Слизень

С  Л  И  З  Е  Н  Ь

Тихо и спокойно в просторных коридорах музея местных древностей славного города Ругаева. Редкие посетители удивляются: как же здесь хорошо! Кажется, порой, пролетит муха, будет слышен шум её крыльев и лёгкое жужжание! Просторный вестибюль приветливо встречает гостей, но, почему-то, несмотря на комфорт и убаюкивающую души тишину, ни жители Ругаева, ни приезжие туристы не спешат побывать в стенах этого учреждения…
Даже экскурсии приходят сюда лишь «по указанию свыше» или дежурному плану учебно-воспитательной работы, опять же навязанному всесильными чиновниками городским учебным заведениям.
А ведь было время, когда стены этого храма культуры сотрясались от восторженных криков детей, от топота ног многих любителей не только седой старины, но и современной истории, когда в музей записывались заранее, за несколько дней, шли на своего любимого экскурсовода, а потом горячо обсуждали услышанное. Опытные экскурсоводы, научные сотрудники всегда знали, чем порадовать своих слушателей, какие новые интересные сведения представить, как ответить на многие вопросы из истории родного края.
И вот теперь музей заглох, захирел. Что только не делали чиновники для того, чтобы поднять авторитет своего нынешнего детища: и бросали немалые средства на ремонт здания, и обустраивали окрестности музея, и приводили в порядок ближайшие дороги. Из серого мрачного здания, напоминавшего казарму, музей превратился в настоящий дворец, но…люди туда не идут.
Конечно, жители Ругаева во всём обвиняют чиновников, власти, которые выжили из музея опытных, знающих своё дело специалистов и назначили взамен лишь «местоблюстителей». Всё это, конечно, было. Однако только ли чиновники ответственны за моральную чистоту и порядочность отдельных людей, за их собственный выбор, их трусость?  Известно, что один человек, порой, может возродить, казалось бы, гибнущее дело, а другой из личной корысти, неумения решать дела и безграничной самовлюблённости может загубить всё лучшее, что уже есть!  И дело совсем печально, если такой человек становится большим начальником, опираясь на добрую волю «трудового коллектива».
На примере ругаевского музея можно проследить, что же действительно хочет народ, кого он выбирает, и какие последствия наступают при неудачном выборе.
Иван Николаевич Лизоблюдов был простым сотрудником музея, когда вдруг неожиданно грянула перестройка. Молодой сельский парень, старательный и усидчивый, мечтавший вырваться из «идиотизма деревенской жизни», успешно закончивший университет, был полон желаний и амбиций. У него впереди была вся жизнь! Сотрудники музея не замечали, что под скромной и покорной личиной скрывался хитрый, расчётливый, опытный в интригах карьерист и стяжатель.
С первых дней пребывания в музее Иван Николаевич был «тише воды, ниже травы». Он знал, что музейный коллектив был достаточно сильным, способным не только защищать интересы сотрудников, но и «ставить на место» нескромных новичков. Здесь работали многие опытные специалисты, истинные знатоки истории родного края: экскурсоводы, археологи, научные эксперты. Молодому Ивану Николаевичу было нелегко идти с ними в ногу, и тогда он превратился в «саму любезность»: был вежлив, предупредителен, разговаривал «вполголоса», старался выглядеть в глазах старших товарищей этаким грибоедовским Молчалиным. Зная о том, как любят окружающие чувствовать своё превосходство над другими, он всячески принижал себя, всем своим видом показывал, насколько он уступает авторитетным сотрудникам и в одежде, и в скромном поведении, и в работе. Будучи же человеком увлечённым стариной, он много читал, расширяя свой кругозор и, в отличие от большинства сотрудников, предпочитавших в свободное от работы время отдыхать, Иван проводил время за книгами. Его увлечённость и знания многих вопросов, о которых не имели даже представления коллеги, не остались незамеченными. Директор музея Александра Яковлевна Семеренко не чаяла в нём души! Иван Николаевич всегда мог дать краткий и вразумительный ответ на любой проблемный вопрос, связанный, в первую очередь, с местным краеведением. А запросы приходили туда очень часто… Порой, даже от высоких чиновников обкома партии!
Кроме того, Лизоблюдов, действовавший по принципу – «Чего угодно?» – всегда был готов к выполнению любого задания высокого начальства, независимо от времени и места: и ночью, и днём, и даже в свои выходные дни. С большой видимой охотой он выезжал на сельскохозяйственные работы, которые расценивались основной массой сотрудников как «крепостная барщина», но и там, несмотря на упорный труд, был скромен и старался, чтобы товарищи не замечали его угодничества перед любым начальством.
