снимком ушёл. Дело в том, что город недавно купил первый аппарат для дробления камней ультразвуком французской фирмы Эдап. Его установили в 14-ой больнице на Уралмаше и работал он на коммерческой основе. Очередь действительно была на месяц...
Через некоторое время меня позвали в кабинет Вяткина. Он на самом деле договорился, чтобы меня приняли, и озвучил сумму, во что мне это обойдётся. Сумма была приличная, такой у меня не было, но можно было насобирать у друзей. Тем более, что заплатить я мог после лечения. Ехать надо было срочно. Я в своей больничной одежде, накинув на себя пальтишко и прихватив пакет с материалами обследования и комнатными тапочками, выбежал на улицу. Было очень холодно, поздняя осень. Вчера прошёл небольшой дождь, сегодня всё замёрзло, улицы превратились в каток, жуткий гололёд. Машин на дороге было мало, ехать было далеко, но мне повезло. Я поймал редкое такси и минут через 40 был в клинике на Уралмаше. А поскольку благодаря Вяткину я был почти как блатной, со мной сразу стали заниматься, определили меня в палату, а ещё через полчаса я уже лежал на столе и в меня целились французским чудом медицинской техники, аппаратом Эдап. Несколько щелчков, по звуку напоминающих электрический разряд и, о чудо, боль, не оставлявшая меня всю неделю, быстро прекращается. Вернувшись в палату, я, как человек в этих делах опытный, не первый камень, собрал в баночку обломки вышедших из меня осколков и мелких песчинок, порадовался за себя и порадовал ими своего врача. А потом запрыгнул в постель, натянул на голову одеяло, и в первый раз за неделю спокойно уснул.
Я пробыл в этой клинике ещё несколько дней, пока добивали мой камень, потом с контрольным рентгеновским снимком вернулся снова в свою любимую скорую помощь и сразу поторопился заглянуть в кабинет главного врача Вяткина, чтобы выразить ему благодарность за то, что он спас меня от операции с непредсказуемым исходом. А он сразу попросил меня принести снимок, что дали мне при выписке оттуда. Я сбегал в палату, принёс, он подошёл к окну и рассматривая снимок на свет, сказал: «А это что?». Я удивился, а он объяснил мне, что один из обломков самотёком попал обратно в почку и удобно устроился в лоханке. «Что же мне делать?» «Поезжайте к ним обратно, скажите, что я снимок смотрел, и пусть они свою работу доделывают, тем более, что они взяли за неё немалые деньги!» Я так и сделал. Они свою недоработку признали, назначили мне явку через месяц, и потом добили этот обломок, закончив историю моего самого тяжёлого почечного инцидента. Впоследствии у меня наблюдались ещё несколько камней, но все они выходили самоходом, без обращения в клинику и не вызывая серьёзной почечной колики.
Первого сентября 1992 года мой сын Лёша отправился учиться в первый класс средней школы №65, не самой престижной на районе, зато рядом с домом. В этой же школе, в выпускном классе, училась моя дочь Таня. То был год очередного эксперимента в народном образовании. Из трёх первых классов, один был сформирован полностью мальчиковым, куда наш Лёша, по нашему же недомыслию, и угодил. Эксперимент результатов не дал, точнее дал совершенно отрицательные результаты. Мы сразу поняли это, и приложили немало усилий, чтобы вытащить нашего мальчика на второй год в обычный класс, но с художественным уклоном, а полностью мальчиковый класс расформировали через три года и распределили учеников по другим классам.
Детей надо было одевать. С Лёшей было просто. Ира за время своего пребывания в онкоцентре в Москве накупила ему уйму всякой одежды, джинсы, футболки, свитера, обувь, и разложила всё по размерам. Мы лишь, когда требовалось, доставали из запасов нужную одежду. С девочкой было сложнее. Достаточного ассортимента в магазинах ещё не было и после примерки редко что сразу же подходило. Особенно непросто было с платьями, в которых я ничего не понимал. И, когда пришло время готовить девочку к выпускному вечеру, нам помогала мама её подружки. Вместе с Таней они выбрали фасон, вместе кроили и шили, что-то из этого получилось, и Таня на выпускном выглядела не хуже одноклассниц.
