6. Наш человек в Вашингтоне
Михаил Дмитриевич зашел в телефонную кабину, прикрыл за собой дверцу, снял трубку и набрал номер, известный только лишь очень ограниченному кругу людей. В трубке раздался щелчок, и приглушённый голос произнёс:
– Алло.
– Это я, – произнёс Сысоев и на его лице появилась приветливая улыбка. – Как дела, старина?
– Да, слава Богу, скрипим помаленьку…
– Хотелось бы встретиться, – сказал Сысоев. – А то уж сто лет не виделись. Всё дела, дела. А жизнь проходит мимо. Как ты смотришь на это, старина?
– Положительно, – бодро отозвалась трубка. – Заходи, чайком угощу. С вишнёвым вареньем, между прочим. Я, кстати, раздобыл недавно настоящий грузинский чай. Аромат – бесподобный. Да и жена будет рада тебя видеть. А то сколько времени ты уже к нам и носу не кажешь…
– Передавай ей привет от меня.
– Ага. Всенепременно.
– А как дети?
– Нормально.
– Рад слышать это… Послушай, старина, а, почему бы нам не подышать свежим воздухом? Смотри, погодка какая классная! Так и шепчет: займи да выпей! – сказал Сысоев шутливым тоном. – Так чего нам с тобой в четырех стенах корпеть?
– Ну, ты же знаешь, я не употребляю…
– Так тогда по кофейку ударим, прогуляемся, так сказать, по местам боевой славы, как во времена оны.
– Ладно, уговорил.
– А когда ты подскочишь?
– Да минут через тридцать. Мне же губы накрашивать не надо. Штаны одел, подпоясался – и вперёд, на мины!
– Отлично! Тогда я тоже маникюр наводить не стану. Значит, встречаемся на старом месте?
– Ага, – хмыкнул голос в трубке. – У башни под часами.
– Замётано, – сказал Сысоев и повесил трубку.
Через полчаса, как было и условлено, они встретились. Правда, не у башни под часами, а в одном из тихих московских парков.
Человека, показавшегося на центральной аллее, Михаил Дмитриевич приметил, как только тот вошёл в ворота с колонами. Сысоев двинулся ему навстречу. Они сошлись, пожали руки друг другу и генерал сказал:
– Рад видеть тебя, старина.
В ответ раздался приглушённый голос:
– Взаимно.
Одет человек был неброско. Длиннополый серый пиджачок, под которым виднелась кремовая рубаха – явный ширпотреб. Брюки широкие, отнюдь немодные, цвета пористого асфальтобетона. Туфли тупорылые. Худощав, лет пятидесяти, или около того; серые глаза глубоко упрятаны под бугристыми дугами густых чёрных бровей. Лоб – широкий, гладкий, на висках ерошатся пепельные волосы, словно их потрепал ураган, вспенивая белые пряди седины; волосы почти полностью закрывают уши; лоб ровный, высокий, плавно перетекающий в яйцеобразную проплешину. Меж бровей засела глубокая складка. Нос уточкой, губы узкие, подбородок крепкий…
Встретишь такого человека в толпе, и не поймешь, кто он? Сантехник? Служащий? Или учёный из какого-нибудь НИИ?
Звали его Валдис Янович Балодис. По национальности он был латыш с еврейскими корнями и обладал феноменальными талантами. О роде его занятий знали очень немногие, и даже его жена не входила в круг посвященных людей. Значился он одним из консультантов при ЦК КПСС с весьма туманными обязанностями, в кремлевских коридорах появлялся крайне редко, а когда всё-таки появлялся, держался неприметно, стараясь, так сказать, «не отсвечивать».
Мужчины побрели по аллее, обсаженной березами. Погодка стояла ясная, воздух был чист и свеж, так что прогуливаться здесь было одно удовольствие. Когда они миновали девушку с веслом, Сысоев негромко произнёс:
– Не хотелось выдергивать тебя, старина… Знаю, что ты ещё не отошёл от прежнего… Но тут такие дела завертелись…
– Ладно, давай без предисловий, – прервал его Балодис.