Иван Николаевич был очень скрытным в разговорах с окружающими и стремился вызывать собеседников на откровенные беседы своими хитрыми многословными, ничего не обязывающими речами. Так он получал необходимую ему информацию о товарищах, начальстве, а сам при этом оставался в глазах собеседников, не узнавших от него ничего нового, своим «рубаха-парнем».
В конечном счёте, Александра Яковлевна, не чаявшая души в молодом научном сотруднике выдвинула его, когда освободилось место, в свои заместители. Чиновники управления культуры, знавшие о скромности, почтительности и исполнительности Ивана, утвердили его кандидатуру.   
На посту заместителя директора Иван Николаевич оказался ещё больше полезен, чем раньше! Ежедневно, появившись с самого раннего утра на работе, он метался между музеем и управлением культуры, самолично выезжал в отдалённые музейные филиалы, словом, «в поте лица своего добывал хлеб свой». В любой удобный для него момент он старался попасть на глаза чиновникам управления культуры, высказывая в их адрес потоки лестных слов. Если наступал день рождения какого-либо ответственного чиновника, он первым с утра бежал к его кабинету с охапкой цветов, а то и с дефицитной в ту пору бутылкой шампанского, коробкой конфет или каким-нибудь антикварным сувениром.
А в антиквариате Иван Николаевич умел разбираться! Он знал, какую ценность представляют старинные и редкие вещи!
В те годы граждане охотно приносили свои находки или реликвии в музей. Они доверяли, порой, государству самые сокровенные наследственные предметы, надеясь сохранить в памяти людей свои имена и имена своих предков. Очень часто в музей, не обладавший достаточными денежными средствами, реликвии сдавались просто так, задаром. Иван Николаевич передавал часть из них, не представлявшую большой ценности, на регистрацию в музейные фонды, но особо значимые вещи оставлял себе. Если же посетитель требовал за старинные предметы деньги, то Иван либо выплачивал скромные суммы из средств музея, либо скупал их за собственные деньги за бесценок.
Благодаря доверчивости граждан Иван Николаевич стал обладателем богатейших коллекций, которые, возможно, не снились даже миллионерам! Присваивая себе ценности одураченных людей, Иван про себя посмеивался над ними и мечтал, что настанет такой час, когда он будет «звездой первой величины» на вершине богатства и славы.
Однако главные ценности всё же оставались в хранилищах музея – фондах. Несмотря на определённую власть, Иван Николаевич пока не имел к ним свободного доступа без свидетелей. Тогда он решил дождаться лучших времён.
Вскоре в стране начались связанные с «реформами» беспорядки.  К власти пришли так называемые «демократы», образ мыслей и действия которых вполне подходили  нашему герою. Принципиальная партийная директриса Александра Яковлевна подала в отставку. Управлению культуры и прочим чиновникам города Ругаева в ту пору было не до какого-то там музея. В погоне за властью и деньгами они пустили на самотёк музейные дела и позволили сотрудникам самим выбирать директора.
Так получилось, что скромный и трудолюбивый Иван Николаевич был выдвинут «группой товарищей» как один из кандидатов. Ему противостоял самовыдвиженец – энергичный и грамотный научный сотрудник Иванов Пётр Геннадиевич. Он отличался твёрдым характером, высокой требовательностью, граничившей со строгостью.
В сравнении с «добрым, отзывчивым к нуждам людей» Иваном Николаевичем, Пётр Геннадиевич сильно проигрывал: сотрудники боялись, что их вольная жизнь может прекратиться. – Выберем Ваню, – рассуждали они, – и заживём лучше прежнего! Можно будет совсем ничего не делать!
В свою очередь, Иван Николаевич твёрдо обещал на общем собрании «хранить и расширять музейные вольности членов коллектива, улучшать их материальное положение и заботиться о них».
Большинством голосов, конечно, победил Иван Николаевич.
Закрепил он свою победу утверждением на должность в управлении культуры. Чиновники, помня о достоинствах и трудолюбии Ивана, не колебались. – Коллектив сделал правильный выбор! – решили они.
Так Иван Николаевич стал руководить крупнейшим учреждением культуры города Ругаева. Вместе с ним радовались случившемуся многие ценители местной истории: наконец-то музей пойдёт в гору!
Однако «в гору» пошёл не музей, но лишь…Иван Николаевич.
