8.
А лето все катилось и катилось, веселое, пыльное, оранжево-зеленое…И поезда громыхали мимо Мишкиного дома без конца и без устали.
- Мишка, а давай слазим за насыпь, – вдруг сказал как-то за завтраком Олег, вылавливая из банки варенья вишневую ягодку, – там на элеваторе голубей – тьма тьмущая…
- А что тебе эти голуби? – удивился Мишка.
- Ну как зачем: поймаем, приручим, сколотим голубятню…
- Да они же – сизари! Кто сизарей приручает?
- Нет, есть там и белые! Сам видел…
- И как ты их ловить собираешься?
- Очень просто, пошли покажу.
Мишка удивленно посмотрел на брата:
- Ну, пошли…
- Все очень просто, - гордо сказал Олег, приведя Мишку в детскую комнату и показывая на коробку из-под радиолы, – вот смотри: здесь дверка, здесь веревка, продернутая через катушку…дергаешь – и дверка захлопывается.
На пустыре у насыпи соседские ребята играли в футбол.
- Мишка, вставай на ворота, мы проигрываем, – позвал Мишку весь красный и потный от долгой игры его приятель Женька.
- Да я, видишь, в ботинках…– с сожалением посмотрел на свои ноги Мишка.
- Ну чего привязался? – резко вступился за брата Олег. – Мы заняты…у нас свои дела…и нам некогда стоять на ваших воротах…
И они начали карабкаться по крутой, заросшей травой и мелким кустарником насыпи. А за этой насыпью, за небольшим перелеском огромной бесформенной бетонной глыбой высилось здание районного элеватора. Издали оно было сплошь серо-желтого цвета, а вот вблизи выглядело грязно-серым с черными проплешинами голубиных стай, непрестанно перемещавшимися по его поверхности.
Олег, не в пример Мишке, шустрый и шебутной, как только они подошли к забору, начал суетиться с принесенной коробкой. Он размотал веревку, рассыпал хлебные крошки и залег неподалеку, азартный и увлеченный. Мишке было весело наблюдать за братом, и он, снисходительно улыбаясь, разлегся на зеленой травке.
Солнце, медленно входящее в зенит, вовсю припекало. Где-то звонко застрекотали кузнечики. Мишка начал расстегивать рубашку.
- Стой ты! Вспугнешь! – испуганно затревожился Олег.
- Испугаешь их…– сбрасывая рубашку, пробурчал Мишка.
- И что они не летят…
- Да сытые они, зерна объелись…нужны им наши хлебные крошки…
- Эх, сейчас бы на речку… – мечтательно грызя травинку, через полчаса ленивого лежания тихо сказал брату Мишка.
Ну не летели голуби на их нехитрую приманку. И все тут. И оставив свою затею, братья двинулись в обратный путь. Они снова карабкались по крутой насыпи, то и дело съезжая и оскальзываясь на травяном густом покрове. Снова срывали с кустов пахучие цветки шиповника, терли их в ладонях и вдыхали терпкий аромат. Снова, дурачась, подталкивали друг дружку в спину, хватали за руки и бросались шишечками липучего репья.
Первым покорил вершину насыпи Олег. Он присел на рельс и начал завязывать шнурок на ботинке, и именно в тот момент на горизонте показался локомотив. Мишка рванулся к брату, но нога предательски скользнула, и он покатился вниз по склону.
- Олег! Поезд! Беги назад! – закричал отчаянно Мишка, едва вскочив на ноги.
Но Олег продолжал сидеть. И Мишка, обезумев от горя и своей беспомощности, снова закричал надсадно, срывая голос:
- Олег! Беги-и-и-и!
И Олег услышал. Он вскрикнул и побежал. Но побежал не с насыпи, а вдоль железнодорожного полотна. Побежал, споткнулся, снова побежал, упал…И Мишка отчетливо увидел гримасу ужаса на побелевшем личике брата. А поезд, загудев дребезжащим железным гудом, на всех парах приближался к Олегу. И вот уже несколько метров разделяли их…
Но в какие-то крохотные доли мгновения неведомая сила, оторвав Мишку от земли, бросила его наперерез составу. Он, даже не успев толком схватить брата, просто смел Олега своим телом с насыпи, и они оба покатились вниз, обдуваемые пронизывающим до костей ветром, летящим вслед за громыхающим над ними составом.
