Отрывок из романа Олух Царя Небесного
Олух Царя Небесного 3. Новая редакция
http://www.proza.ru/2020/01/09/1508
©
23. Русь Святая 90-х. Песнь акына
Об этой другой истории я и попытаюсь рассказать. Попытаюсь, потому что толком уже ничего не помню. Помню многое, но какими-то сполохами, а вот последовательность событий – восстановить уже не могу. Впрочем, а оно нам надо?
Всё-таки не отчёт пишу, даже не мемуары – роман! Хотя бы себе об этом временами напоминать надо. Странный, правда, какой-то роман получается – ничего не выдумываю. Что помню – то пою. А где вот это: «над вымыслом слезами обольюсь»? Правда жизни, и правда литературы – абсолютно разные правды. Так мне по телеку недавно сказали в одной умной передаче. Всё-таки не надо мне умных передач смотреть. Настроение только портится…
Выходит и не роман это, а песнь акына. Я всё-таки остаюсь безнадёжным дилетантом, (и графоманом до кучи) – не знаю даже, как обозвать то, чем я занимаюсь всю жизнь. Хотя, как оказалось, даже среди русских классиков, профессионалов не было. Кроме разве что Достоевского, так обожаемого на Западе. Только он мог творить по договору. На Западе и художники, и писатели делом занимаются. У нас же – раскопками души. Хотя как раз Достоевский смог совместить оба эти занятия – и русскую душу перепахал, и деньги той пахотой зарабатывал. У меня же… не Достоевский, короче.
Впрочем, тема эта бесперспективная. Я имею в виду, оценки себя и своих способностей – графоман, не графоман… «Не моё дело знать!» – так говаривал мой приятель того времени Иван Николаев. А он понимал толк в творческих процессах – где собственно творчество, а где ля-ля тополя. Так что, начнём-с. Без расшаркивания, чего я там могу, и могу ли чего вообще.
Это была эпоха, в которую входили мы как слепцы без поводыря, крадучись и наощупь. Мы боялись её! «Святые 90-е» – так недавно окрестила это время вдова президента, подарившего нам ту эпоху. Ну, и… кто бы спорил? У нас, куда ни кинь взгляд: в день вчерашний, вглубь веков или совсем уж в древнюю древность – сплошная святость. Из одной эпохи выберемся, нас другая поджидает, ещё святее. Иоанн Грозный – Великая Смута – Раскол – Романовская муть – Сталинская жуть. Так и ходим по кругу…
А когда вспоминаешь XX век, достаточно только обозначить эпоху, и всё становится яснее ясного: вот она – святость! Можно вспомнить, святых апостолов революции, можно – святую инквизицию ГУЛАГа. Можно святую Войну и неоспоримую святость Победы. Святая эпоха, что пожирала нас всегда с большим воодушевлением.
Так что, нечего тут рассуждать долго, святые 90-е, или лихие. Лихие-то лихие, но ведь если вспомнить русский народ, их переживший – святее его не найдёте. Слова мало что значат, и крутить ими можно с ловкостью фокусника. А спасёт нас… только живопись.
Да! Моя – яростная, сумасшедшая, нутряная, греховная живопись! Я ж художник, если кто не помнит. И что это значит? Ядерная живопись: пятьдесят оттенков стронция – вот что это значит! А ещё умбра, охра, марс коричневый тёмный… а ещё кобальт, кадмий кроваво красный, краплак, кость жжёная! Я накидаю туда земли и неба. Земли на могилы, Неба – для святых. Я прожгу холст космосом светящейся Чёрной Дыры. Я залью всё свинцовой мутью Безвременья. Я окрашу нашу Боль и Отчаяние окисью хрома порушенных надежд. Я подкрашу жизнь бледно розовой Ложью. Вот она – Русь святая!