Прежде всего, он решил выполнить часть своих предвыборных обещаний. Именно тех, которые от него ничего не требовали. Так, он «закрыл глаза» на безделье целого ряда сотрудников, присланных в музей вышестоящими чиновниками. В музее и раньше существовала практика приёма на работу «по протекции». По телефонным звонкам из управления культуры, обкома партии, а потом из областной и прочей администраций в музей назначались свои люди, которым обеспечивалась пусть не богатая, зато сытая и спокойная жизнь. Эти люди совершенно ничего не делали на работе и начинали свой «трудовой» день с обходов окрестных магазинов, рынков и просто с уличных прогулок. Но при прежних директорах их действия не были такими наглядными. Конечно, к привилегированным лицам всегда было особое отношение, но на работу они приходили вовремя, присутствовали на своих рабочих местах и отлучались по своим делам «потихоньку», не афишируя. Теперь же они стали показывать, сколь велика их власть и независимость. Появились и такие сотрудники, которые всё реже и реже бывали в музее, считая нужным регулярно приходить на работу лишь за получением зарплаты.
Несмотря на это, музей вёл большую работу и плановые показатели, которые были утверждены вышестоящими чиновниками, никто не отменял. Поэтому меньшинство сотрудников, не имевших высоких покровителей, вынуждены были работать, как говорится, «за себя и за того парня». Среди них было немало трудолюбивых, честных, знающих своё дело специалистов. Вот на их плечи и обрушились все проблемы, связанные с деятельностью директора Лизоблюдова!
До него музейный коллектив был достаточно сплочённым. Бездельники и труженики не враждовали. Последние «знали своё место», потому как в поздние годы Советской власти кастовость пустила глубокие корни, и простым людям было невозможно с этим бороться. Однако на «массовых мероприятиях», проводившихся довольно часто, существовало полное единство. Вместе пили, вместе пели, даже помогали, порой, друг другу в трудные дни: в случае смерти близких людей, при болезни кого-либо из сотрудников или покушении на права музейных работников. Здесь забывались привилегии и «связи».   
Опасаясь создавшейся «сплочённости» коллектива, Лизоблюдов решил от этого избавиться. В короткий срок, используя новую политику государства, направленную на то же самое, Иван Николаевич стал медленно, как бы невзначай, натравливать одних людей на других. Первым таковым его действием было создание условий для полной свободы привилегированных лиц. Они теперь только «отдыхали» на работе! С другой же стороны, усилиями его секретарей и доносчиков, за остальными велось наблюдение. И «работяги» были лишены прав на вольную жизнь. Всё это породило разногласия в коллективе. Одновременно с этим у нового директора стали появляться свои «любимчики», которые получали надбавки к зарплате, всевозможные почётные грамоты, звания ветеранов, позволявшие иметь к старости льготы. Таковые блага давались только по личному благоволению директора. Это ещё больше углубило противоречия в коллективе. И, наконец, с целью упрочить свою власть, Иван Николаевич стал щедро поощрять массовое доносительство сотрудников друг на друга. Последний фактор совершенно разрушил трудовой коллектив. Люди докатились до того, что совсем перестали доверять друг другу и бежали в кабинет директора с доносами, порой, так стремительно, что сталкивались у его дверей чуть ли не лбами, стараясь опередить соперника, узнавшего об очередном «заговоре» против своего избранника.
Иван Николаевич, хорошо зная свои слабые организаторские способности, понимал, что попал в начальственный кабинет лишь стечением обстоятельств, и постоянно чувствовал угрозу своей власти со стороны любого образованного и мало-мальски энергичного сотрудника. Этим его страхом очень часто пользовались бездельники и интриганы, собиравшие против своих соперников, которыми, естественно, были знающие и трудолюбивые люди, всяческий компромат. Скоро в музее не стало людей, которые бы осмелились высказать вслух правду о своём директоре. Тогда доносчики стали прибегать к выдуманной ими клевете! Доходило до того, что они придумывали, что кто-то из их соперников готовится…убить директора! Ложь и сплетни опутали музей. О какой сплочённости уже могла идти речь?!
Иногда директор любил выдавать своих тайных осведомителей. Он вызывал «на ковёр» своих недоброжелателей (каковыми считал более умных, чем он, людей) и как бы невзначай сообщал «по секрету», кто на них донёс. Возникали ссоры и скандалы. Собирались целые группировки и коалиции против других группировок и коалиций. Все винили друг друга и не замечали, как ловко манипулирует ими директор, заманивший их в липкую паутину лжи.
Всё это тянулось годами, пока, наконец, не исчезли любые группировки: люди стали ненавидеть и презирать друг друга!
Воспользовавшись разладом в коллективе, Иван Николаевич занялся «кадровой» работой. Постепенно в музее стали появляться всё новые и новые люди. Все уже знали, что если это не присланные от чиновников лица, значит, его односельчане. Деревня заполонила музей. Это уже были преданные, как считал Лизоблюдов, «кадры». Одновременно с этим выживались многие достойные люди и грамотные специалисты. Одним из первых ушёл из музея его конкурент на выборах – Пётр Геннадьевич Иванов. Хотя с ним пришлось повозиться. Но Иван Николаевич не спешил. Он сумел стравить своего потенциального конкурента с другими сотрудниками, оклеветав его перед ними. Последние, слепо веря своему директору, стали травить Петра Геннадьевича и тот, наконец, не выдержал.  Затем «потянулись к выходу» и другие видные специалисты, в числе которых оказались и те, которые выжили Иванова.