Одной из поразительных способностей это человека было умение читать мысли других людей, и Сысоев знал, что тот понял всё, что следует, ещё во время их болтовни по телефону.
Он сказал:
– Вчера меня вызывал Арбуз, и я доложил ему о ситуации… в общих чертах, конечно, не вдаваясь в детали…
– И он велел тебе накрутить мне хвоста?
– Ну… Не тебе, – Сысоев мягко улыбнулся, – а моему человеку в Вашингтоне…
– И что ты ему доложил?
Генерал поведал Балодису всё-то, что прозвучало из его уст в кабинете Арбузова. Балодис задумчиво поскреб подбородок.
– А кино ты ему показывал?
– Да.
– Фонарь там был?
– Естественно.
– И что он сказал?
– Ничего путного. Всякие ученые банальности… Однако, если ты ему разжуешь, да в рот положишь…
– Ну, это понятно… – поморщился Балодис.
Они подошли к небольшому озерцу и взошли на мост. Остановись. Балодис опустил руки на перила и долго смотрел на зеленую гладь водоёма.
– Нигде не протекло? Как ты считаешь? – наконец спросил он, не отрывая взгляда от воды.
– Не думаю… Во всяком случае, я не заметил ничего подозрительного. Все по-прежнему считают, что информация идёт от моего человека из Вашингтона. Тем паче, что таковой существует в действительности, и перед ним поставлена аналогичная задача.
– И он уже что-то нарыл?
– Существенного – ничего. Он же находится на периферии, а ЦРУ свои секреты беречь умеет…
– Значит, ставка опять на меня? – пробормотал Валдис, хмуря кустистые брови.
Сысоев развел руки:
– А ты как хотел? Кто тянет – на того и грузят.
Они помолчали.
– Хорошо, – наконец вымолвил Балодис. – Я попробую сделать новый запрос, – он поднял кустистые брови к небесам. – Но за результат не ручаюсь.
– Когда?
– Не раньше, чем через неделю. Мне надо подготовится.
– Понимаю.
– Если информация пойдёт, я сообщу.
– Лады.
Вскоре они разошлись.
Прошла неделя… Затем миновало ещё три дня… Наступила суббота. Сысоев ждал. Он знал, что теребить его друга не следует – этим делу не поможешь, а только лишь навредишь.
И вот в субботу, наконец, раздался долгожданный звонок.
Он прозвучал в то время, когда Михаил Дмитриевич лежал на диване. Было без четверти шесть, и он, отужинав, предавался заслуженному отдыху – читал роман Чейни об одном невероятно умном сыщике. Трубку подняла жена, и Сысоев услышал её мелодичный протяжный голос:
– Алло…
Потом она произнесла с некоторой церемонностью в голосе:
– Да, сейчас позову… – и крикнула: – Миша! Это тебя!
Сысоев поднялся с дивана, отложил книгу на тумбочку, протопал в свой кабинет, бросил взгляд на определитель номера, взял трубку из руки супруги и произнёс:
– Смольный на проводе.
– Привет, – услышал он приглушённый голос Валдиса. – Как ты там сейчас, не слишком занят?
– Очень занят! – ответил Сысоев. – Лежу на диване, животом кверху, и читаю материалы некоего Питера Чейни. Лихо закручивает, бродяга. На трех страницах уже троих укокошили!
– А в шахматишки сыграть не желаешь?
– Это можно, – с легкостью согласился Сысоев. – Только пощады не жди!
– Ну, тогда подходи. И поглядим, кто из нас пощады запросит.
– А чай с вареньем будет?
– Всенепременно.
– О! Тогда бегу!
– Жене привет передавай.
– Обязательно.