А предтеча той святости стала, не к ночи будет помянута, эпоха Гласности. Помнится, был такой растиражированный слоган у оптимистичного нашего Лидера, округлого и мутного, как и его слоган. Перестройка, Гласность, новое мЫшление. Чего там ещё было? Бессильная ярость от осознания унижения целой нации. Но это позже, когда дошло до нас, куда мы въехали.
На этих примитивных словесах, которые не значат ничего, и подкатывают к нации такие вот фокусники. Словно мантру он читал пустышку из каждого динамика – округло и деловито, подталкивая страну к пропасти. И тихой сапой столкнул-таки её туда. И вот что дошло до нас, в конце концов. Этот неунывающий Лидер тогда и разменял всю нашу Святость. На что? Так на самую хитрую в жизни вещь – на Иллюзию. И, конечно же, продал всех нас: и белых, и красных, и рыжих, и серых. И полностью седых…
Но при этом, это была абсолютно наша эпоха. Она, похоже, была у нас в крови – эпоха Смуты, Безвременья и… Мечты. Мы забеспокоились. Мы почуяли вкус свободы. Мы же такие широкие, открытые ребята, такие яростные. Как говорил Митя Карамазов, широк русский человек, надо бы сузить! Так ведь кто ж на то решится, сужать, то есть, русского человека. Да и возможно ль? У нас же зуд. Зуд откровения, зуд открытости. Нимб святости! Вот оно, вот! Мы и несли в этот мир свою настежь распахнутую душу. Каждый заявлял о себе – гласно и громогласно. Народ жаждал Света…
Из мрака веков – к Свету! А оказалось очередная подстава. Их Гласность – эпохально-государственная, подсунутая нам сверху, как морковка на верёвочке, была опять не про то. Оторопь берёт, как всё хитро было задумано и выполнено. Телек, журнал «Огонёк» и прочие освобождённые СМИ сворой псов накинулись на нас и… (вот именно, что и…). Они нам такое поведали – так всё замутили исповедально и вероломно. Хотите знать ВСЮ правду? Мы хотели…
Мы не просто хотели, мы её впитывал всеми фибрами, всей своей воспалённой кожей. ВСЯ правда ВСЕЯ Руси оказалась жуткой и страшной. Как дыба. Как плаха, уготованная всем нам. Господи, в какой же дыре, оказывается, суждено было родиться и жить! Чёрная Дыра Россия пожирала своих детей легионами. Мать оказалась сукой, отец – подлецом. А сынка – лопух, каких мало.
Вот она тройка, что воссияла тогда над страной: Подлец, Сука и Лопух. По этому поводу хочу сделать признание. Это признание, впрочем, я делаю с периодичностью школяра, и настойчивостью маньяка. Только и слышится с этих страниц – олух да лопух. Это чтобы вы не забыли, с кем дело имеете…
Так в чём же тогда признание? А вот в чём. Не один я такой, оказывается. У нас ОЛУХ спрятан в самой глубине глубокой, в самой нашей сердцевине, он там, где душа. Где мечты и надежды. Мы его любим, вскармливаем, лелеем. На одни и те же грабли наступаем, но не сдаёмся. Он водит нас по кругу, от смуты к смуте, от бунта к бунту. А мы всё терпим, всё стерпим и перетерпим…
24. Ля-ля, тополя
А теперь, для полноты картины, сообщаю, что никогда не ощущал себя интеллигентом. Хотя, никто меня в этом и не уличал, так что беспокойство моё напрасно. Просто я считаю, что настоящие художники – не совсем интеллигенты. Я бы даже сказал, чем больше ты художник, тем меньше интеллигент. Впрочем, я, быть может, никогда и не понимал значение этого слова. У Даля: «интеллигент – разумный, знающий…» – мне это уж точно не грозит…
Но мы-то знаем, что интеллигент в России, больше, чем «разумный, знающий». В России – это понятие, примерно такое же, как совесть, или та же святость. Совесть нации – слышали, наверное? Слова, слова… – нет там ни совести, ни святости. «Я не верю в нашу интеллигенцию, лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную, лживую, не верю даже, когда она страдает и жалуется, ибо её притеснители выходят из её же недр». Это не я, к сожалению, это самый наш интеллигентный интеллигент – самый наш Чехов.
