ТЫ ГЛАЗАМ СВОИМ НЕ ВЕРИШЬ, И НЕ ВЕРЬ!
Поразительно, но кошмары, сделавшиеся моими спутниками со дня оглашения диагноза не мучили меня all the night, и проснулся я на удивление бодрым, - не потребовалось ни засовывания темени под струю ледяной воды, ни пресыщенный кофеином напиток, на вкус такой же горький как мое прошлое, являющееся во снах с настойчивостью призрака невинной девушки, жаждущей отмщения своему губителю. Заправляя постель, я внезапно почувствовал бьющий в ноздри аромат ванили с корицей и не сразу сообразил, что запах исходит от ароматических свеч в стаканах, прикрепленных к металлическому кругу у изголовья, - de temps en temps я зажигал их длинными зимними вечерами, создавая атмосферу уюта и успокаиваясь от чуть рассеивающего темноту мерцания. Обычно candles благоухали только при горении, но, очевидно, срок их действия истек, потому что воздух в спальне был буквально напоен удушающей сладковатостью и, раскрыв настежь окна, я, наслаждаясь прикосновениями струй морозного ветра (лишь ему позволено touching me), сложив емкости с мутновато-белым стеарином в пакет, заглянул в каморку, где на прибитых к стене полках красовалась обувь - единственная страстишка, выбивающаяся из привычной vision du monde минималиста, поскольку идущее вразрез с правилом избавляться от ненужного безо всяческих сожалений стремление сохранить и самые первые, нынче помещающиеся на ладонях конверсы с заточенной в прозрачном пластмассовом кармашке звездой, плавающей в золотистом от обилия блесток растворе, и подаренные на день рождения кроссовки, что разражались прошивающим darkness миганием, если хорошенько притопнуть, и предоставленные Рафаэллой Бруно сапоги со множеством заклепок, которые дизайнерша великодушно разрешила оставить себе как память о нашем плодотворном сотрудничестве диктовало мне условие сохранить хотя бы крошечную частичку своей истории и не спешить предавать остракизму past, ведь помимо саднящих ран, ожогов, синяков и заноз существовали и мгновения беспредельной радости, посему, тщательно скрывая сию guilty pleasure, я в часы досуга нередко садился на пол, ставил перед собой обувь, которую носил, будучи дошколенком и проигрывал в воображении разговор с четырехлетним собой, осуждающе качающим белобрысой головой на мои жалкие оправдания, хреново объясняющие, как из него - умного, честного, добропорядочного мог получиться опустившийся морально на самое дно Амбиорикс, совершавший немыслимые изуверства по отношению к себе. Вытащив темно-розовые ботинки, неплохо сочетающиеся со связанным бабушкой навырост свитером, я, подойдя к тумбе перед зеркалом, скривился от бьющего в ноздри амбре, едва распознав в тяжелой вони благоухание моего любимого одеколона. Обостренное обоняние, мешающее сосредоточиться на последовательности действий, привело к тому, что пробегая мимо комода из цельного тиса, я сильно ударился мизинцем, зажмурился в ожидании боли и уронил челюсть, потому что ее не последовало. Крайний палец ноги остался невредим, а уголок секретера в месте соприкосновения с my finger бежевел солидной вмятиной, а по полу рассыпались неряшливые запятые древесной стружки.