Как только он положил трубку, супруга спросила:
– Куда это ты так разогнался? К Балодису?
– Так точно, – беззаботным тоном ответил Сысоев. – Тебе привет передавал.
Но её было не так-то легко провести.
– А что случилось?
– Ничего.
Жена смерила супруга взглядом опытного опера.
– Но я же вижу…
– Что ты видишь?
– Все вижу.
Действительно, срыть что-либо от её всевидящего ока было не так-то легко.
– Послушай, а кто из нас двоих служит в органах? – попробовал отшутиться Михаил Дмитриевич. – Ты – или я?
– Так какие у тебя дела на ночь глядя?
– Какая ночь, Маша? Еще нет и шести.
– В глаза, в глаза смотреть! – потребовала супруга.
– Это допрос? – он ласково привлек к себе жену и поцеловал её в щеку.
– Нет. Пока только беседа… И не выкручивайся, Миша. Всё равно этот номер у тебя не пройдёт.
– Ну, ты загнала меня в угол! – он поднял руки вверх. – Сдаюсь! В шахматишки сыграть решили. Ведь ты же знаешь, какой Балодис заядлый шахматист! Хлебом его не корми, только дай обыграть кого-нибудь простачка вроде меня. Вот он и мается, бедняга, без мальчика для битья.
Эта сказочка не убедила её. Она посмотрела на мужа со скепсисом и недоверчиво качнула головой.
– А ты такой мягкотелый, что не можешь отказать?
– Верно! – не стал отрекаться супруг – Совсем мягкий стал. Прямо как валенок!
Марина махнула на него рукой: ладно, мол, иди. Вечно у вас какие-то свои мужские игры, вас всё равно не переделать.
Михаил Дмитриевич поцеловал жену, облачился в джинсы, мокасины, спортивную куртку, причесал гребнем густые непослушные волосы, прихватил с собой брелок с ключами, вышел из квартиры, легко сбежал по ступеням лестницы во двор, вывел из гаража свою волжанку цвета мокрого асфальта с прыгающим оленем на капоте, сел за руль, завел мотор и спустя четверть часа уже подъезжал к пятиэтажной Сталинке из красного кирпича.
Он оставил машину в кармашке под липой, протопал к одному из подъездов, открыл входную дверь, поднялся по лестнице на четвертый этаж, подошёл к квартире № 84 и нажал на кнопку звонка.
Открыл Балодис собственной персоной.
Он был в шлепанцах, трикотажных штанах и серой клетчатой рубахе. Щеки покрывала двухдневная щетина. Вид у него был такой, словно он только что окончил разгружать мешки с картофелем.
Балодис сделал приглашающий жест и отступил в сторону. Сысоев вошёл в прихожую, и они обменялись рукопожатием.
Из комнаты выглянула его красавица жена, Салли, и приветливо улыбнулась Михаилу Дмитриевичу. Он кивнул ей в ответ, и она скрылась за дверью.
Сысоев всегда удивлялся, что могло связывать этих двух таких различных людей. Валдис выглядел человеком неярким, пожалуй, даже угрюмым. Он не любил толкотни, веселых вечеринок, предпочитая уединение шумным компаниям. Однако была в нём некая притягательная сила, какие-то волнительные флюиды, заставлявшие женщин подпадать под его обаяние. Салли же, напротив, любила блистать и очаровывать, несмотря на свой уже бальзаковский возраст. Она была довольно известной актрисой и вращалась среди богемы. Казалось, их брак должен был распасться из-за несхожести их темпераментов и интересов, однако же этого почему-то не происходило. Семья у них оказалось на редкость крепкой, жили они дружно, вырастили двух сыновей, старший из которых преподавал математику в МИФИ и уже успел жениться, а второй учился в университете на историческом факультете.
Мужчины проследовали на кухню, Балодис поставил чайник на плиту и стал священнодействовать с чашечками и блюдцами. Позади них раздался нежный голосок:
– Мальчики, вам помочь?