В этом же году ей нужно было поступать в институт. Чтобы не случилось ошибки требовалось ещё нанять репетиторов, чтобы углубить школьные знания. Я вспомнил, что мой студенческий друг Вова Семёнов работает на кафедре общей физики и подрабатывает репетиторством. Я нашёл его и связался с ним по телефону. Кстати, пригласил его в гости ко мне на дачу, первую, ту, что находилась в Зелёном мысу. Вова к этому времени уже развёлся со своей женой, оставил ей ребёнка и жил с другой женщиной. Ходили слухи, что он изрядно пьёт. В назначенное время я забрал его из дому и привёз на природу. Новая подружка его мне не очень понравилась. Складывалось впечатление, что она тоже была хорошо знакома с алкоголем. Тем не менее решили Вову не провоцировать и спиртное в программе не предусматривалось. Я привёз его, показал все свои достижения в огородном деле, но заметно было, что ему это всё по барабану. До обеда он был ещё нормальный. Мы успели приготовить еду. Он взялся чистить картошку, делал это тщательно и нахваливал мою картошку за то, что она такая чистая и белая на срезе. Пообедали и его как подменили. Он стал какой-то нервный, возбуждённо ходил по участку, сильно потел и его начало потрясывать. Начал проситься домой. Я спросил у подружки, что с ним. Она сказала, что начинается алкогольный синдром и ему требуется выпить. Я попробовал было его уговорить, но видно было, что его потребность выше человеческих сил. Я отвёз их обратно домой и оставил. Как мне потом сказала подружка, он сразу же сбегал в киоск (всякую бормотуху тогда продавали в обычных киосках) и ему тут же полегчало.
О репетиторстве мы договорились с ним заранее, поэтому, как срок пришёл, Таня пошла к нему на занятие. Кроме неё там было ещё несколько человек. Домой она пришла сильно расстроенная и сказала, что ни за какие деньги больше к нему не пойдёт. Говорила, что его всё время трясло, он был мокрый, объяснял невнятно и куда-то всё время хотел выйти. Я не счёл возможным на неё давить, и мы вскоре нашли нового репетитора. Ещё был репетитор по математике. При их помощи и, благодаря своим знаниям, ей удалось поступить в институт, на факультет технологии силикатов, где проходной балл был всё же не таким высоким, как на престижных факультетах.
Ничего больше не могу сказать про одного из лучших своих студенческих друзей, Вову Семёнова, прозванного «Гусевым», из-за сходства с актёром Баталовым в фильме «9 дней одного года», фильма, который стал культовым для всех инженеров-физиков. В этом же году мне позвонила его подружка и сказала, что Вова скончался. Он умер от инсульта, когда зашнуровывал себе ботинки, торопясь в свой любимый киоск за очередной порцией бормотухи. Подобная смерть унесла в эти же годы двух ребят из его группы, Сергея Тимакова и Женю Драчука, которых я хорошо знал. Я часто думаю, почему же я не спился в это тяжёлое время? Ведь после смерти Иры у меня на балконе остался целый ящик питьевого спирта, да и денег на выпивку всегда хватало... Может, это генетика, ребята? Или кому суждено быть повешенным, тот не утонет? Ой, прости ты меня, Господи!.. Язык мой, враг мой!..