Что это я вдруг интеллигенцию помянул? А так. Достало. Что вижу, то пою. О чём подумалось, то и озвучил. Так уж у нас, у акынов, завелось…
Вот аристократ – это да, с этим вообще никаких вопросов. Лично у меня. Аристократ – это, прежде всего, внутренняя свобода, природный вкус и чувство собственного достоинства. И за свои слова аристократ отвечает. Никакого словоблудия, как у некоторых прочих. Впрочем, это моё толкование, ничего общего, не имеющего со значением слова. По тому же Далю: «вельможа, знатный боярин, не столько по сану, как по роду…».
А теперь, после всего, что я поведал, разрешите сообщить, что во всю эту либеральную лабуду 90-х я уверовал. Да! как это ни прискорбно, как это ни постыдно. И всё моё достоинство в одночасье сдулось – никакой ты не аристократ, парень, а рефлексирующий интеллигент. Остаётся только посыпать голову пеплом, застонать, и… запить. Впрочем, стонать не обязательно, а вот запить... был такой порыв души.
Было, было, причём порыв основательный, глубинный. Ля-ля, тополя – здесь не прокатывает. Тут попахивает новым исследованием. О запое, как о составляющей личности художника. Моей, то есть личности. Для начала я заявлю тезис: пьянство – это высшая математика творчества, это жизнь и смерть в одном флаконе. Это альфа и омега, начало и конец всех поисков причин, во всех вещах. Это – замерзший огнь, ледяное пламя. Проще сказать – истина. Но об этом уже древние всё сказали…
Оно же выполняло очистительную функцию – всё наносное, мелкотравчатое, обыденное отсекалось от подлинной жизни. Причём, пьянство художника, это и нечто глубоко метафизическое – никак не ложилось в повседневное пьянство обычных граждан. Мне один мой приятель и коллега, имея в друзьях нарколога, сказал, что тот потрясён нашим братом. Как пьют художники – пролетарию и не снилось. Слесарь из ЖЭКа от ваших доз за один заплыв давно бы съехал с катушек. А вы – ничего. Что-то ещё успеваете миру поведать. Тезис сомнительный, как и нарколог… да и приятель однако.
Я, впрочем, успел-таки загордиться от принадлежности к этому цеху. А в цеху том, кого только не было! И любимый Ван-Гог с Гогеном, и Модильяни с Утрилло и Пикассо с Браком и со всей их парижской тусовкой. А уж наших Саврасовых и Брюлловых перечислять запаришься.
А мы действительно – ничего так. Причём, настолько «ничего», что впору складывать легенды о творческом пути московских монументалистов, потому что, скажем, питерские монументалисты не были созданы для подобных легенд. Питерские монументалисты замерли, заворожённо глядя на московских монументалистов. Была у нас однажды совместная выставка в тогда ещё Ленинграде. Так вот, запомнилась она городу трёх революций – пьяным поездом, пьяным вернисажем и потом просто великой пьянкой, закончившейся только в Москве (кстати, далеко не у всех).
Господи, – сказала молодая поросль питерских монументалистов – как же вы пьёте! Мы такого никогда не видели! Ясен перец, что не видели. Питер вообще странное местечко. Болотный дух, очевидно, ещё не до конца выветрился с его мостовых. Питер – страна христиан, рокеров, постмодернизма и скинхедов (такой вот весёленький наборчик возник у меня на ассоциативном уровне). И всё – не русское. Впрочем, что ещё на том болоте народиться может…
А пьянства и мы не видели, мои питерские братья, – мы просто жили в этом сказочном мире. В этой божественной пустоте, принимая её за единственную религию. И даже, как истинные аристократы – не замечали её. Но об этом, обо всём – чуть ниже…