Но опытный в интригах и кознях директор, как ни странно, оказался совершенно беспомощным в подборе технических специалистов, бухгалтеров. Для него, постоянно жившего в страхе перед перспективой утраты своей должности, мерой оценки специалиста служили угодничество, лесть и ярко выраженная…глупость. Сотрудники музея замечали, что директор часто предпочитал дурачков вместо умелых специалистов.
Доходило до смешного. Так, однажды он принял на должность техника психически больного человека, имевшего даже инвалидность! Этот «специалист-универсал», как он его называл, совершенно ничего не умел делать и, порой, метался по музею, выпучив глаза и высунув язык. Это, видимо, происходило в период его болезненных приступов. Однако при встрече с директором этот «техник» угодливо кланялся и всячески того расхваливал. Он нанёс колоссальный ущерб музею, переломав немало ценного технического оборудования и перепортив почти все холодильники, в которых охлаждал чайники с кипятком. Несмотря на все эти безобразия и жалобы на никчемного работника со стороны специалистов технической службы и сотрудников музея, директор продолжал держать того на работе, демонстрируя свою «терпимость и доброту». Но тут случилось чрезвычайное происшествие! Как-то одна сотрудница отправилась по нужде в туалет, заняла известное место в кабинке и уже собралась приступить к делу, как вдруг увидела, что из отверстия в стенке, которого раньше не было, на неё смотрели чьи-то глаза! Она в ужасе, с криком выскочила из туалета в коридор. На шум прибежали другие сотрудницы, открыли дверь женского туалета и обнаружили там весёлого и улыбавшегося техника. Он спокойно вышел из уборной и величественно проследовал в свою мастерскую! Но скандал разгорелся нешуточный! Женщины побежали к Лизоблюдову и в категорической форме потребовали уволить «одарённого специалиста», пригрозив написать жалобу в управление культуры. Это подействовало: идиот был уволен.
Однажды директор принял на работу смотрителя психически больную женщину. Она вытанцовывала на своём этаже настоящие балетные «па», шокируя публику, часто вмешивалась в работу экскурсоводов и подавала такие «советы», что посетители хохотали до упада. Вдобавок ко всему, она буквально преследовала всех молодых смотрительниц и письменно, ежедневно сообщала директору об их мнимых нарушениях: о длительном пребывании в туалете, о приёме в музее посторонних лиц, якобы их любовников, и прочей ерунде. Она замучила мужчин музея рассказами о том, как её преследуют какие-то злодеи и пытаются изнасиловать. Избавление от неё пришло случайно: родственники перевели её на какую-то лёгкую работу поблизости от дома. Немало возникало и проблем из-за уборщиц. Бывали случаи, когда они не выходили на работу по причине пьянства, и музей пребывал в антисанитарном состоянии, но принимать к нарушительницам дисциплинарные меры директор не давал, демонстрируя свою «мягкость и сердечность». Однажды уборщица прогуляла почти целый месяц, и хозяйственникам пришлось прилагать немало усилий, чтобы временно найти на её место замену. Когда же она вышла и упала перед Лизоблюдовым на колени, тот «великодушно» простил её, унизив, таким образом, своих хозяйственников, измученных прогульщицей.
Кроме всего этого, директор продолжал (ещё более активно!)  практику приёма на работу неизвестных людей по телефонным звонкам вышестоящих начальников. Практически всегда эти люди были не только не нужны музею, но вообще не хотели работать. Таких случаев было много, но один следует описать как особенно уникальный.
Из музея уволилась молодая девушка-бухгалтер, плохо знавшая работу. А поскольку в бухгалтерии пребывали, в основном, все «блатные», работа не клеилась, и у сотрудников появилась надежда, что, наконец, возьмут хотя бы одного грамотного бухгалтера. Но как раз в это время директору позвонил депутат Государственной Думы и предложил взять бухгалтером свою «протеже». Лизоблюдов, естественно, капитулировал!