Проходило время в непростых событиях на работе, в домашних делах и в постоянных садовых заботах, где мне уже начинали помогать детки. Всё же я прекрасно понимал, что вариант одинокой жизни вдовца - это вариант с прогнозируемыми печальными последствиями как для меня самого, так и для детей. И я стал задумываться, как мне найти для альтернативы моей несчастной семейной жизни такую женщину, чтобы и мне нравилась и подходила бы моим детям. В моём окружении таких не было. По интернету ещё не знакомились из-за отсутствия самого интернета. Брачные агентства только-только начинали появляться. Но был способ подать объявление в городскую газету. Долго я колебался, но всё же решил попробовать и разместил объявление в газете «Вечерний Свердловск». На одно объявление пришло около десятка писем. Письма были разные, из города и из области, некоторые более спокойные, некоторые на разрыв души, за каждым чувствовалась трагедия одинокой женщины. Письма из других мест области я сразу отставил, не был готов в тот момент к сложному варианту. А с несколькими попробовал встретиться, но с первых же минут встречи я понимал, что это не мой человек, сразу раздражали какие-то мелочи, уже внешний вид не радовал душу, и я деликатно заканчивал разговор, говоря, что подумаю, и мы расставались. В одном случае, после встречи, я даже принял приглашение прийти в гости. Но из этого тоже ничего не получилось. При каждой встрече я сравнивал их с Ирой, а им было очень далеко до неё. Всех их, глубоко несчастных женщин, мне было очень жаль, и я эту тему, не продолжая, закрыл.
Бывали дни, когда я встречался с Таней. Чисто по-дружески, приходил к ней на работу. Она в то время работала в нашей детской поликлинике и иногда помогала мне решать проблемы со здоровьем детей. Однажды, когда я был у неё, в кабинет зашла девушка. По завязавшемуся разговору я понял, что она её хорошая знакомая. Будем считать, что она зашла случайно, хотя могут быть и варианты. Чтобы не мешать им общаться, я вскоре ретировался, но это была первая встреча с той, что разделила мою судьбу после потери Иры.
Потом, при другой встрече, Таня спросила: «Как тебе девушка, что приходила ко мне?» - Да, вроде нормальная. - Ты знаешь, она очень хорошая. У неё ещё есть две сестры, но очень строгая мать... и Таня с улыбкой посмотрела на меня. - Хочешь, дам телефон?.. - Давай... Вот так у меня появился ещё один вариант.
Через пару дней я позвонил: «Я после работы возвращаюсь к себе мимо вашего дома. Мы могли бы там рядом встретиться и пообщаться, если вы не против?» «Так зачем на улице встречаться, не лето, (был декабрь), Поднимайтесь к нам, у нас есть супчик и пицца, можем поужинать.» Я был не против и зашёл к ним. С ней была её младшая сестра Алла, очень симпатичная девушка, возрастом лет на 15 моложе меня. Да и сама Лариса была моложе меня на 7 лет. Ужин получился приятным, разговор спокойным, без напряжения. Девушки блистали юмором, каждая стараясь меня развеселить. Договорились с Ларисой, что они вместе с Таней, нашей теперешней свахой, придут в ближайшее время в гости ко мне. Так и случилось. Я приготовил свою традиционную курицу в духовке, кое-что ещё по мелочи, а хорошей выпивки у меня всегда было. Я сказал Ларисе, что она по возможности может приходить ко мне в будний день после работы. А вот в выходные я занят. Мы с дочкой Таней делали ремонт в купленной по дешёвке однокомнатной квартире на Чермете, которую потом собирались выгодно продать. Я в это время уже подрабатывал в агентстве «ТЭКОС» и Крючков, мой начальник, предложил мне такой хороший вариант. Лариса сказала, что на этой неделе она, скорее всего, выберет время и придёт...
Но у меня был ещё и предыдущий вариант. В те годы, а может и ещё раньше, с начала перестройки, я сотрудничал с молодым, вполне успешным бизнесменом, оформляя через его предприятия часть заказов своего коллектива, чтобы обеспечить ребятам, да что греха таить, и себе, любимому, более достойную зарплату. Такая практика была обычным делом не только в нашей конторе, но практически везде, и послужила, на мой взгляд, одной из причин разрушения успешной советской промышленности. Понимаю, что это уже отступление от темы и как бы другая история, поэтому рыдать над прошлым, по крайней мере в этом месте, не собираюсь. Звали того бизнесмена Семён Абрамович. А фамилия его, как говорят в подобных случаях, «слишком известная», чтобы я её сейчас называл. В одном из подконтрольных ему подразделений командиром была Ирина Калягина, женщина моих лет, вполне симпатичная, властная и громогласная, к тому же разведёнка, и, как водится, с ребёнком. Вот её мне Семён Абрамович и сватал.