Подергав мизинец и убедившись, что его senseless не обусловлена вывихом, сопровождающимся разрывом нервных окончаний, я нырнул в воспоминания двухгодичной давности, когда, еле упросив Лиситею предоставить мне отпуск, а не гнать на прослушивания и кастинги, полетел с Кираном во Францию покататься на лыжах, взяв все расходы на себя и успокоив друга, что это будет моим подарком на Рождество. Хлоя с Тобиасом, недовольным отсутствием возможности потерроризировать своего кумира, отправились в Олляску к престарелым родителям, а я, объяснив Манхейму, что сия авантюра обойдется нам существенно дешевле даже с учетом супердорогих авиабилетов, нежели активный отдых в районе джаннадских гор, расположенных в трех часах езды от Сонреаля, да и к тому же, вызвав бурю негодования у красновыйных патриотов, вопящих о величии нашей державочки, добавлю, что сервис в некоторых регионах штатов оставляет желать лучшего, а в Страсбурге или Женеве, куда я наведывался уже седьмой раз, помимо улыбчивого персонала и адекватной ценовой политики великолепные пейзажи эвропейского захолустья с укутанными в снежные одеяла елями, острым шпилем католического собора с застывшим над ним полумесяцем и распевающие «In der Weihnachtsbakerei» туристов из Хелльмании, охочих до светлого пива, имбирных печенюшек и громогласного лошадиного ржания вместо привычного нам смеха. Нацепив взятый в прокат шлем, зеркально отражающие красоты долины с плавными склонами очки, я умудрился ляхнуться на совершенно плоском участке трассы: заслышав возню нечаянно сбившего блондиночку в синей курточке Кирана, обозванного агрессивной девицей «ein Elefant im Porzellanden», я захотел остановиться, помочь другу подняться, подбодрить его широкой улыбкой и послать in den Arsch хамоватую особу, начал, притормаживая боком, оборачиваться, а дальше временной отрезок со стремительностью Керинейской лани, вспугнутой Гераколом, помчался навстречу лазуревой дали, перемежающейся с белизной, разбавленной темными пятнами хвойных деревьев, расставшихся с укрывающими их мантиями камуфляжа, и я, вдруг совершенно отчетливо смог воспроизвести последовательность деталей, которые мозг, видимо, тайком от меня с запасливостью хомячихи сохранил и упрятал в защечное подсознание, чтобы теперь ч гордостью напыщенного индюка развернуть перед мысленным взором ватман и, тыча указкой в раскадровку, ошеломить тотальным погружением в тот чудесный уикенд, ставший, without doubts, самым запоминающимся, как, собственно, и планировалось. Итак, левая лыжа кантом зацепила little snowball, что, собственно, и послужило причиной of my falling, и поскольку я инстинктивно развернулся вперед и, влекомый инерцией, заскользил вниз, а оставшаяся зафиксированной к ski ремнями стопа, проволочившись сантиметра четыре, мои девяносто восемь с половиной килограмм не выдержала, - раздалось оглушительное, способное не на шутку контузить «хрясь», затем вспыхнула в зашевелившемся brain боль, поползла бодрым жучком по черепной коробке, задела нос, заставив открыть рот и вдохнуть режущий зубы fresh air и балериной, зависшей на миллисекунду в прыжке, метнулась к колену, где вольготно расположившись, разрослась до размеров теннисного мячика и, лежа на боку со слезящимися глазами, я осознал, что на сей раз банальным растяжением связок я не отделаюсь, ибо если классифицировать pain от ушибов, полученных на съемках короткометражки «Облачные змеи», повествующей о пропавших в ущелье альпинистах, когда я с порванными сухожилиями, обколовшись опиатами, горным козликом скакал по сугробам под одобрительные кивки режиссера, притаившегося за спиной мужчин, подпирающих светоотражающие листы, то теперешнее мое состояние с черно-серыми точками in eyes внушало куда больше опасения уже потому, что лицо Манхейма, всплывшее на фоне подрагивающей, заключенной в бархатную рамку синевы выражало такой ужас, что я, кое-как сорвав с себя glasses, хрипло спросил, насколько все плохо.