Так, в музее появилась 25-летняя женщина по имени Оксана. Она прибыла в бухгалтерию, назвала себя студенткой-заочницей какого-то финансового института и была принята «с распростёртыми объятиями». Она не имела представления о бухгалтерской работе и не стремилась приобретать необходимый опыт. Несмотря на то, что её старшие коллеги были также устроены в бухгалтерию по протекции, они всё-таки что-то делали, пусть медленно и некачественно, но как могли, и работать за упомянутую Оксану не хотели. К тому же Оксана стала прогуливать и, порой, по два-три дня не выходила на работу. Бывало и так, что она приходила в музей в лёгком подпитии. Женщины не стали долго терпеть её и, зная, что директору жаловаться бесполезно, сами умело «выжили» прогульщицу из бухгалтерии. Чтобы не разжигать скандал, Оксана попросила директора перевести её в гардеробщицы. Но это была сезонная работа, и вскоре «протеже» депутата перевелась в смотрительницы. Но и на этаже среди витрин и экспонатов она долго не продержалась. Подружившись с техниками музея, которые постоянно пьянствовали, она стала уходить со своего рабочего места в их мастерскую, где напивалась «до положения риз». Бывали случаи, когда сотрудники заставали её среди пьющих мужчин справляющей прилюдно нужду на ведре: выйти в туалет она была не в силах! Смотрительницы многократно жаловались директору на пьяницу, требуя её уволить, но тот всегда говорил: – Вы что, смеётесь? Да её прислал сюда депутат…Да меня самого из-за неё уволят!
Как-то в музей пришла иностранная делегация, гости поднялись с экскурсоводом на верхний этаж и, подойдя к одной из витрин, почувствовали скверный запах, исходивший из комнатки смотрительниц. Смущённый экскурсовод увёл гостей подальше от зловония, а после экскурсии позвал заместителя директора и нескольких сотрудников наверх. Они обнаружили в комнатке смотрителей лежавшую на полу совершенно пьяную Оксану, которая со слезами на глазах причитала: – Ой, люди, ратуйте, я обделалась!
Слава Богу, что Лизоблюдов в это время отсутствовал по причине командировки, и пьяница была вынуждена подать заявление об увольнении «по собственному желанию».
Надо сказать, что директор, как достойный выходец из деревни, не только терпимо, но уважительно относился к пьяницам. Он прекрасно знал о беспробудном пьянстве его технических работников, но не только не препятствовал, но даже поощрял это. И таковое было вполне объяснимо. Дело в том, что музей, как всякое учреждение, нуждался в специалистах, знающих рабочие профессии. Но на низкую музейную зарплату было непросто найти хороших технических работников. Лизоблюдов прекрасно знал, что «работяги» любят выпить и поэтому предоставил им эту «льготу». Технические работники музея часто начинали свой рабочий день с «опохмелки». В стенах их мастерской не переводились алкогольные напитки! Чего у них только не было: и вина всех сортов, и водочные изделия и даже дорогостоящий коньяк! Где же они брали на это деньги? Ведь все знали, что Лизоблюдов наплевательски относился к своим работникам и их материальному положению! Однако для пьяниц он не жалел ничего!  Они числились на нескольких работах, получали премии и доплаты из директорского фонда. Кроме того, администрация не препятствовала им подрабатывать «на стороне». В музей буквально вереницами тянулись жители соседних дворов, которые нуждались в тех или иных работах. Дошло до того, что музейные техники стали местными грузчиками, доставлявшими на дом старикам-пенсионерам мебель, холодильники и прочие тяжёлые грузы. За всё их щедро «благодарили», и они, порой, так напивались, что оставались ночевать в музее!
Конечно, работать на музей они, будучи с утра в подпитии, «желанием не горели», однако со всеми распоряжениями директора справлялись, если к тому времени ещё стояли на ногах. Впрочем, в этом случае, как истинный российский руководитель, Лизоблюдов привлекал к переноске тяжестей своих сотрудников-мужчин, естественно, бесплатно, объявляя очередной «субботник». Как результат такой политики, «работяги» вскоре превратились в хронических алкоголиков и жить без пьянства не могли. Они прекрасно понимали, что нигде, кроме музея, им не удастся свободно пьянствовать на работе, и держались за свои места, как «чёрт за грешную душу». Директора они боялись, и тот периодически, имитируя «заботу» об их здоровье и «отеческую строгость», журил бесхитростных пьяниц, хотя знал, что сам повинен в том, что они так распустились.   
Так Лизоблюдов тихо и незаметно превратил этих некогда крикливых и уверенных в себе людей в бессловесных рабов!
Обнаружив, что алкоголь является очень удобным средством для поддержания его власти, директор стал поощрять пьянство и среди научных сотрудников музея. Попойки, в том числе групповые, стали частым явлением в стенах этого учреждения. По всякому поводу (чей-либо день рождения, памятная дата, рождение у кого-либо ребёнка, поминки по усопшим и т.д.) собирались застолья. Сначала пьянствовали в конце рабочего дня, но постепенно стали «праздновать» и в дневное и даже в утреннее время. Директор не щадил денег на эти дела: помимо сборов с сотрудников, в ход шли средства из какого-то загадочного «фонда», скорее всего, из премиального. А когда сотрудники, получавшие мизерную зарплату, не видели подолгу и без того скудных премий, верные люди Лизоблюдова как бы «по секрету» сообщали недовольным, что их постоянно обделяет «жадное» управление культуры, присваивая их крохи себе.   