- Ты цел? – спросил брата дрожащим голосом Мишка, отряхивая штаны.
- Ага – цел…– начал размазывать по щеке слезы Олег,– смотри, все ноги в крови…
- Но ты зачем побежал по рельсам, когда надо было просто спрыгнуть с насыпи? – допытывался Мишка.
- Мне стало страшно…
- Вот дуралей, да ты же мог попасть под поезд? Ты это понимаешь?
- Сам ты дуралей, – ответил Олег и, поплевав на ранку, примирительно добавил, – ну ладно пошли домой, я маме ничего не скажу…
И Олег на самом деле молчал, как партизан. На все мамины расспросы о его разбитых коленках он что-то невнятно отвечал, и мама, обильно полив Олежкины ноги зеленкой, тут же занялась своими делами. А Мишка все никак не мог успокоиться. Даже ночью он долго ворочался и все думал об этом странном случае на железной дороге. «Но ведь это очень странно… – думал он, – я взлетел…я оторвался от земли и летел…и это было на самом деле…». Он вспомнил те другие случаи, когда он так же, как сегодня, вдруг оказывался наделенным какими-то невероятными, нечеловечески волшебными возможностями. «Что это? Что все это значит? – думал он. – Может быть, это проявления каких-то неизвестных пока возможностей человека, которыми я чудесным образом овладел? И если это так, то почему?».
И уже сквозь дрему Мишка увидел стоящего возле письменного стола, со стороны затемненного окна, худощавого старичка, который почему-то начинал походить на деда Матвея, папиного отца. И он что-то говорил скрипучим голосом и тыкал пальцем в тетрадку, которую держал в вытянутой руке. А у его ног, скуля и дергая за штанину, вилось мохнатое с лисьей мордочкой четвероногое существо. И стучали ходики на стене с крутящимися в обратную сторону стрелками. И смотрела строгими глазами дородная тетя с картины на стене, краски на которой до того были тусклыми и потрескавшимися, что тетино лицо выглядело усатым, усталым и болезненным. И на одной ноте звучала, угасая где-то далеко – за темным окном мелодия, составленная из отзванивающих серебром колокольчиков.
9.
Большой город, куда Мишка приехал поступать в техникум, встретил их с отцом хмурым, ненастливым небом, огромным многолюдием, начавшимся уже с пропахшего угольной гарью перрона, и скрежещущей какофонией звуков, перекатывающихся волнами через привокзальную площадь. Этот город из троллейбусного окна виделся Мишке непонятно чужим со своими громоздкими серыми зданиями, неоновыми огнями витрин, блестящими рельсами трамвайных путей и непроницаемо отчужденными, подчеркнуто равнодушными друг к другу, спешащими по делам людьми.
Они с отцом долго шли по разбитым и скользким от грязи и неубранного строительного хлама дворам еще не до конца отстроенного микрорайона, потом искали нужную им квартиру, заходя в темные подъезды и пугая жильцов резким звонком в дверь. Искомая ими квартира оказалась однокомнатной малогабариткой, скромно обставленной старенькой мебелью с маленьким балкончиком, который никогда не открывался, так как под шиферный козырек был завален ненужной рухлядью.
Баба Галя, тетка Мишкиной матери, встретила гостей сдержанным приветствием, без особого восторга пригласила войти и, поджав губы, села на стул слушать, что они расскажут о цели своего визита. Она пару раз не удержалась от зевоты, прихлопывая по раскрывающемуся, как у только что выловленной рыбы, рту сухонькой ладошкой, потом, не дослушав рассказа начавшего издалека отца, спросила:
- А от бабушки-то письмо получили?
- Да…где-то пару недель назад, – ответил, запнувшись на рассказе, отец.
- Не пишет как ей живется у сношеньки?
- Да пишет, что вроде бы все у нее ничего…
- То-то и дело, что ничего, – веско сказала баба Галя.– Ничего хорошего!
- Да мы ее приглашали погостить у нас – не хочет. Привыкла к деревне. Там все же вольнее дышится. И родня рядом…если что, всегда помогут…
- Ну да помогут…– пробурчала баба Галя, – так я не поняла, вы зачем к нам пожаловали? Погостить или по делам?