Кое-как отстегнув лыжи, предварительно подтянув к себе обездвиженную, горящую конечность, до крови закусил нижнюю губу, дабы не взвыть и присыпал травмированное колено снегом, гадая, как скоро смогу оправиться и приступить к тренировкам, пропускать которые было смерти подобно, поскольку не только face, но и body являлись моей визитной карточкой, и некоторые амбиодрочеры могли узнать меня по мелькнувшему вскользь, сокрытому тенью силуэту в двадцатисекундном трейлере. Шатающийся как вышедший из спячки медведь, мой друг, высоко вскидывая legs, то утопая в снегу, то оскальзываясь на насте, испещренном вдоль и поперек причудливыми лемнискатами, сплетающимися между собой в кружевные узоры, ломанулся к ближайшему подъемнику, маячившему на северо-востоке зависшей над соснами гигантской стрекозой, зацепившейся брюшком, извернувшимся аки скорпионий хвост за толстенный провод, покрытый инеем, и минут через десять хмуробровые спасатели, задав пару уточняющих вопросов, погрузили меня на веселенькие оранжевые сани, обмотали поверх клеенчатого покрывала веревками и покатили вниз так небрежно, точно я, святые блинчики, не живой человек, а поленница дров. Окаймленное дымкой из-за застывших в уголках глаз tears cielo танцевало партию Одиллии из «Лебединого озера», вращаясь в хлестком фуэте, каждый толчок отдавал адски неприкольными ощущениями, сопоставимыми с кромсанием плоти без наркоза, ну а спустя минуты мучений я оказался наконец в травмпункте на цокольном этаже здания, кварталах в трех от которого высился наш отель с застекленными балкончиками и важно выкрикивающей «вытирайте подошвы» уборщицей, всем своим видом демонстрирующей недружелюбную готовность отдубасить посетителя длинным черенком пластмассового совка за малейший беспорядок. Вашего покорного слугу, сжимающего челюсти, пока медсестры, рассыпаясь в извинениях, с приклеенными улыбками сдергивали ботинки и разрезали эластичную штанину термобелья, переложили на каталку, отвезли на рентген, я, потеряв сознание от нокаутировавшей меня апрекотом боли, очухался только к вечеру, и заикающийся Манхейм, параллельно переругиваясь с женой по видеосвязи, огорошил меня известием, что колено сломано, и для его починки следует на вертолете отправляться в швеццарский Мауэр-Даллен. Рассчитавшись за морфий, МРТ и транспортировку (800 эвро равняется приблизительно тысяче гомериканских таллеров), and after flight by the helicopter, сопровождающегося невообразимой тряской, я в полуобморочном состоянии прибыл в госпиталь Святого Браулио, медбрат выгрузил меня прямо в коридор приемного покоя и, сунув стандартную форму для заполнения (французским, немецким и сибанским я владел на вполне приличном уровне, спасибо матушке, отдавшей Амбиорикса в школу с углубленным изучением иностранных языков), умчался за занавеску к жалующемуся на зуд мальчику, судя по голосу, совсем еще крохе. Полусидящая на стульчике у стены кареокая малышка, ожидавшая то ли родителей, то ли старшего брата или сестру, баюкала сгибе локтя обряженную во что-то тропически-пестрое куклу со сбившимися в мочалку кудрями и довольно громко напевала: «Leise rieselt der Schnee, still und starr liegt der See, weihnachtlich glanzet der Wald, freue dich, Christkind kommt bald», однако вместо второго куплета, в котором речь шла о том, что in den Herzen ist’s warm она, сменив интонацию, затянула другую песню, и я, усмехнувшись по себя, выудил from memory свои школьные годы и суровую хелльманку, преподававшую хоровое пение и лупившую по по клавишам рояля так, точно он был повинен в том, что некоторые из нас фальшивили.
- Ich habe keine Zeit dass zu tolerieren! - визжала фрау Шлоссер, прожигая полным ненависти взглядом задиру Хантера, ковырявшегося в ухе. - Как вам не совестно перед господом Иезуссом, в окружении ангелов внемлющему нашим голосам?! Бесстыдники! Хулиганы! Богохульники! Инквизиторов на вас нет!
Многие из нас терпеть не могли чудаковатую старушку, угощавшую нас каждую пятницу карамельками и читающую лекции о кротости, а мне почему-то становилось до першения в горле жалко эту даму, коротавшую вечера в одиночестве и постепенно сходящей с ума. Я всегда оставался после уроков и помогал ей выровнять ряды кресел, протирал доску, пока госпожа Шлоссер заполняла журнал, и за сутки до смерти она, всучив сверток и перекрестив, взяла с меня обещание вырасти в хорошего человека, скрылась в метели, а на следующий день стало известно, что old woman присела на лавочку отдохнуть и больше с нее не встала - инфаркт, практически мгновенная в своем милосердии death. В батистовом платочке я обнаружил позолоченную брошь в виде растянувшегося в прыжке зайца и часто надевал ее на различные мероприятия, - мне казалось, это недорогое, но очень старое, помнящее еще позапрошлый век украшение придает мне уверенности в себе.