На кухню царственной поступью выступила Салли. На ней был халат с розовыми цветами и вишнёвым поясом, выгодно подчеркивающий её красивые формы. Она уже успела подкраситься и поработать над своей прической.
– Не сто;ит, – сказал Валдис. – Сами управимся.
– А, может быть, вам порезать балычка, сыра, колбаски?
– Разберемся, – проворчал Валдис. – Не маленькие.
– Грубиян, – сказала Салли.
– А ты все цветешь? – улыбнулся ей Сысоев. – Как розочка в саду.
Она зарделась от похвалы.
– А этот обормот, я вижу, тебя совсем не ценит, – продолжал Сысоев. – Как ты его вообще терпишь? Гони его куда подальше.
– Вот так вот и терплю, – со смиренным вздохом произнесла Салли и надула губки. – Маюсь с ним, бедняжка.
Сысоев извлек из кармана куртки плитку шоколада, купленную им по пути в магазине, и протянул её Салли.
– Это тебе.
– Спасибо, – женщина взяла плитку шоколада и назидательно приподняла пальчик. – Учись!
Балодис потер щеку и посмотрел на жену внимательным взглядом. Салли мило улыбнулась и сказала:
– Ладно, мальчики, не буду вам мешать.
Она удалилась.
– Как ты это проделываешь? – спросил Сысоев, когда дверь за Салли затворилась.
– Что? – спросил Балодис.
– Только не надо разыгрывать из себя недотёпу, – сказал Сысоев. – Ты прекрасно понимаешь, о чём я.
– Ну… И сам не знаю, – сказал Балодис. – Оно получается, само собой.
– И всё же?
– Просто подумал: а не пора ли тебе, мол, милочка, мотать отсюда? И она это считала. Ты же ведь знаешь, когда супруги долго живут вместе, они начинают понимать друг друга и без слов. Это – общеизвестный факт. Так что здесь нет никакой мистики.
С этим трудно было не согласиться. Женщины действительно просчитывали своих мужиков каким-то непостижимым образом. И подтверждением тому была его собственная супруга. Интуиция у неё была, словно у разведчика в тылу врага.
Засвистел чайник, Балодис заварил чай и сказал:
– А, может быть, действительно порезать закусь?
– Не надо. Чай с закусью – это моветон, – возразил Сысоев. – Вот если ты желаешь дернуть водочки – тогда другое дело.
– А варенье?
– Это можно.
Начался ритуал чаепития, во время которого о деле не было сказано ни слова. И лишь когда мужчины углубились в кабинет Валдиса, уселись на диван, поставили между собой шахматную доску с расставленными фигурками и Валдис, играя чёрными, разыграл контргамбит Фалькбеера, Сысоев поднял на него вопросительный взгляд:
– Ну?
Балодис вздохнул, оторвал взор от доски, встал, подошёл к книжному шкафу, выудил оттуда блокнот для записей, спрятанный между книг, возвратился к дивану и протянул записную книжку Сысоеву. Тот взял её и раскрыл.
Пожелтевшие страницы были испещрены какими-то непонятными формулами, схемами, набросками диковинных аппаратов – во всей этой зауми ему было не разобраться.
Валдис уселся на прежнее место и вперил острый взгляд чёрных глаз на шахматную доску. Это был уже перебор. Доска ему была ни к чему. Он обладал феноменальной памятью, и не раз сражался с ним вслепую, нанося сокрушительные поражения! Да и этот дебют он знал, как свои пять пальцев, так что размышлять ему было тут не о чём.
– Значит, ты вышел на связь? – прервал молчанку Сысоев.
Балодис мотнул головой, не отрывая взгляда от доски.
– И как прошёл сеанс?
– Нормально.