И тут случился подходящий казус. Традиционно отмечали мы как-то нашей небольшой компанией вместе с Семёном одну успешную сделку. И вот уже ближе к концу нашего сабантуя я предложил это мероприятие продолжить у меня дома. Семён, он вообще не любитель таких традиций, отказался, а Ирина согласилась. Я подумал, что это неплохо, и можно будет лучше узнать человека, чтоб определиться, стоит ли дальше развивать личные отношения, ведь я уже был знаком с Ларисой. В общем, мы вдвоём поехали ко мне домой.
А там в это время происходили такие события. Дома была дочь Таня и затеяла стряпать большой пирог с картошкой. В дверь звонит Лариса. Таня ей: - Папа ещё на работе, но скоро будет, а вы проходите и его подождёте. Лариса помогла ей завернуть пирог и поставить в духовку. И вот сидят они и ждут, когда испечётся пирог и придёт папа. А папа является в весёлом настроении да ещё с какой-то дамой. На что это было больше похоже-на картину Репина «Не ждали», или на его же картину «Приплыли» - трудно сказать. Наверно всё-таки больше на немую сцену из Гоголя. Тем не менее ужин в такой странной компании состоялся, разговор не очень клеился, но Лариса вела себя достаточно уверенно, Ирина больше молчала. Таня поела и ушла к себе в комнату, тут же засобиралась Ирина, сославшись на домашние дела, а я, после всего, проводил Ларису до автобуса и она уехала домой. Инцидент был исчерпан. Но в душе моей всё более укреплялась симпатия к Ларисе.
С Ириной я не стал развивать личные отношения, и всё общение ограничил редкими моментами, связанными с работой. А к Ларисе я сам напросился в гости в день, который совпал с моим профессиональным праздником -днём энергетика, всегда отмечаемым 22 декабря. Это же хорошо, подумал я, будет возможность поддержать разговор за столом и набить себе цену, рассказав про мою самоотверженную работу на Белоярской атомной, а потом ещё четыре года в Свердловэнерго. Я подъехал к ней после работы на собственном автомобиле, прихватив бутылку шампанского и коробку конфет Fazer “Венский вальс“. Опять же она была не одна, а вместе с сестрой. Матери не было, она ночевала в принадлежащем им доме в Шарташе, ухаживая там за своей сестрой Любой, которая неосторожно попала под автобус и лишилась правой ноги.
Вечер получился хорошим. Мы долго и увлечённо рассказывали каждый про себя, девушки перебивая друг друга, много шутили. Росло взаимопонимание и уважение. После этого вечера мы с Ларисой стали встречаться заметно чаще, а вскоре я предложил ей переехать ко мне, и мы стали жить вместе, не оформляя официально наших отношений. Приближался Новый год. Я предложил Ларисе провести его с нами, но она сказала, что Новый год это семейный праздник и она будет там, со своей семьёй. Я, конечно, огорчился, но в то же время я прекрасно понимал, что она не готова ещё бросить своих, и не готова пригласить меня туда. Как бы то ни было, но такой Новый год был у нас, слава богу, до сих пор пока один, и в дальнейшем мы всегда встречали его вместе. На этом, пожалуй, можно и закончить не богатую событиями историю про похождения одинокого вдовца.
Кстати, Новый год мы встретили прекрасно. Таня ушла к своим подружкам и отмечала там. А мы с Лёшей приготовили вкусный ужин, я немного подготовился, насобирал какие-то аттракционы, игры, загадки и мы довольно весело провели это время. Лёша до сих пор говорит мне, что это был лучший Новый год в его жизни. А я хорошо понимал, что надвигается новое, непростое время, неопределённое и непредсказуемое, и, тем не менее, несмотря ни на что, нам всем надо будет к этому времени приспосабливаться, и надо же как-то эту дурь пережить...
За окном грохотали петарды, сверкали фейерверки, наступал новый 1994-й год, а для меня открывался новый сюжет под названием «жизнь №2»...