Были, конечно, в музее люди, которые не принимали участия в организованных пьяных мероприятиях. Но они скоро стали «в глазах коллектива» «отщепенцами», «гнилыми интеллигентами» и первыми кандидатами на возможное увольнение.
Так, постепенно и уверенно разваливалась музейная дисциплина. Но от этого положение директора не только не ухудшалось, но наоборот, упрочивалось.
Совестливые люди совершенно устранились от критики директора и его кадровой политики, более того, они утратили веру в справедливость и возможность навести порядок. Теперь Лизоблюдов мог свободно, без свидетелей, «заглядывать» в фонды. Здесь было достаточно ценных вещей! Только одних монет было «море»! Но возникла ещё одна проблема: как быть с заведующим фондами? Ведь не каждый захочет нести ответственность за пропажу вещей?
Тогда началась чехарда со сменой заведующих. Каждый новый заведующий, принимая фонды, обнаруживал недостачу. Одних монет исчезло огромное количество. Директор же успокаивал будущих потенциальных виновников словами: – Ничего страшного. В музеях всегда воруют! Спишем по акту!
Однако вскоре очередной «главный хранитель» потихоньку увольнялся.
Эта «практика» тянулась годами.
Господин Лизоблюдов ухитрился даже «заглянуть» в музейные витрины! Из экспозиции «на реставрацию» «ушли» две медные платы, номиналом в «полтину» и «полуполтину», имевшие огромную нумизматическую ценность. Туда они так и не вернулись, а в фондах внезапно пожелтели – стали бронзовыми. Вскоре наступил черёд правительственным наградам, хранимым в музее. Как-то директор пригласил на работу специальный отряд частной охраны. Сотрудники тогда удивлялись: – Нет денег на ремонт, протекает крыша, а на дорогостоящую охрану деньги нашлись!
И вот «настоящие профессионалы» взялись за дело! В вечернее и ночное время они стали «бдительно» охранять музейные ценности, получая солидную заработную плату, о которой только могли мечтать научные сотрудники. Но вдруг случилось непоправимое!
Как-то утром одна из смотрительниц, обходя витрины экспозиции, обнаружила, что медали и ордена, висевшие на генеральских мундирах, как-то поблекли. Ну, допустим, потемнело серебро, а что же тогда с золотом?!
Разразился скандал. Несчастный директор едва усидел в своём кресле. Его спасли лишь местные властные неурядицы и чиновники, ставшие уже его покровителями.
Делом занялись следственные органы, «воры» (бывшие дорогостоящие охранники) куда-то исчезли, и после долгой волокиты и какого-то суда случившееся забылось. Вот только на месте дорогих и редких орденов так и остались муляжи.
Тем временем директор занялся «научным» творчеством. Сам он не умел писать книги и для этого привлёк публициста Ивана Евгеньевича Звонарёва. За бюджетные деньги Лизоблюдов с помощью Звонарёва, обрабатывавшего его каракули и фактически писавшего за него, в короткий срок сумел издать несколько книг и стал прославленным краеведом. Но, несмотря на поддержку умелого литератора, его книги не получили высокой оценки рядового читателя, хотя оказали существенную медицинскую помощь читателям, страдавшим бессонницей: достаточно было прочитать буквально несколько страниц из его книг, чтобы надолго излечиться от этого недуга. Один житель Ругаева даже хвастался, что как только почувствует возбуждение и не может уснуть, сразу же вспоминает о прочитанных страницах Лизоблюдова или только подумает о перспективе прочтения его книги, и немедленно засыпает «крепким здоровым сном»!
Также директор интересовался картинами и иконами. Он считал себя (возможно, так и было на самом деле!) неплохим экспертом в области живописи. Благодаря его «экспертизам» немалая часть произведений искусства отправилась в частные коллекции, естественно, за приличную мзду. В области живописи Иван Николаевич стал даже «меценатом». Он якобы поддерживал местных художников, скупая за бесценок их картины, однако, на самом деле, нещадно обирал талантливых стариков-живописцев и без того обделённых жадным и жестоким по отношению к творческим людям государством.
Была у Лизоблюдова ещё одна страсть, та самая, которая искони была свойственна российским государственным чиновникам – любовь к иностранцам! Когда в музее появлялись гости из далёкого зарубежья, директор музея из кожи лез, чтобы угодить им! Ему льстила возможность прославиться на Западе своей эрудицией, человечностью и гостеприимством. И такая возможность предоставлялась ему не один раз…Однако наш талантливый руководитель не всегда оказывался на высоте.