Вернувшийся отец, похлопав певунью по плечу, обмотал дочь шарфом, и они скрылись в коридоре, провожаемые щебетом администраторши, произнесшей «auf Wiedersehen», растягивая гласные на французский манер, из чего я, со скуки опираясь на фантазию, сделал вывод, что она - парижанка, влюбившаяся в чопорного швеццарца и переехавшая в провинциальный Мауэр-Даллен. Заботливый Киран, всучив мне накрытый пленкой лоток с пюре и крошечную батарею из пяти йогуртов, потеребил персонал, чтобы мне поставили капельницу с «Тайленолином». Спать я привык на животе, слегка согнув ногу и подсунув под подушку кисть, однако стресс и боль сделали свое дело, и едва отключили общий свет, я унесся в дебри поросших колючими кустарниками пустынь, в которых лев с искаженными воображением пропорциями крался к зебре, прядающей ушами, пока нависшее над дюнами солнце - яичный желток, проткнутый вилкой - сочилось яростно-оранжевым светом, а проснулся от восклицаний соседа, недовольного скудным завтраком. Жизнерадостный санитар с безуминкой in blue eyes, отодвинув край одеяла, проинспектировал сломанную конечность, пришел в еще больший восторг оттого, что эпиляцию я сделал недавно, и брить ее ему не придется, эксцентрично всплеснув руками, крикнул «very nice», как будто отсутствие волосяного покрова на моей коже (везде, кроме головы) было ценнейшим призом, который он выиграл в лоторею.
Из-за моей аллергии на некоторые медицинские препараты анестезиолог ввел в позвоночник какую-то жидкость, и секунд через двадцать я перестал чувствовать тело ниже груди, при этом оставался в сознании и мог наблюдать за происходящим, превозмогая усталость и щурясь оттого, что лампы, установленные на специальных держателях, раздражали хрусталик так, что хотелось попросить положить прямо на физиономию какую-нибудь тряпочку. Я очень хорошо чувствовал, как хирург рассек скальпелем my skin, ощущал сверление, ввод штырей в кость, но вот боль словно осталась за дверью операционной, терпеливо ожидая, когда действие наркоза ослабнет, и она с новыми силами кинется истязать мое раскуроченное колено. Проваландавшись в отделении интенсивной терапии пятнадцать часов, сдавливаемый жестко фиксирующим my leg корсетом, я поболтал с нервно жестикулирующим физиотерапевтом, принесшим костыли и научившим их юзать. По причине отсутствия эвропейской страховки, приобрести которую я поленился, решив, что ничего криминально на горнолыжном курорте со мной не случится, вся эта канитель значительно облегчила мой банковский счет и поспособствовала появлению у best friend седых прядок в височных зонах. Разрешив по возвращении деятельной мисс Кармайкл опубликовать в моем «Тристаграме», который вел специально нанятый менеджер обезображенную швом, стянутым металлическими скобами ногу, я, вдохновленный обилием грустных смайликов, разбитых сердечек и пожеланий getting better, не забывая качать пресс и заниматься с гантелями, бесился из-за потери мобильности и невозможности самостоятельно распоряжаться своим перемещением. Справлять малую нужду я приловчился сидя, бриться и чистить зубы мог без проблем, а вот для мытья в душевой кабине пришлось купить специальный табурет и драить себя мочалкой, похрюкивая от сверляще-ноющей pain, видимо, присягнувшей на верность till end of my life, тем более что сгибалась левая конечность хреново, поэтому переодевание превратилось в тот еще квест, требующий дополнительной гибкости, и в конечном итоге я так наловчился, что, полагаю, вздумай Лиситея подсунуть мне сценарий сериала о танцовщиках, я бы с легкостью изогнулся в полумостике так, что сама Селена Вайнгартен одарила б трудолюбивого Амбио Калленберга щедрыми аплодисментами.