- По делам, Галина Дмитриевна, – строго выпрямил спину отец.– Мишке надо экзамен сдавать – в техникум поступает. Ну, вот пока сдает, пускай у вас поночует. А сдаст, я ему место в общежитии выхлопочу. Он у нас смирный, книжки читает… если надо, где и по дому поможет…
- Да я не против, – пристально глядя на Мишку, ответила баба Галя. – Только сам видишь, места-то у меня – не шибко разбежишься…
- Да он хоть на полу…
Баба Галя, ничего не ответив, зашаркала тапочками по коридору, щелкнула выключателем и толкнула серую от въевшейся пыли дверь:
- Вот, молодой человек, ваша опочивальня!
Вечером, после того, как Мишка с отцом побывали в техникуме и выяснили все насчет расписания экзаменов, они вернулись к бабе Гале, где их ждал хоть и не уставленный разными яствами, но все же по-праздничному убранный стол. Дед Николай после первой стопки сразу опьянел, полез к отцу целоваться, а потом отправился спать, так и не уяснив для себя (хотя весь вечер пытался это сделать) откуда их гости, как живут и для какой такой надобности приехали в областной город. Отец вскоре распрощался, пообещав «через недельку» приехать, и баба Галя повела Мишку в «опочивальню».
В кладовке, куда из-за расправленной раскладушки, можно было зайти только боком, тускло горящая под потолком лампочка высветила белое пятно подушки, лежащей поверх одеяла и тумбочку, втиснутую рядом с изголовьем. Остро пахло нафталином.
А утром следующего дня он, наскоро проглотив оладью, пожаренную ему специально рано вставшей бабой Галей, помчался в техникум сдавать первый из трех вступительных экзаменов – математику письменно. У большой доски объявлений, несмотря на ранний час, уже толпилось несколько самых нетерпеливых абитуриентов. Мишка подошел еще раз к списку и ради интереса пробежал глазами по длинному ряду фамилий. И вдруг его взгляд споткнулся…Он с удивлением уставился в приколотую блестящими кнопочками белую аккуратную бумажку и не верил своим глазам: «Гамов Валерий Ильич… Цепилова Надежда Ивановна…».
А они уже хохотали за его спиной раскрасневшиеся от волнения и быстрой ходьбы.
- Ну, конспираторы… ну, вы даете…– повторял растерявшийся Мишка, – как вы надумали? Почему до сих пор молчали?
- Один ты такой умный… сам – в техникум, а друзей бросил, понимаешь, на произвол судьбы…– картинно подняв брови и делая рот дудочкой, шаркнул ногой Валерка.
- Да это я его уговорила…– перебила Валерку Надя, и глаза ее подозрительно заблестели.
- Ну, вот еще уговорила… у меня уже и своей головы нет на плечах…
- Да бросьте вы свои разборки, – прервал их галдеж Мишка, – вы лучше скажите мне, шпоры у всех заготовлены?
- А то…
- А у меня их нет вовсе…
- Кому ты говоришь, уж я тебя не знаю…
- Ой, ну брось хвастать…
- Да ну тебя…Фома неверующий…
И они весело загалдели на тему предстоящего экзамена, их голоса смешались с шумом возбужденно-веселых голосов других ребят и девчонок, столпившихся в коридоре техникума, молчаливо затаившегося темнотой своих гулких, покуда еще пустых аудиторий.
А на другой день выяснилось, что и Валерка, и Надя первого испытания не прошли…
Мишка проводил Надю до вокзала. Она шутила, улыбалась, а в глазах сквозила грусть.
- Ну, хочешь, я тоже завалю и вернусь…– не выдержал он.
- Да ты что? – искренне возмутилась Надя. – Тебе это надо…это твое будущее…
И Мишка не возражал, потому что все оставшееся позади казалось ему тогда настолько потерявшим актуальность, что даже друзья, даже Надя уходили куда-то на задний план; а замаячившая таинственными предчувствиями взрослость звала и манила. И было грустно и радостно одновременно и от этих предчувствий, и от осознания того, что все оставшиеся позади годы жизни в далеком теперь городке будут напоминать о себе только лишь в воспоминаниях.