Как-то в музей прибыл известный французский журналист, сопровождаемый не менее известным российским юристом. Господин Лизоблюдов, окончивший университет с красным дипломом и имевший по французскому языку оценку «отлично», так поприветствовал зарубежного гостя на его родном языке, что тот в отчаянии смотрел на переводчика, жестом показывая, что язык гостеприимного хозяина ему не понятен! Переводчик, также ничего не понявший, был вынужден придумать краткий корректный ответ, чтобы замять неловкую ситуацию. А когда завершилась экскурсия, и француз направился к выходу, Лизоблюдов вновь огорошил его потоком бессмысленных фраз, непонятных всем присутствовавшим при этой комедии людям.
– Мерси боку! Мерси боку! – бормотал иностранец, пытаясь как можно скорей покинуть стены славного музея.
Но наибольшим достижением Лизоблюдова явилось его приветственное слово к многочисленной делегации из одной англоязычной страны…Здесь он превзошёл нашего замечательного знатока английского языка – министра спорта Виталия Мутко – который в своё время поразил мир своей языковой эрудицией!
Правда, талантливый руководитель музея не изучал английский язык, но, подобно своему не менее одарённому высокопоставленному коллеге, чиновнику от спорта, прочитал приветственное слово делегации, написанное ему русскими буквами местным переводчиком. Последний, многократно обиженный издевательствами Лизоблюдова, подготовил ему жестокую месть! Хотя в начале своего приветствия директор музея произнёс, и достаточно неплохо, несколько дружеских фраз, но вот в конце своей речи, глядя на улыбающихся иностранцев, он вдруг сказал: «We are always glad to see you here and you may have me in my arse hole every day if you like!» [«Мы всегда рады видеть вас здесь, и вы можете иметь меня в задний проход каждый день, если вы пожелаете!»]
Последовало гробовое молчание, после чего раздался такой смех, что сотрудники разбежались в страхе от возможного обрушения здания!
Лизоблюдов же посчитал, что проявил невероятное остроумие и, раскланявшись, удалился под раскаты неутихавшего смеха в свой кабинет, предоставив возможность переводчику мучиться с задыхавшимися от смеха иностранцами, так и не успокоившимися до конца экскурсии.
Случившееся не поколебало положение Лизоблюдова. Переводчик, опозоривший его, вскоре тихо уволился, музейные работники, составлявшие директорскую свиту, ничего не поняли из произошедшего, а высшее начальство и вовсе ничего не узнало.
За годы своего правления господин Лизоблюдов сумел войти в полное доверие чиновникам. Он знал, что им нужны только власть и деньги. Но властью они уже обладали, а вот денег им всегда не хватало, тем более, что Ругаевская казна была почти пуста. Лизоблюдов нашёл и здесь способ удовлетворять аппетиты своих покровителей. Само собой разумеется, не из своего кармана. Ежегодно управление выделяло на строительные и ремонтные работы в музее большие денежные суммы. К концу года они переводились на счета музея, а затем директор, за спиной не только всего коллектива, но и своих хозяйственников, возвращал эти деньги назад в управление, как неиспользованные. Чиновники, благодаря этому, получали хорошие премии за «экономию средств». Как не любить такого директора?!  К тому же, он продолжал свою практику беспрекословного выполнения всех указаний чиновников, не обращая внимания на их некомпетентность, навязывая сотрудникам все виды деятельности, вплоть до уборки территории вокруг других учреждений. Интересы музея и коллектива ему были глубоко чужды. Главное – это личное благополучие, почести, слава. А тем временем музей приходил в упадок. Протекала кровля, трескались и осыпались стены кабинетов, в аварийном состоянии оказались экспозиционные залы.
За все эти «заслуги перед Отечеством» Лизоблюдов был буквально засыпан наградами, подарками и благодарственными письмами. В Ругаеве его иначе как «крупным учёным», «краеведом с огромным опытом», «честнейшим и бескорыстнейшим человеком» не называли. Это был огромный авторитет. Он ухитрялся угодить едва ли не всем, кроме своих «работяг», которые ковали для него награды и почётные звания. С ними он был беспощаден! Уже сразу после избрания на должность директора Лизоблюдов «забыл» о многих своих предвыборных обещаниях. Так, к концу его «правления» сотрудники музея, учёные люди, имевшие научные и литературные труды,  получали зарплату ниже тарифной ставки уборщицы или дворника в жилищном, к примеру, управлении! К простым людям, которые не могли «дать сдачи», директор музея относился особенно нагло и цинично, издеваясь над их бедностью. Бывало и так, когда он давал кому-нибудь из своих сотрудников дополнительную работу «по совместительству», а потом вдруг, по своей прихоти, отнимал её, не сообщая об этом несчастному труженику. Человек продолжал работать, добросовестно выполнял чужие обязанности, а когда приходило время получать заработанные деньги, бухгалтера, смеясь, говорили, что он «уже давно уволен директором»! Если же обманутый сотрудник пытался что-то доказать Николаю Ивановичу, тот, весело говорил, наслаждаясь его страданиями: – Иди! Жалуйся в управление! Там тебя всё равно никто не послушает!