Сысоев знал, что эти сеансы очень сильно выматывали его друга. Балодис был медиумом и действовал по какой-то своей, особой методике: входил в транс, соединялся с информационным банком вселенной – так он это называл – и черпал оттуда информацию. Как ему это удавалось? Один Бог ведает. Как-то Балодис сказал ему, что главным тут была тончайшая настройка организма на определенную частоту и полная расслабленность. Но и тогда информацию могли заблокировать, поскольку выдавать её людям было всё равно, что давать играть детям заряженными пистолетами. Человеку же с нечистыми помыслами она и вовсе была недоступна.
– Ну, и что ты молчишь, как пень? – не удержался Сысоев.
– Даю тебе возможность ознакомится с посланием.
– Зачем? Я в этих закорюках, – Михаил Дмитриевич потыкал пальцем в блокнот, – ни бельмеса не смыслю. Что это ты подсунул мне за байду?
– А я знаю? – флегматично пожимая плечами, ответил Балодис. – Я – приёмник. Антенна. Моё дело – получать информацию. А что там да как, пусть об этом у Фонаря голова болит. Она у него большая и светлая.
– И все же?
– Ну, мне сказали, что тут показан принцип перемещения физических тел из нашей матрешки в другую.
– В какую ещё матрешку?
Балодис страдальчески вздохнул, и Сысоев понял, что этот вопрос не для его убогого умишки.
– Ладно… пока проедем, – сказал он и ткнул пальцем в рисунок. – А это что за хрень такая?
– Брама.
– Какая брама?
– Ну, как тебе объяснить… Что-то типа портала.
– А конкретней?
– Ну, нечто вроде лучевой пушки. Или буфера обмена данными. С её помощью человека можно разобрать на атомы, переслать в другую реальность и там снова собрать, как кубик рубик. И проделать это можно бессчётное количество раз. И не только с человеком, но и с домом, с деревом, с котом – с кем угодно и с чем угодно.
Это было похоже на сказку. Чудесами, перед которыми меркли чудеса Иисуса Христа. Но не сам ли он недавно докладывал о подобных явлениях второму человеку в политбюро – Ивану Христофоровичу Арбузову?
– А вернуть назад разобранного можно?
– Из буфера обмена – можно.
– А из другой реальности?
– Не знаю.
– Что же ты не спросил?
– Да тебя рядом не оказалось, и некому было посоветовать мне задать этот вопрос.
– Ладно, старина, не кипятись… Объясни мне популярно, что происходит?
– А то и происходит, – сказал Балодис. – Они создают альтернативную реальность. Новую матрешку. Понимаешь? Некий пилотный проект. Берут материал из нашего мира и лепят из него другой мир. Хотят обкатать там всё, а потом уже запустить это их безумие на нашей планете.
– Но кто они? Ты их знаешь?
– Ну… как тебе сказать...
– Да что ты всё вздыхаешь? Что ты все вздыхаешь, как Отелло над трупом бездыханной Дездемоны! – воскликнул Сысоев. – Можешь ты мне толком объяснить, или я должен всё вытягивать из тебя клещами?
Вместо ответа Балодис испустил ещё один протяжный вздох.
– Так кто же это «они»?
– Ну, выражаясь фигурально, пауки. Они сидят в сегментах своей паутины над нашей планетой, а в её узловых точках, словно мухи, трепещутся человеческие существа. Пауки дергают за ниточки – и человечки выполняют их прихоти. А пауки разбухают от ощущения своего всемогущества и презрения к людям. Потом они начинают вести свои паучьи войны за единоличную власть. Победу одерживает самый злобный и коварный из них. И тогда он водружает корону на свою паучью голову, и начинает править всем земным шаром, стремясь сплести над ним такую плотную сеть, через которую не могло бы пробиться бы ни единого лучика света.
– Это что, аллегория такая?
– Считай, как хочешь.