И люди молча переносили подобные унижения. Впрочем, иногда некоторые работники музея приходили в управление культуры и робко пытались что-то выяснить, но получали неутешительную информацию. Так, однажды две работающие пенсионерки явились в управленческую бухгалтерию и спросили, почему работникам музея, несмотря на выполнение планов, не выплачивают премии. – Как это не выплачиваем?! – возмутилась бухгалтер. – Ещё как выплачиваем! Например, вашему директору и главному бухгалтеру! Сам Лизоблюдов сказал нам, что у вас работают одни бездельники, недостойные премий!
  Основным критерием человека Лизоблюдов считал его близость к вышестоящим чиновникам и представителям власти. Все остальные им не воспринимались как люди.
Однако рисоваться он умел! Кто бы ни пришёл к нему на приём со стороны, он был «сама любезность»! И люди верили, что перед ними добрый и отзывчивый человек! Немногие знали истинное лицо этого карьериста! Некоторые сотрудники музея долгое время были убеждены, что Лизоблюдов – просто слабый руководитель, но зато честный и порядочный человек.
Так бы всё и продолжалось в славном ругаевском музее, если бы не случай. Как-то в Ругаев прибыл из Москвы отставной чиновник, родственник или приятель одного из областных руководителей. Там он чем-то проштрафился и просился на какую-нибудь должность. Перебрали всё. Но везде «сидели» «свои» люди. Тогда вспомнили о музее. Кто был Лизоблюдов? Обычный подхалим! Правда, с большим «народным» авторитетом…Но что для чиновников народ? Так себе, быдло! До чиновников периодически доходила информация о финансовых и прочих «нарушениях» Лизоблюдова, но очарованные его рабской покорностью, видимой скромностью и определённым «вниманием», они до поры до времени не верили «вредным слухам». Теперь же наступило время воспользоваться «тенденциозной» информацией.
Лизоблюдову вежливо предложили перейти на должность заместителя, освободив кресло для более высокого лица. Но тот, забыв о прежней скромности, проявил упрямство.
Тогда в музей прибыла комиссия контрольно-ревизионного управления и, несмотря на секретность информации, коллектив узнал, что их замечательный директор не только не идеал, но обыкновенный жулик. Полученные от комиссии сведения о злоупотреблениях Лизоблюдова потрясли даже видавших виды чиновников. Они совершенно не ожидали, что скромная поверхностная ведомственная проверка найдёт столько всего! Такие сведения не подлежали огласке, но меры принимать было нужно…
Буквально через несколько дней несчастный директор предстал перед чиновниками управления культуры.
– Вы недостойны занимать столь высокий пост! – сказал начальник управления, грозно нахмурив брови.
– Пощадите! Я ни в чём не виноват! – вопил, катаясь по полу, напуганный директор.
– В таком случае, ознакомьтесь с актом ревизии! – промолвила заместитель начальника и протянула лежавшему на полу Лизоблюдову документы. Тот взял их дрожавшими руками и, плача, стал читать.
– Миллион рублей! А здесь – два! – периодически вскрикивал он. – Да когда же я брал такие деньги?! Это не я, это главный бухгалтер!
– Да только ли миллион? – возмутился привставший из-за стола председатель комиссии от контрольно-ревизионного управления. – А прочие нарушения?! Да там «статьями» попахивает!
– Помилуйте, люди добрые! – взвизгнул директор музея. – Я не виноват! Всё для государства старался! Хотелось, как лучше…Да вот недоглядел как за моей спиной орудовали прохвосты!..
– Смиритесь, Иван Николаевич, – смягчился, видя унижение Лизоблюдова, добросердечный начальник. – Мы оставим вас на работе, конечно, не директорской…А там будет видно…
– Спасибо, большое спасибо! – бормотал трясущимися губами Лизоблюдов. – Век буду помнить вашу доброту!
Он встал и, стараясь не повернуться к чиновникам задом, медленно поплёлся, непрерывно кланяясь, к двери. Так закончилось долгое правление директора музея местных древностей Лизоблюдова. Хотя, кто знает, закончилось ли оно? Ведь ходят слухи, что скоро в городе Ругаеве опять начнутся административные игры и на таком ответственном посту понадобится «честный и бескорыстный» человек. Поживём – увидим.

23 ноября 2011 г.