Немного помолчав, Сысоев сказал, смягчая голос:
– Всё это, конечно, страшно интересно, дружище. Для фантастического романа, или чего-нибудь в этом роде. Ты только не обижайся, старина, но я человек земной, мне не дано парить в духовных высях. Вот эти формулы и чертежи в твоём блокноте – это нечто реальное, осязаемое. И с этим можно работать. А этих твоих пауков, которых ты узрел в мирах иных, к делу не подошьешь.
– Ну, земной ты человек, али ещё какой, – парировал Балодис, – но это то, к чему движется наш мир. Ведь матрешки существуют не сами по себе, они связаны между собой тончайшими нитями. И у каждого паука есть своя человеческая проекция тут, в нашем физическом мире.
– И кто же они такие, эти пауки?
– Банкстеры. Они уже начали пожирать друг друга и не остановятся, пока не доведут дело конца.
– А где же находится самый главный паук?
– Если ты имеешь в виду наш Земной шарик, то, в данный исторический момент он окопался в Лондоне.
– А раньше?
– Какая разница? В Швейцарии, Египте, Риме – где угодно, это сути дела не меняет.
Сысоев вздохнул:
– Выходит, англичанка снова гадит?
– Естественно... Это же её призвание. Наложить кучу дерьма под дверь соседу для неё – святое дело.
– А дядя Сэм? Он к этому делу имеет какое-то отношение?
Балодис махнул рукой:
– Дядя Сэм на подтанцовке. Вся вонь идёт из Лондона.
– Понятно…
– Ничего тебе непонятно.
– Так просвети.
– Ладно, попытаюсь. Смотри, кто-то вырезал Светлоград и прилегающие к нему территории, и мы увидели это. Но ведь эти неведомые нам силы могли и скопировать их, и тогда всё прошло бы для нас незамеченным. Возможно, они уже переместили в иные слои и другие области и даже страны, чтобы проводить там свои чёртовы эксперименты, а мы ни сном, ни духом об этом.
– И эти слои ты называешь матрешками?
– Да. Но только если русская матрёшка состоит из семи Матрен, то из скольких игрушек слагается их дьявольская матрица мы не знаем.
– Так спроси.
– Зачем? Из любопытства?
Медиум опустил голову и, нахмурив лоб, почесал пальцем за ухом.
– Я вижу, у тебя для меня ещё что-то припасено?
– Ну, – неохотно произнёс Валдис.
– Тогда выкладывай, не томи душу.
Балодис наклонился к Сысоеву и опустил ладонь на его руку. Его глаза горели, как уголья. Он понизил голос.
– Когда эти черти забрасывают свои сети в наш физический мир, то вольно, или невольно, они захватывают и монады из духовных миров… И потом, где-нибудь в неизвестной нам материальности, они могут облечься в материальные тела.
– Так кто же они тогда, боги?
– В своём роде... Точнее я бы сказал так: это бесы, примеряющие на себя тоги богов.
– Неужели всё обстоит так скверно?
– Ну, это вряд ли.
– Почему?
– А потому, что как бы они там ни пыжились, они лишь подражатели, а не творцы. Они строят свою вавилонскую башню, воруя материалы у Бога… Но рано или поздно она рухнет, как и все их бесовские дела.
– Но до того момента они ещё способны еатворить немало бед?
– Да. Если мы станем хлопать ушами.
– Ладно, – отмахнулся Сысоев, – для моих мозгов это слишком заумно. А вот это – он потряс блокнотом, – конкретный материал. И с ним можно работать.
– Но только смотри, – предупредил Балодис, вздымая палец, – меня там предупредили… и очень строго предупредили, чтобы мы не трепали языками и блюли эту информацию, как зеницу ока. Если что – спрос будет с нас. И спрос очень жесткий. Так что не показывай это никому. Даже Леониду Ильичу.
– А Фонарю можно?
– Фонарю можно... Это же его парафия, пусть изучает... Но только не давай ему выносить эти записи из своего кабинета.
Продолжение 7. Возвращение http://proza.ru/2024/04/12/1130